За обедом Николас вернулся к разговору о книгах, а также рассказывал о своих путешествиях во Францию, Америку, Австрию и даже Китай.

Обед за небольшим столом при свечах создавал ощущение, что они одни во всем мире. Элинор была по-настоящему счастлива.

— Разумеется, путешествия в такие места, должно быть, сопряжены со многими трудностями, — заметила она. — Я слышала, даже самые надежные корабли могут подвести во время долгих морских переходов.

— Вы правы, — ответил Николас с чувством. — Но не это важно. Я ценю уют, точно так же как любой другой мужчина, но думаю, не стоит бояться маленьких неудобств тому, кто привык идти непроторенными путями.

— Я не назвала бы плен у китайских пиратов «маленьким неудобством», — заметила Элинор с улыбкой. — Я вот не способна совершить ничего подобного.

Он накрыл ее руку своей ладонью.

— Вы, милая Элинор, пока только сделали свой первый шаг. Отечество ожидает от вас грандиозных свершений.

Элинор рассмеялась его шутке. Николас щелкнул длинными пальцами, и в его глазах появились лукавые искорки.

— Вот это замужество! Вы юная женщина, у вас, даст Бог, лег шестьдесят впереди. Шестьдесят лет свободы! Это еще один свадебный подарок, который я преподношу вам. Пользуйтесь!

Элинор замерла. Не зря она побаивалась его странного оживления.

— Не понимаю, что вы имеете в виду?

— Скоро поймете.

С болью она припомнила, что большую часть их совместной жизни его не будет рядом, и с трудом изобразила улыбку:

— Благодарю за подарок.

Скорее всею Николас уловил ее замешательство, так как понимающе улыбнулся:

— Я должен кое-что показать вам, только не здесь, а в моем кабинете, но сперва мне не помешает бокал портвейна, если не возражаете.

Пока они переходили в другую комнату, мысли Элинор вертелись вокруг предлагаемой мужем концепции свободы. Когда он налил себе вина из графина, предусмотрительно оставленного Холлигиртом, попросила:

— Налейте и мне немного.

Его брови приподнялись:

— Вы хотите попробовать?

Увы, она так и не научилась справляться со своими эмоциями!

— Почему бы нет? Надо же и мне когда-то встать на неизведанную тропу. Простите, это глупая идея.

Потянувшись вперед, Николас прикоснулся к ее руке.

— Вовсе нет. Мне не следовало устраивать глупый допрос. — Он протянул ей свой бокал. — Это сухой портвейн. Немного специфический вкус, на любителя.

Элинор пригубила бледно-золотистую жидкость. Вино было крепким, пьянящим, терпким на вкус, оно содержало прекрасный букет.

— Мне нравится.

Николас позвонил, чтобы принесли еще бокал, и наполнил его, затем передал ей.

— За ваши приключения, моя дорогая!

— Вы смеетесь надо мной?

— Нет. — Она видела, что он и в самом деле серьезен. — Я восхищаюсь. Только глупец, не раздумывая, прыгает со скалы. Маленькие ступеньки гораздо быстрее приводят к цели. — Он сел, продолжая смотреть на нее. — Я начал путешествовать, когда мне было десять лет, просто сбежал из дома. Пройдя сотни миль, я пытался устроиться на судно в качестве юнги, когда мой отец напал на мой след. На самом деле я не был опечален тем, что меня нашли. Но смотрите, — добавил он, подняв на нее глаза, — если я увижу, что вы топите свои печали в портвейне, я тотчас положу конец вашим приключениям.

Она непонимающе вскинула бровь:

— Несправедливо! Значит, я могу пускаться в приключения лишь с вашего разрешения?

— Конечно. Но только до тех пор, пока не придет день, когда вы перестанете беспокоиться. Тогда мы будем иметь решающее сражение, в котором вы сможете победить. Теперь скажите мне, у вас есть какие-нибудь тайные планы?

Элинор почувствовала себя счастливой. Это было так же неожиданно и приятно на вкус, как портвейн. Возможно, всему виной и был портвейн, но это не имело значения.

— Мне нужна новая одежда и деньги.

Николас схватился за голову:

— Боже праведный, как я мог такое упустить! Мои извинения.

Он подошел к картине на стене и, отодвинув ее в сторону, открыл потайную дверцу. Взяв из тайника бумажник, он протянул его ей. Заглянув внутрь, Элинор насчитала там не меньше двадцати гиней.

— Этого вам хватит на первое время, а потом я позабочусь о регулярном содержании. Не вздумайте тратить наличность на платья или дом, — добавил он. — Мне пришлют счета.

Элинор ничего не понимала:

— Тогда зачем это?

— На всякие приятные мелочи, дорогая. — Николас пожал плечами. — Да, я обещал показать вам кое-что. — Он достал из сейфа несколько коробок. — Здесь есть одно-два ювелирных украшения, которые вы могли бы носить. Это все мои безделушки, как только смогу, выберу что-то специально для вас. У Кита хранятся фамильные драгоценности, и он, возможно, предложит вам какую-нибудь из них. Вы вольны поступать как знаете, но я не советую. Не исключено, что в один прекрасный день брат решит жениться, и тогда вам придется возвратить подарок, что довольно неприятно.

Как ребенок перед коробкой игрушек, Элинор затаив дыхание рассматривала сокровища, разложенные перед ней. Чего тут только не было: красивая сапфировая диадема, броши, несколько колец, а также длинная нить сверкающего розового жемчуга. Элинор никогда еще не приходилось видеть такой роскоши.

— Потрясающе, — прошептала она.

— Подарок от раджи. Это благодарность за то, что я сделал для него. Такое количество одинаковых розовых жемчужин большая редкость. Мне думается, ожерелье подойдет вам. Закажите элегантное платье, и тогда мы представим вас вместе с этим шедевром, — шутливо заключил Николас.

Элинор покачала мерцающую нить в руках.

— Вы говорите о выходе в свет?

— Да, и так часто, как вам захочется. Я не всегда смогу сопровождать вас, но, думаю, вы легко обойдетесь и без моей помощи. И еще, — сказал он с недовольной гримасой, — мы должны представить вас нашей семье. Теперь вам известно, где я храню жемчуг и сапфиры; скажите, если они понадобятся вам. Остальное можете оставить у себя.

Элинор неохотно вернула ожерелье на место, затем достала кольцо, в котором сиял большой бриллиант в обрамлении кораллов.

— Это одно из моих любимых сочетаний.

Николас взял ее правую руку, надел кольцо ей на палец и, наклонившись, нежно прикоснулся к ее губам.

Было заметно, что он устал. Усталость чувствовалась во всем — в глазах, в голосе. Значило ли это, что он не будет беспокоить ее ночью? Едва подумав об этом, Элинор тотчас упрекнула себя за подобные мысли.

— Я собираюсь спать. — Она поднялась, представляя про себя предстоящую ночь как испытание, которое ей придется выдержать.

Пока Дженни расчесывала ее волосы до шелкового блеска. Элинор, хмурясь, разглядывала свое отражение в зеркале.

— Я хотела бы, — сказала она, — чтобы у меня были зеленые или карие глаза, какие угодно, но только не эти светло-голубые.

— У вас очень красивые глаза, миледи, — возразила горничная. — Но я могу сделать их еще более выразительными, стоит только немножко выщипать брови.

— Выщипать? О, не знаю, не знаю… Будет ли это хорошо? И потом, это, наверное, ужасно больно?

Дженни пожала плечами:

— Все так делают.

— Все? — Элинор рассмеялась. — Знаешь, Дженни, не рассказывай это миссис Холлигирт, но я не против узнать, что происходило здесь до моего замужества. Какие они были, эти женщины?

Дженни округлила глаза:

— По правде сказать, их было тут не так уж много, все иностранки и все очень красивые…

— Это были… простые женщины или леди?

Вопрос заставил Дженни задуматься.

— Ну… мадемуазель Дезире была определенно леди, хотя и могла устроить скандал. Хозяин однажды ударил ее, заставляя замолчать, но это подействовало не сразу.

Элинор поежилась. Ей следовало догадаться, что Николас выглядел чересчур совершенным, чтобы это могло быть правдой.

— Мадам Амелия тоже была очень хороша, — продолжала Дженни, — настоящая красавица с огромными темно-синими глазами. Вот только я слышала, что в ней течет черная кровь и что она из Америки…