На спецу голодно было. Помню, кто-то завыл из камеры на часового: "Жрать хочу! Жрать хочу!" - как волк на луну. А тот в ответ: "А я откуда тебе возьму!"

Сблизился я там с одним эстонцем. Твердый был человек... Потом-то он подал помиловку, я сильно удивлялся, мне такое во сне не могло прийти в голову. И с ним произошел разговор, который перевернул всю жизнь.

Рассказывал он про финскую войну - как смотрелась она с той, другой стороны фронта. Описывал с упоением, как гнали русских солдат на финские пулеметы, как раскалялись у финнов стволы, так, что кожа на ладонях у пулеметчиков сгорала, а какой-то идиот все гнал и гнал русских волнами, и они ложились на снег, пока перед траншеями не выросли холмы из русских трупов. Всю ночь после того рассказа я не спал. Думал хорошо, все сочувствуют финнам, они - жертвы агрессии, они защищают родину, герои и мученики, ну, а кто же подумает о русских, о тех, кто легли в снег? Ведь они тоже люди, и тоже жертвы, и с ними обращались безжалостнее и беспощаднее, чем с финнами. Плохие они или хорошие, за правое дело или за ложное, они мой народ! Другого мне Бог не дал! И я буду с ними до конца, я буду защищать своих до конца, всеми силами, которые Бог вложил в мою грудь. Я - русский и буду с русскими и за русских. С той ночи я перестал быть демократом и стал русским патриотом.

...Зачем нас этапировали тогда на "спец"?

Не знаю. Было жаркое, страшное лето, засуха, все вокруг горело - леса и даже болота, надзиратели непрерывно предупреждали - расстрел, расстрел в случае побега, потом стали в открытую говорить: последние деньки доживаете, скоро весь спец расстреляем. В "Правде" появилась статья "Об усилении борьбы с преступностью", ходили слухи, верные или нет, что в условиях засухи и провала хрущевских планов в сельском хозяйстве возникла идея показать твердую руку, "твердую власть", и начнут эту твердость с массового расстрела лагерей особого режима. Чтобы напугать остальное население. Мы считали, что чья-то услужливая голова приняла решение: такие ужасные террористы, хотевшие убить Хрущева, должны быть расстреляны, и потому-то нас передали на "спец". Говорили и другое, вроде этот расстрел задумали заговорщики, они уже готовили переворот и надеялись, что расстрел заключенных станет новым ударом по авторитету Никиты. Одно сообщали в голос: расстрел отменил лично Хрущев, когда подготовленный документ уже лежал у него на столе. Если это верно, то после отмены расстрела исчезал всякий смысл в нашем пребывании на спецу, и через 7 месяцев нас вернули на строгий режим.

Формально это произошло так: адвокаты подняли в Москве шум - почему суд вынес нам особый режим? В законе сказано предельно ясно: на особый режим помещаются либо рецидивисты, либо - по первой судимости - только помилованные 15-ю годами смертники. Но мы все были с первой судимостью и не смертники. Суд собрался в третий раз и вынес приговор третий. Якобы вообще он, суд, имеет право в особых случаях отправлять на спец не рецидивистов или смертников, а кого посчитает нужным! Но в данном казусе таких особых обстоятельств у суда нет, и потому следует вернуть нас на строгий режим обратно. То есть "вообще" суд имеет право нарушать закон, но в данном случае в нарушении не возникало нужды, а потому рекомендовано поступать по закону... Так нас и вернули".

Выше я обещал разъяснить мои соображения, почему Владимир Осипов, человек высокоморальный и высокомужественный, бывает столь снисходителен к аморальности своих товарищей по "партии". Слишком часто, по-моему, он был вынужден горькими обстоятельствами принимать помощь из рук беспринципных по своей внутренней сути людей, которые по каким-то личным причинам считали нужным рядиться в модную идеологическую одежду - "русский патриотизм".

Приходилось ему пожимать руки людям, которые предавали ранее его самого или других товарищей, - по нужде: ибо лучших перьев, лучших литераторов не смог обнаружить в своем войске. Выхода не было - не нашел иных средств, иных сил.

Мне кажется, что здесь проявилась определенная неоформленность, незрелость, непоследовательность идеологии, которая написана на транспарантах "патриотов" и которая допускает в ряды своих приверженцев людей, чуждых вообще честному поиску правды или свободному изъявлению жизненной позиции. Я надеюсь, что национальная идеология русского движения со зреет, выстроится в систему, очистится от скверны. Скажу честно, в этих надеждах я пристрастен: будучи большим приверженцем своего народа, я не могу не сочувствовать националистам другого народа, который испытывает угнетение самое страшное и самое скрытное, - как рак! Но в возрождение русской идеологии я поверю только в том случае, если она начнется с размежевания с теми, кто писал в ГБ грязные бумажки на товарищей. Нельзя делать чистое дело руками, запачканными гебистскими грязными рукопожатиями.

Вот почему я не исполнил просьбы Владимира Осипова и написал здесь то, что я написал.

Печатается (отрывки) по изданию: Хейфец Михаил. Избранное. В трех томах. Т. 1 - Место и время. Русское поле. Харьков, "Фолио", 2000.

Комментарии:

-----------------

[1]Уже на другой зоне зэки мне задали вопрос: "А правда, что Брежнев воспитывался не в родной семье, а у евреев?". (Вообще надо признать, что национальные группы в лагере усиленно открещивались от Леонида Ильича: русские отбрыкивались от него, ссылаясь, как Сартаков, на форму лица и место рождения; украинцы, в свою очередь, выдвигали таинственную версию о его происхождении от неких переселенцев на Украину (назывались, помнится, цыгане и болгары). Валерий Граур, ехидный и острый на точное словцо румынский националист (имелись в лагере и такие), дразнил украинцев: "Трудно сомневаться в его происхождении, когда слышишь по радио: "Дорогхие гхраждане гхорода Гхам-бургха... Гха... та... гха... гха...". В конце концов, генсека зачислили в чуваши - этот кроткий и безответный народ не имел здесь своих адвокатов. Так и осталось в лагерях уже неизвестно откуда пошедшее, но тем более незыблемое убеждение: чуваш...

[2]Моя жена вспоминает: "Мой дедушка был профессором животноводства. Бывало, читает за столом газету, да как закричит: "Что они делают! Что они делают! Ведь это один раз уничтожишь и больше не восстановишь, нельзя восстановить!".

[3] Санитары в больнице подбираются из заключенных, которых начальство "поощряет".

[4] Библиотекарь, чью фамилию я забыл (из фашистских сотрудников), тоже умер, но перед смертью был этапирован в зону (передать библиотеку другому зэку) и успел рассказать про смерть Юрия Галанскова.

[5] Не знаю, надо ли напоминать, что "помиловка" включает в себя "признание вины" и "раскаяние".

[6] Напоминаю, что на лагерном жаргоне "дураками" зовут психически больных людей.

[7] Паулайтис Пятрас, литовский богослов и дипломат, отбывающий в Мордовии 33-й год из своего 35-летнего срока за участие в литовском национальноосвободительном движении (он был редактором подпольной газеты). Прим. 1980 г.