— Я могу вытащить, — грубо шепчет он, — скажи только слово, и я вытащу…

Я качаю головой, впиваясь в него взглядом.

— Не надо.

Даже сейчас, будучи во мне так глубоко, как только может быть, пульсируя от сводящей с ума потребности насытиться полностью, он всё ещё продолжает думать обо мне. Всё останавливается в этот момент, и ко мне приходит осознание. Находясь в маленьком мире, где существуют только он и я, где его дыхание поддерживает мою жизнь, а моё — его, где пища и вода — поцелуи и прикосновения, которые мы разделяем, я прихожу к душераздирающему осознанию того, что Мэддокс для меня всё. Я падаю, плыву и тону в любви к нему.

Потому что здесь и сейчас, он обнажён. Не телом. Душой. Он полностью обнажает себя для меня, чтобы я увидела его всего. Он даёт мне полный доступ к глубинам его эмоций. Позволяет мне увидеть уродство вместе с поразительной красотой уязвимости, свои страхи и боль. Я в восторге. Таком невероятном восторге, что не могу ничего поделать, кроме как захватить его губы в глубоком, пропитанном слезами поцелуе.

— Не останавливайся, — выдавливаю я. — Никогда не останавливайся.

Мэддокс начинает двигаться. Сначала небольшими толчками, которых достаточно, чтобы позволить мне привыкнуть к его размеру, его длине и ошеломляющему ощущению наполненности.

Он оставляет меня опустошённой каждый раз, когда немного отводит бёдра назад, но когда снова возвращается, растягивая, заполняя, и практически плывя внутри моих стенок, нет эйфории лучше.

Мэддокс убирает мои руки со своей шеи, прижимает их у меня над головой и, опустив свои ладони на мои, переплетает наши пальцы, крепче цепляясь за меня. Прислоняется лбом к моему. Покрытые потом мускулы дрожат, когда он говорит:

— Чёрт… Эйли, — его слова выходят обрывистыми, в то время как толчки набирают почти дикий темп. — Блядь, малышка, слишком много.

Я понимаю, что именно его затуманенный мозг пытается сказать, потому что я чувствую то же самое. Он ощущается так хорошо, что я с трудом могу это вынести. Но думаю, я умру, если он остановит это прекрасное трение своего твёрдого пульсирующего стержня между моими сжимающимися стенками. Он учит меня ритму этого вечного танца. Наше затруднённое дыхание — мои всхлипы и стоны, его рычание и стоны, и невероятно эротичное шлёпанье нашей мокрой плоти — похоже на мелодию, под которую мы танцуем. А затем он задевает что-то глубокое, что-то тёмное и грешное, и ослепительное удовольствие, которое оно пробуждает, выбивает из меня весь воздух.

— Мэддокс… — я задыхаюсь, широко раскрыв глаза. — О, Мэддокс, это ощущается… это ощущается… — я не могу описать это. Даже думать не могу.

— Я знаю, малышка, — и он продолжает двигаться. Его слова мягко и сдержанно звучат напротив моих губ. Мы смотрим друг на друга, и это становится чем-то большим, чем простое слияние нашей плоти. Это признание души, божественная интимность. Это соединение двух сломленных существ в единое целое. Мы дышим как единое целое. Двигаемся как единое целое. Он — начало моего конца.

— Позволь себе ощутить, как хорош мой член внутри тебя. Боже, блядь. Я чувствую твою точку G. Такая чертовски горячая, ты так сильно сжимаешь меня, Эйли, так чертовски сильно…

Его толчки становятся быстрее. Неистовее. Словно он пытается забраться внутрь меня. Мэддокс запускает руки в мои волосы, и прижимая к моему лицу кончики пальцев, испивает мои крики удовольствия, словно они морская вода. Каждое погружение его языка в мой рот, кажется, только увеличивает его жажду ко мне.

Мэддокс убирает руки от моего лица и поднимает мои ноги повыше, пока я цепляюсь за него, царапая ногтями его спину. Он вонзается глубже, поражая пучок тёмного удовольствия снова, снова и снова, пока я кричу и кричу, словно смерть пришла по мою душу. Поток чистейшего упоения разрывает меня на части. Я разлетаюсь на куски. Разумом, сердцем и душой. Всё, из чего я состою, разлетается на яркие кусочки от силы моего освобождения.

Чувствую, как Мэддокс содрогается, и когда он, опустив голову в изгиб моей шеи, продолжает с силой глубоко вколачивается в меня, я ощущаю, как он наполняет меня. Даже сквозь тонкую преграду презерватива я ощущаю горячие струи его освобождения. Его длина, словно сердцебиение, пульсирует в моей киске. Извиваясь под ним, я жадно сжимаю стенки вокруг его члена. С хриплым, животным рыком он кусает меня за плечо, сильно впиваясь зубами в кожу, а затем успокаивает её своим языком.

Рот Мэддокса находит мой, и так же, как его зубы заклеймили меня, его губы и язык делают то же самое с моим ртом.

Глава 22

Мэддокс

Я в полной жопе.

Я сижу на кровати, поставив стопы на пол, ноги немного расставлены. Чуть согнувшись, упираюсь локтями в колени, поддерживая руками свой вес. Поворачиваю голову вправо и нахожу Эйли, мирно спящую в моей постели. Я мог бы солгать и сказать, что её вид в моей кровати в данный момент не пробуждает в моей груди какой-то основной, первобытный инстинкт, вызывая удовлетворение. Но какого чёрта врать сейчас?

Эта девушка забралась мне под кожу. Постепенно проникла сквозь слои мышц и растворилась в моей крови. Пробралась в сердце, существование которого я не хотел признавать. И как бы сильно я не боролся с этим, — зубами и чёртовыми ногтями, стараясь прогнать её прочь, — она разрушила мои стены. Я чувствую, насколько уязвим прямо сейчас. Сжимаю и разжимаю кулаки, ненавидя нахлынувшие эмоции. Но не обращаю на это внимания. Я не могу думать ни о чём другом, потому что она стала моей главной мыслью.

Она стала той, в ком я нуждаюсь, и я понял, что в ту самую минуту, когда ты начинаешь нуждаться в ком-то, игра окончена.

Теперь ты живёшь ради них. Твоё сердце из плоти и крови разгуливает где-то там, выставленное на показ всем и каждому, и нет нахрен ничего, что ты можешь поделать с этим. Я смотрю на неё сверху. Она — моя, и лежит, блядь, здесь в моей постели. Такая чертовски сладкая, такая умиротворённая и ангельская. Я почти ощущаю себя демоном, вторгающимся в её момент спокойствия.

Её волосы спутались вокруг нежного личика, измученные поцелуями губы тёмно-розового оттенка немножко приоткрыты от спокойного дыхания. На её щеках до сих пор остался румянец после секса, и несмотря на неукротимость, меня окатывает волной гордости. У меня было много кисок, и все, блядь, разные. Девственницы, немного с опытом и шлюхи. Но ни одна из них совершенно не отличалась от предыдущей. Они для меня ни что иное, как просто дырки. Мимолётные вспышки с лицами.

Быть с Эйли и находиться внутри её тугих, нетронутых стенок, обнимая и наблюдая за выражением её лица, когда я двигаюсь внутри неё, слушая и пробуя восхитительные кроткие, сексуальные звуки, которые она издаёт? Вот то, что я никогда прежде и близко не делал. Соединяться с ней, удовлетворять её потребности и желания — единственное, что движет мной. Я хочу увидеть, сколько удовольствия смогу ей подарить, и как медленно мне придётся двигаться, чтобы она насладилась всем этим со мной. Потому что я хочу быть с ней прямо, чёрт возьми, сейчас. В её глазах — прекрасных, разноцветных глазах — светились столькими эмоциями, когда она смотрела на меня, что это разрывало на части.

Эйли смотрела на меня так, словно у меня были ответы на все чёртовы вопросы вселенной. Искренность в её взгляде пробуждает во мне веру. Заставляет поверить в неё и в себя, а также вероятность того, что у нас может быть общее будущее. Заставляет поверить в то, что любовь существует, — такая любовь, которую ты будешь помнить всю жизнь, если облажаешься. Она неосознанно выбивает весь чёртов воздух из меня, и я не могу вспомнить, как начать снова дышать.

Двигаясь и наклоняясь чуть вперёд, я замираю, загипнотизированный ослепительной красотой передо мной, которую, кажется, она излучает изнутри. Делаю медленный вдох и слегка касаюсь пальцами её гладкой щеки, но резко вспомнив, насколько они порочны, одёргиваю руку. Делаю ещё один глубокий вдох, наклоняюсь ближе и на этот раз провожу носом по изгибу плеча, вдыхая её запах. Она пахнет чистотой, такой невероятной сладостью, что мой рот сразу же наполняется слюной. Я хочу попробовать. Мне необходимо снова почувствовать её соки на моём языке.