Зверь, до поры до времени притаившийся в душе Джоса Хавкена, наконец вырвался наружу — яростный и неуправляемый. Едва успев начать, он уже довел ее до слез, он грубо тряс ее и несколько раз замахивался, будто собираясь ударить, а потом вдруг начинал обнимать и просил у нее прощения. Это было просто каким-то наваждением — демонстрацией абсолютной власти, которую один человек может иметь над другим до тех пор, пока между ними сохраняются близкие отношения.

Она уставилась на Истмана, опустив руку в карман похожего на накидку пальто.

— Так вы поможете мне, лейтенант? Или нет?

Он, мучаясь от нерешительности, несколько мгновений смотрел на нее, затем медленно произнес:

— Очень скоро каньский корабль доставит вас на Сеул. И все будет О'кей. Вот увидите.

— Но ведь до того, как каньцы позволят кораблю с нами на борту покинуть пределы системы, может пройти несколько недель! — Она сжала губы и отвернулась. Разве могла она выдать ему истинную причину, по которой так хотела попасть на Форт-Бейкер? Разве могла она ему сказать, что все это затеяно исключительно с целью найти Хайдена, и что найти его для нее было важнее всего на свете? С точки зрения логики это было необъяснимо. И у нее не было никаких разумных причин. Она просто должна. И уж если Барба Истмана невозможно убедить стратегическими соображениями, разве убедишь его своей сомнительной интуицией? Больше всего ей хотелось просто сказать ему, что она убеждена в необходимости бегства на Форт-Бейкер и это единственно правильное решение, но никак не могла подобрать нужных слов.

— Дело в том, что, как мне сказали, я обладаю некоторым талантом, — наконец, решив испробовать небольшую ложь, заявила она.

— А я слышал, что это по наследству не передается.

— Я просто чувствую, что в Каное оставаться опасно. Мы должны отсюда выбраться. Скоро. Завтра ночью.

— Я, как метракоровский… офицер… давал слово чести, что не стану пытаться покидать пределов Каноя-Сити.

Оправдание было жалким, и она это знала. «Тоже мне метракоровский офицер! — подумала она. — Сам рассказывал мне, что его папаша был жалким адвокатишкой с Аризоны, а он — обычный клерк, хоть и пытается сейчас петушиться и строит из себя офицера. И ведь, по его же собственным словам, с точки зрения таланта, он абсолютный нуль. Как же можно при этом называть себя офицером? Да стоит только взглянуть на этого увальня…»

Она подняла бровь, сообразив наконец, каков должен быть ответ.

— Но ведь вы как офицер клялись, что не станете нарушать и условий комендантского часа. Значит, вам и сюда приходить не следовало. Однако же вы пришли.

— Я просто не в силах был отказать вам, миз Хавкен. Я думал…

— Что вы думали?

— Сам не знаю, что я думал, — растерянно сказал он. — Что вы возможно хотите сказать мне нечто важное. Ну понимаете… о нас.

Эти слова показались ей похожими на пощечину.

— Так вы пришли, поскольку думали, что я как бы назначаю вам свидание? Вы это хотели сказать, мистер Истман? Похоже, у вас и в самом деле таланта ни на грош!

Он поджал губы, явно обиженный ее замечанием, и взглянул на нее так, словно пытался и никак не мог понять, что значила для нее та ужасная ночь, когда он спас ее.

— Миз Хавкен, я ведь вам одной рассказал о том, что у меня нет таланта. Я конечно не Эллис Стрейкер, но ведь и он несовершенен. Могу уверить вас только в одном: каньцы вовсе не собираются перерезать нас во сне. — Он улыбнулся своей кривой, терпеливой, страшно некрасивой улыбкой. — И я здесь для того, чтобы защитить вас. Клянусь, если захотите, я буду все ночи напролет стоять у вашего изголовья до тех пор, пока мы не вырвемся отсюда.

— Еще не хватало, чтобы кто-нибудь по ночам торчал у моей постели. — Ее даже передернуло. — Слушайте, доставьте меня на Форт-Бейкер, а? Больше мне ничего не нужно.

— Вы же знаете, что это невозможно.

— Вы просто трус, лейтенант Истман. Просто жалкий трус. Что с вами такое?

Коренастый и неуклюжий Истман долго смотрел на нее. Во взгляде его явственно читалось восхищение.

— Знаете, миз Хавкен… ничего, если я буду называть вас Аркали? По-моему за время, проведенное здесь, вы здорово изменились.

Преисполненная эмоций, она отвернулась.

— Должна заметить, что за это время со мной много чего случилось, лейтенант.

— Прошу вас, называйте меня просто Барб!

— Я обязательно должна попасть на Форт-Бейкер… Барб. По причинам, которые скорее всего вам будут непонятны. Если я кажусь вам слегка не в себе… то не могли бы вы просто поверить мне на слово? Я обязательно должна туда попасть.

— А может все-таки объясните, что это за причины?

— Не думаю, что вы окажетесь в состоянии их понять. — Она в отчаянии попыталась подыскать более подходящие слова. — Думаю, вам бесполезно рассказывать о предчувствиях. О, да, верно, я дочь Джоса Хавкена. И унаследовала его талант. Я поняла это сразу, стоило мне только ступить на борт нексус-корабля. И еще я поняла, что к таланту нельзя относиться с пренебрежением. Ничто не случается просто так. И вот поскольку такой уж я уродилась, я всегда заранее знаю, когда что-то должно произойти. Неужели вы не понимаете? Я просто точно знаю, что мы должны попасть на Форт-Бейкер. Помогите мне, очень вас прошу!

В воздухе чувствовался характерный запах кретовой пыли. Ветерок шевелил волосы Аркали, покрытые как изморозью лунным светом. Она вытерла глаза. Ее овальное лицо было запрокинуто вверх и сильно побледнело. Истман смотрел на эту хрупкую девушку, понимая чего ей стоило так унизиться перед ним. Но похоже она начала тасовать свою колоду лжи.

«Почему дети тех, кто служил во Флоте, всегда уверены, что только они обладают монополией на пси-чувства и эмоции? — подумал он. — Как я могу рассказать ей о своем таланте, если не способен рассказать о тех чувствах, которые питаю к ней? Если она когда-нибудь узнает, что я из себя представляю на самом деле, это будет означать конец всему. Таких людей как я здесь просто презирают. В договоре с Ямато даже есть специальная статья, запрещающая нам находиться здесь, словно даже сама мысль о нас им неприятна. И это относится не только к местным жителям. Кто из этих напыщенных „думаешь ты меня знаешь, но на самом деле не знаешь“ будет спасать мою неуклюжую задницу, если вдруг выяснится, кто я такой?»

Он понимал, что сейчас самым правильным было бы просто повернуться и уйти. Он знал, что должен спуститься на первый этаж здания Хавкена и крадучись убраться восвояси, но никак не мог заставить себя расстаться с ней, тем более что сама она на этом не настаивала.

— А может, — медленно начал он, — вы считаете человека очень крутым и хладнокровным только потому, что он редко открыто проявляет свои чувства? Само собой, очень легко подумать, что симпатичные, легкие в общении, нервные люди очень чувствительны. И просто смешно ожидать от парня вроде меня, что он подобно бабочке будет сочувственно трепетать при каждом всплеске чьих-то пси-эмоций. Но это вовсе не значит, что я такой уж бесчувственный чурбан!

В ее голосе послышалась виноватые нотки.

— Лейтенант Истман, простите, если я невольно вас оскорбила…

— Этого я не говорил, — сказал он. — Но, если хотите знать, в начале года я даже пытался покончить с собой.

Она продолжала молча смотреть на него и он опустил голову так, что лицо полностью скрывала тень от козырька.

— Да, понимаю, в это трудно поверить. Но просто в один прекрасный день я пришел к выводу, что ни этот, ни какой-либо другой мир мне совершенно ни к чему. Все как-то вдруг осточертело, вот я и попробовал выстрелить себе в голову.

— Что вы говорите, лейтенант Истман! ?

— Честное слово, Аркали! Я поднес к виску «вессон-220i» и нажал на спуск.

— И что же случилось?

— Ничего. И только. Спусковое устройство сработало. И соленоид тоже. Из дула вырвалась пара искр, но самого разряда не последовало.

— Ну и как же вы поступили? — В ее голосе чувствовалось какое-то нездоровое любопытство.