Внутри сокровищницы Синанджу было пусто. Римо помнил те времена, когда все пространство между деревянными стенами было занято сундуками, нитками жемчуга, прекрасными статуями, россыпями золотых монет, отчеканенных при забытых дворах давно умерших правителей. Он, помнится, еще удивился, когда впервые увидел их — многие монеты выглядели совсем новыми. А какими прекрасными были статуи из слоновой кости! В этих сокровищах была сама история — нетронутая, живая. Дом Синанджу потерял не просто монеты и слитки золота, а память о том, сколь древен славный род ассасинов.

Конечно, если бы Римо мог, то обязательно вернул бы сокровища, но это было не в его силах. А потому оставалось лишь служить верой и правдой Дому Синанджу, частью которого был он сам. Этого требовала память великих Мастеров Синанджу. Она и была подлинным сокровищем. То, что знал теперь он, его чувства, его разум, его тело.

Чиун сдержал слово — свитки в ожидании Римо лежали на деревянном полу. Римо был уверен, что найдет упоминание о мистере Эрисоне в тех частях, где рассказывалось об услугах ассасинов Синанджу владыкам викингов, — фамилия была явно шведской или норвежской.

Но, к его удивлению, именно этих свитков среди разложенных у стены пергаментов не было. Вместо них Римо нашел те, в которых рассказывалось о Риме и Греции — с двухтысячного года до Рождества до двухсотого года нашей эры. Римо принялся искать и в них имя Эрисона. Перед глазами его мелькали перечни даров, пожалованных ассасинам римскими императорами, списки услуг, оказанных им, замечания о новой странной религии, возникшей в далекой Иудее, о которой тогдашний Мастер писал, что она не имеет будущего, ибо любезна только рабам и бедным.

Несмотря на это, мудрый Мастер посоветовал своим последователям изменить кое-что в новой вере, после чего она, несомненно, станет пользоваться большей популярностью. Надо лишь сделать так, чтобы она приглянулась и людям более состоятельным. А если просто повторять на всех углах «блаженны нищие» — вряд ли этим чего-нибудь добьешься.

За сим следовал пространный комментарий, вызвавший некогда не менее пространные восторги Чиуна, — заметки о жизнеспособных и нежизнеспособных религиях. В нем говорилось, в частности, что за Иисусом люди не пойдут, поскольку его вера не защищает интересы богатых и могущественных, ее последователям не обещают при жизни власти и земных благ, и вследствие вышесказанного в ней нет места для ассасинов. Да и кто всерьез может увлечься сектой, учение которой предписывает прощать врагов своих?

Однако время многое изменило, и христиане превратились в таких же надежных работодателей для ассасинов, как и последователи любого другого вероучения. Но вначале, особенно во втором веке, когда народы один за другим принимали новую веру, она доставила Мастерам Синанджу немало хлопот.

Правда, были еще и уходящие в темную глубь веков культы Дионисия, Изиды, Митры и Молоха, к которым в Синанджу тоже всегда относились с опаской, но в этой части свитков Римо не обнаружил ни слова о мистере Эрисоне. Ни упоминания о нем, ни похожего описания. Но ведь он был. Римо сам видел его у Литл Биг Хорн.

Подняв голову от свитков, Римо понял, что снаружи к сокровищнице Синанджу неспешной поступью приближается Чиун.

Римо чувствовал движения его тела, слышал беззвучные шаги учителя, видел, как его маленькая фигурка появилась на пороге пустой деревянной хижины, еще недавно хранившей богатства тысячелетий.

— Сокровища Синанджу, — вымолвил Чиун тихо.

— Я знаю, — кивнул Римо. — Их больше нет.

— Только когда мы снова их обретем, сможем справиться с этим мистером Эрисоном. А до тех пор пусть мир пребывает в безумии, Римо.

— С каких это пор ты стал вспоминать о мире, папочка?

— Стал. Потому что если бы его не было, нам было бы негде работать.

— Ну, для ассасина есть работа всегда и везде.

— Не всегда и не везде.

Чиун сурово взглянул на Римо и в последовавшие пять минут угрюмо молчал, а затем с неохотой сообщил, что их вызвал доктор Смит из «Фолкрофта», но Чиун ответил ему, что ни он, ни Римо больше не покинут Синанджу.

— Боюсь, — покачал головой Римо, — в отношении меня это обещание было опрометчивым.

— Не было, потому что на тебе лежит ответственность перед Пу, нашей драгоценной Пу Каянг Уильямс. Надо же, какая смешная фамилия! Кстати, она интересовалась, обязательно ли ей сохранять ее.

— Передай ей, что у нее передо мной вообще нет никаких обязательств.

Телефонная линия была специально проведена в дом пекаря перед самой свадьбой. Римо подошел к аппарату, провожаемый враждебными взглядами новоиспеченных родственников. Подмигнув, он улыбнулся родителям Пу — те с негодованием отвернулись. Он улыбнулся Пу — та разразилась рыданиями. Телефонная трубка все еще лежала на столе.

— Привет, Смитти. Если вы серьезно насчет ситуации, то, пожалуй, я выезжаю.

— Хвала Провидению... Если не секрет, что заставило вас изменить ваши планы, Римо?

— Какие там планы. Долг — прежде всего, сами знаете.

— Да, верно... Дело в том, что у нас опять проблема Авианосец «Джеймс К. Поук», вместе с экипажем и вооружением, захвачен людьми этого шизофреника — Мохаммеда Мумаса, президента Идры. Как ему это удалось — не имею понятия, но сейчас все имеющееся на борту ядерное оружие находится в полном распоряжении этого психа. Пентагон уже переехал в подземные бункеры, вокруг захваченного авианосца дежурит весь Шестой флот, под его килем ждут приказа с десяток наших подлодок, но все дело в том, Римо, что мы не хотим расплачиваться жизнями этих ребят. Сможете проникнуть на корабль и спасти их?

— Мне кажется, начинать нужно не с этого, а, так сказать, с головы.

— Вы имеете в виду Мумаса?

— Именно его, Смитти.

— А если этот маньяк не боится смерти?

— Ну, я уж что-нибудь придумаю.

— А почему вы так взволнованы, Римо?

— Не взволнован — просто я тяжел на подъем, и если бы не жизни десятков ни в чем не повинных парней, я, может, и не уехал бы отсюда.

— Если бы я вас не знал, я бы подумал, что вас женили.

В ответ Римо повесил трубку, после чего с миной глубокой печали известил Пу, что только зов его любимой родины смог бы вынудить его покинуть благословенные пределы Синанджу в первую брачную ночь — но, увы, сейчас именно тот случай. И еще не закончив фразы, понял, почему Чиун умеет так здорово врать — он лет сорок состоял в браке.

Пу, просияв, ответила, что это не страшно, разумеется, она отправится с ним.

— Я не могу взять тебя с собой, — запротестовал Римо, — это очень опасно.

— Рядом с Мастером Синанджу никакая опасность не страшна!

Лицо Пу лучилось радостью.

Родители Пу, стоя в отдалении, согласно кивали.

По мере того как родня паковала вещи, собирая молодых в свадебное путешествие, улыбка на лице невесты становилась все шире, и когда американский вертолет приземлился прямо перед домом пекаря, у крыльца уже ожидал багаж из пятнадцати сундуков самых разнообразных форм и размеров.

— А это зачем? — сумрачно спросил Римо, указывая на ящик размером с малолитражный автомобиль.

— Это наша супружеская постель. — Пу удивленно захлопала ресницами. — Мы же не можем начать медовый месяц без нее, правда, милый?

К тому времени, как Римо наконец прибыл в Идру, он был готов убить кого бы то ни было без особых на то причин. По случаю хмурого утра, жары или дурного настроения. Подошел бы любой повод.

Пу он оставил в дружественном Иерусалиме, пообещав на обратном пути из Идры забрать ее. Та скрепя сердце смирилась с необходимостью, взяв с него слово, что он вернется.

Пу Каянг, дочь пекаря из корейской рыбацкой деревни, получила номер в отеле «Царь Давид». Когда-то в нем останавливались Анвар Садат, Генри Киссинджер и президент Никсон. Номер вполне удовлетворил Пу — при условии, что ей предоставят еще один для багажа и туалетов. А поскольку платил за все Госдепартамент США — Смиту удалось устроить это, — Римо велел администрации удовлетворять все просьбы жены.