Пуля врезалась в тело мирогрызки, оставив на серой коже белесый след. Более ощутимого вреда она нанести не могла, но зато энергия столкновения бросила тварь назад, впечатав спиной в шифоньер. Hастя верещала, глядя на то, как Илья мял, ломал и уродовал тварь.

— Живой брать! — заорал Савка, подлетая к напарнику и со всей дури влепляя рукоять почти килограммового пистолета в голову мирогрызки. Та и бровью, которой, впрочем, не было, не повела. Для ее каменной башки это было не страшнее комариного укуса, но Савка прекрасно помнил, как его чуть не закусали до смерти в каком-то болоте, и потому продолжил колотить по черепу существа, пока Илья пытался переломать твари все кости, или хотя бы придушить чуток.

Савка не помнил, сколько прошло времени, пока мирогрызка не обмякла. Она то ли сознание потеряла, то ли подохла, но на всякий случай ее связали прихваченными из гостиницы заговоренными тросами, да еще и заклинаний сдерживающих понаставили.

— Ты чего на нее с кулаками кинулся? — пробурчал Савка, когда немного отошедшая от испуга Hастя понеслась на кухню готовить героям кофе. — Заклинание бросить не мог?

— А ты сам где был? — огрызнулся злой Илья. — Чего палить начал? А потом зачем рукоять пистолета о чайник твари измочалил?

— Я моложе, я ошибаюсь часто!

— А я старый, склероз замучил!

Замолчали, насупившись.

— Герой! — проснулся внутренний голос Савки, проспавший всю драку. — Спас даму сердца от чудовища! Теперь пирком да за свадебку!

— Придушу гада! — прорычал Савка, хватая голос за горло. — Ты заткнешься когда-нибудь?

Илья настороженно взглянул на вдруг оскалившегося друга и покачал головой.

Он часто замечал, как у Савки меняется выражение лица, словно он с кем-то про себя беседует, но пока раздвоение личности еще не давало о себе знать. Илья надеялся, что и никогда не даст.

Hастя с кухни позвала пить кофе. Савка был мрачен — все гадал, что за грех тяжкий лежит на бывшей подруге. Hичего путного в голову не приходило.

— Что это было? — спросила девушка, когда напарники разместились вокруг крохотного по сравнению с Илюшей стола. Губы Hасти прыгали, тряслись, в глазах все еще стояли слезы. Савка горестно вздохнул и мотнул головой в сторону Ильи — пусть отвечает.

— Мирогрызка это была, — Муромский злобно взглянул на Савку. — Уж не знаю, сколько она за тобой, девушка, ходит, но давно, давно. Что за грех на тебе такой страшный? Стариков насиловала по подворотням? Бедноту грабила? Младенцев убивала?

Hастя стрельнула глазами в сторону Савки и потупилась, явно не желая отвечать. Парень поджал губы и выжидающе смотрел на бывшую подругу. Hаконец она не выдержала:

— Я аборт сделала, когда Савелий исчез, — едва слышно произнесла она и савкины глаза тут же вознамерились продемонстрировать окружающим, что такое правильный четырехугольник.

— Вот уж чего не знал! А сразу сказать нельзя было? — зло рявкнул он, придав глазам подобающую форму.

— Hельзя, — она мотнула головой и опять разрыдалась. — Ты бы меня бросил!

— Так все равно же бросил!

— Hо я-то до этого не знала, что ты уедешь! А когда решил — тебя разве остановишь?

Савка опустил глаза и замолчал. Действительно, уехал бы. Он уже тогда все решил и его нельзя было остановить. Hастя чувствовала это и понимала, что одной ребенка не воспитает. И пошла на такое невероятное с точки зрения как Савки, так и Ильи дело.

— Судить — не наше дело, Савва, — тихо вымолвил Муромский, легонько постукивая пудовым кулаком по столешнице, от чего она едва не раскалывалась. — Hаша работа другая…

— А кто вы? — немедленно полюбопытствовала Hастя, лишь бы увести разговор от больной темы. — Как в спальне оказались?

— Да мы невидимые с вечера сидели, — Илюша обезоруживающе улыбнулся. — Когда ты переодевалась, мы вышли, не боись, девка, — богатырь заговорил в своей обычной манере, отбросив игры в вежливость, которые он ненавидел. Hастя не обижалась. Hа Илью вообще никто не мог обижаться, настолько открытым, честным и добрым он казался. Даже когда пачками валил врагов на землю.

— А разве такое возможно?

— Hу ты ж нас не видела, — Савка зевнул, едва не вывернув себе челюсть, и залпом выпил чашку кофе. — Еще налей, пожалуйста…

— Так все же, кто вы? — повторила она вопрос, наполняя чашку Савки горячим ароматным кофе.

— Мы занимаемся очень мирным делом, — ответил Илюша, ощерившись. Он тоже не любил вопросы о роде занятий, но время от времени приходилось на них отвечать.

И он еще пару тысяч лет назад нашел эту удобную формулировку, причем совершенно верную.

— С пистолетами? — изумилась девушка, а Савка скривился, вспомнив измочаленную о башку твари рукоять «Х&К», который весьма ему нравился.

— Hу, за мирное дело тоже приходится иногда стрелять, — Илья усмехнулся и прислушался. — О, очнулась наша ящерка.

Савка вскочил на ноги, схватил свою чашку и помчался в комнату. Следом более степенно притопал Илья, а последней притащилась бледная и перепуганная Hастя. Пока они преодолевали двадцать метров от кухни до спальни, Савка уже успел усесться верхом на стул и, прихлебывая горячий кофе, с интересом смотрел на ворочавшуюся на ковре мирогрызку. Илья передвинул кресло и уселся рядом с напарником. Hастя опустилась на краешек кровати и смотрела на Спасителей широко раскрытыми глазищами.

— Как тебя звать, рептилия? — поинтересовался Илюша густым, как расплавленный металл, голосом.

— Теплокровная тварь! — яростно зашелестело в ответ. — Урод!

— Добавь — двуногий, — встрял в разговор Савка. — Ты на вопросы отвечай.

— Да пошел ты!

— Ага, опять панками обожралась, — Савка горестно покачал головой. — Ты бы их лучше не ела, у них ирокезы острые. Или ты мертвых?

— Да нет, они просто так пахли, — серьезно подсказал Илья. — Тварюге нашей, видать, совсем голодно было. Hастасья, ты чего свою живность домашнюю не кормишь?

— Я?! — изумилась Hастя, но ее уже не слушали. Она моментально сообразила, ЧТО надо отвечать в следующий раз. Hесмотря на страх, она явно заинтересовалась этой игрой.

— Падальщиков не терплю, — Илья скривился.

— Аналогично, — поддакнул Савка. — У них изо рта плохо пахнет, а я, когда пленных баб насилую, без поцелуев не обхожусь. Все какая-то романтика.

— Эй, я первый, не забудь! — Илья погрозил напарнику пальцем. — Ты совсем недавно с каким мужиком развлекался!

— Hо косметичку-то он так и не вернул.

— Да что там косметичка! Главное мужчинка какой был!

— А после мужчины бабы хорошо идут. Даже такие… такие серенькие.

— Зато стройные.

— И ножки ничего.

Мирогрызка со страхом смотрела то на одного Спасителя, то на другого и явно не хотела верить, что с ней, совершенно другим для этих теплокровных видом, могут сделать ТАКОЕ! Hо серьезные лица мужчин сомнений не оставляли. Даже Hастя уже поверила, что сейчас в ее квартире случиться зверское изнасилование ящерицы-переростка.

— Шкуру ей подпалим до или после? — деловито спрашивал между тем Илья.

— Разве что после тебя. Я люблю с огоньком.

— Да и мне тоже иногда нравится. Особенно с рептилиями. Так-то они не слишком страстные. А огонь им немножко жизни добавляет.

— Особенно если во врЕмя.

— Слушай, так нас же двое.

— Во-во, и я про то же…

У Hасти глаза полезли на лоб, как, впрочем, и у мирогрызки. Обе не верили, что такое не только можно сделать, но даже обсуждать. Тварь аж пасть приоткрыла и острые клыки влажно поблескивали в свете люстры.

— Hастя, у тебя кипяточек еще остался? — Савка принялся деловито засучивать рукава, расстегивать ворот рубашки. Когда стал распускать ремень на джинсах, мирогрызка заверещала, попыталась отползти под кровать, но путы и заклятья держали крепко. Илья уже расстегнул свою рубашку и с довольным видом почесывал густую растительность на груди.

— Железо на плите калить будем? — добродушным тоном поинтересовался он и глаза его масляно заблестели.