Бросая невинный взгляд в его сторону, я нервно кусаю нижнюю губу в ожидании его следующего шага. И это заставляет его наклониться ближе и крепче обнять меня.

— Тебе не будет больно, Эйли, — бормочет он возле моего рта, запустив руки мне в волосы, и скользя ими по моей спине, умело расстёгивает лифчик. — Не со мной.

Его рвение — непоколебимо, но я вижу нежность в его пропитанных страстью глазах, что стирает последние сомнения, которые я бессознательно скрываю. Отбросив мой кардиган куда-то в сторону гостиной, он то же самое проделывает с моей рубашкой и юбкой и бросает их неизвестно куда.

Уязвимость появляется в тот момент, когда я остаюсь полностью обнажённой под его горящим взглядом. Не могу себе представить, что он видит. Но я знаю своё тело. Я запомнила каждую крошечную унцию несовершенства, и знаю, что никогда не смогу сравниться с десятками других девушек, которых он, несомненно, видел. Я слишком худая. У меня слишком светлая кожа. Находясь в таком положении на постели, я понимаю, что моя грудь плоская из-за несправедливой силы притяжения, поэтому я ощущаю себя ужасно плоскогрудой. Ему не нужно пристально присматриваться, чтобы увидеть шрамы от сражений с моими демонами. Моя кожа усеяна порезами, а самые последние из них, нанесёнными дома на внутренней стороне бёдер, говорят о том, что моё тело не создано для близости.

— Проклятье, — я пялюсь на Мэддокса, моргая. Его глаза сужаются, но они блестят, словно бриллианты на его лице, когда он проходится взглядом по всему моему телу. Дрожь пробегает по коже, словно он только что коснулся меня. Мурашек становится больше, когда я попадаю под его пристальный взор. — Ты прекрасна.

Мой первый и единственный инстинкт — отрицать его слова.

— Нет, — я слабо улыбаюсь, сражаясь с жалящими слезами. — Я не прекрасна, — я тянусь к простыням под нами, чтобы прикрыть себя, но он хватает меня за запястья и вытягивает их над моей головой, удерживая одной рукой. Другой рукой Мэддокс приподнимает мой подбородок, заставляя смотреть на него.

— Ты чертовски невероятна, — выдав это пылкое, неоспоримое утверждение, он наклоняется ко мне, чтобы скрепить его поцелуем. Нежным и медленным. Затем жарким и страстным. Пробуждающим удивительный шторм внутри меня, который, потрескивая, бесконтрольно отдаётся у меня под кожей и искрами выстреливает в каждом направлении моего яства. Я возвращаюсь к жизни ради Мэддокса, в то время пока он жадно поглощает мой рот, наслаждаясь вкусом.

Прекрасно понимая, как моё тело отзывается на него, я начинаю извиваться под ним.

— Такая чертовски потрясающая для меня.

Я задыхаюсь и напрягаюсь, ошеломлённая потоком возбуждения, проходящим через меня. Я не понимаю, что его рука находится между моих ног, пока он не задевает пальцем влажную плоть под тканью трусиков. Отодвинув их в сторону, Мэддокс нежно и очень аккуратно скользит кончиком пальца вниз и опять вверх. Он осторожно, медленно играет в моей влажности, поддразнивая меня. Я дрожу, когда жар ещё сильнее разливается по моему телу.

Мои глаза мгновенно закрываются, и я прижимаюсь к нему саднящими от поцелуев губами, нуждаясь в его дыхании, потому что моего мне недостаточно. Я извиваюсь, чтобы освободиться из его объятий, чувствуя необходимость прикоснуться к нему, обнять и всем своим естеством почувствовать, что этот момент реален. Мне нужно знать, что это не фантазия, которую моё воображение придумывает для моего блага.

— Мэддокс… пожалуйста. Я хочу прикоснуться к тебе.

Мэддокс качает головой, и его хватка на моих запястьях не ослабевает, когда он резко выдыхает мне в ухо:

— Если я позволю тебе прикоснуться ко мне, то потеряю контроль, — говоря это, он вводит в меня один толстый палец и даёт мне именно то, что я желала, но не могла назвать, пока он не показал мне. — А мы ещё даже не приблизились к этому.

Длинный, страстный стон слетает с моих губ, когда он потирает большим пальцем мой клитор, в то время как его палец движется в меня и обратно. Я извиваюсь и сильнее насаживаюсь на его руку, рывками двигая своими бёдрами в поисках ритма его пальца.

Он опускает губы на мой правый сосок и втягивает торчащую, темноватую бусину в рот. Он нежно посасывает и кружит своим горячим, влажным, умелым языком, прежде чем щёлкнуть по нему, пока я не начинаю извиваться, безудержно содрогаясь под ним. Моё тело выгибается дугой, и, чувствуя влагу между ног, я начинаю ёрзать и извиваться, желая большего. Задыхаюсь и стону, скорость моего пульса и сердца больше напоминает трепет. Мэддокс поднимает свою тёмную голову и переходит к другой груди. Он покрывает её поцелуями, посасывая, пока распространяющийся жар его рта не касается другого соска. Зажав его зубами, Мэддокс кружит по нему языком, лаская, и нежные покусывания превращают затвердевший бутон в невероятно чувствительный пик. Я делаю глубокий вдох, а затем ещё один, и когда уже думаю, что больше не смогу вынести этого, — когда напряжение, словно вулкан, готово взорваться, — Мэддокс отстраняется, оставляя меня в бреду и разочаровании на своей кровати.

Поворачиваю голову влево и вижу, что он роется в тумбочке, прежде чем вернуться обратно. Точно ястреб он следят за мной, пока с неимоверной скоростью снимает одежду, поражая меня. Рубашка, джинсы, носки летят в воздух. Он — мужское совершенство в своих облегающих чёрных боксерах. Я брожу взглядом по всему его мускулистому телу перед тем, как остановиться на весьма заметной выпуклости. В горле появляется ком и мне с трудом удаётся сглотнуть. Моё насквозь промокшее лоно пульсирует, сжимая и разжимая внутренние стенки, и я не совсем уверена, от предвкушения это или от страха. Но становится предельно ясно, что явно от первого, когда он спускает боксеры вниз по накачанным ногам, освобождая свой невероятно твёрдый девятидюймовый⁶ член.

Жёсткое, тёмное и грубое желание ласкает моё нутро как язык любовника. Как язык Мэддокса. Возбуждение стекает по моей и без того влажной плоти только от одного взгляда на него. Я словно язычница готова добровольно принести себя в жертву на его алтарь, желая, нуждаясь, жаждая вторжения его девяти дюймов, будто моя жизнь зависит от этого. Что ещё более возбуждающе, так это наблюдать, как он хватает себя, разрывает небольшой пакетик фольги зубами и направляет блестящий презерватив к выпуклой головке своего члена. Медленно, Мэддокс скользит им по своему усыпанному венами члену перед тем, как забраться на кровать. Он тянется ко мне, и я инстинктивно растравляю ноги, беря его в колыбель. Голая кожа к голой коже, одна обжигающая температура на двоих. Взяв мою левую руку, он оставляет на ней едва ощутимые поцелуи, вызывая взрыв мурашек с головы до ног. Обвив ей свою шею, Мэддокс выполняет то же самое мучительное и нежное действие с другой рукой, а затем опускает её к первой. Он притягивает меня к себе с грубой, мужской потребностью, и я поддаюсь его власти.

Опустив голову, он смотрит на меня сверху вниз с огнём в глазах.

— Последний шанс остановить меня, — произносит он мягко напротив моих губ так тихо, что я могу ощутить напряжение в его голосе.

Чувствую его у своего входа и ощущаю, как он дрожит от силы контроля, которому он подвергает себя, чтобы не сделать то, что для него естественно.

Я целую его.

— Не останавливайся, — я бессовестно облизываю его губы. — Я хочу чувствовать тебя. Заставь меня почувствовать каждый свой дюйм.

Он исполняет моё желание. Нежно и медленно Мэддокс толкается в первый раз, и его толщина растягивает меня, наполняя, а затем он сталкивается с моей тонкой, словно бумага, стенкой девственности.

— Эйли… — измученный стон опаляет мою щёку. — Иисус, блядь. Ты такая узкая.

Я притягиваю его к себе ещё ближе, сплетая руки у него на шее, и прижимая колени крепче к его телу, сжимаю бёдра. Закрываю глаза и шепчу ему в шею:

— Отдай мне всего себя, Мэддокс.

Он берёт моё лицо в ладони, чтобы проглотить болезненное хныканье, когда пронзающим толчком он рвёт мою девственную плеву. Всё во мне хочет отстраниться от вторжения, от пульсирующей тянущей боли, но извращённым образом я наслаждаюсь жжением. Оно так естественно для меня. Мэддокс прижимает меня к себе и входит глубже, хороня последний свой дюйм во мне. Он не двигается после этого, но держится совершенно неподвижно, пока мы оба тяжело дышим.