Старшой взял в руки флягу, внимательно осмотрел:

- Годится. Если малость и закоптим - отчистим. Давай к Старой кринице - и чтобы через минуту был здесь! Мы с Анкой тем временем разведем костер.

Пучок соломы, занесенный ветром шар перекати-поля, полусгнившая доска, сухие ветки - все пригодилось для костерка. И вот в пальцах Старшого уже засинел огонек спички. «Запас беды не чинит,- случалось, говаривал Емелька.- Коробок спичек и горстка соли в дороге всегда пригодятся». Теперь в этом убедились и его друзья.

Анка заметила, что Михей Степанович открыл глаза и как будто улыбнулся.

- Кстати получилось, ребятки…- сказал он, тяжело дыша.- Хорошо, что вы сюда пришли. Признаться, я уже было попрощался с белым светом. Но теперь… спасибо вам, дорогие…

Костик отыскал за землянкой в сухой траве обрывок проволоки, и Емеля захлестнул ею горлышко фляги так, чтобы можно было держать над костром. Анка, найдя в землянке среди разбросанных вещей Степаныча коробочку с мылом, шумно обрадовалась:

- Значит, все у нас будет чисто, по правилам, как у докторов!

У кристального ручейка, вытекавшего из Старой криницы, она старательно вымыла руки.

- Отлично… медсестреика…- похвалил ее Михей Степанович.- Возьми-ка теперь под крышей землянки, над дверью, сумочку: в ней ты найдешь маленькие ножницы, остаток бинта, пузырек с йодом… Волосы вокруг раны придется состричь. Не боишься?.. Ну, молодцом!

Старшой и Костик помогли раненому переместиться на земляном выступе и сесть поудобнее, а Кудряшка стала разглаживать ему волосы повыше виска, вокруг раны, и ловко срезать их по прядке. Что и говорить, ей было страшно, и она невольно подумала о своей маленькой жизни, похожей на робкую лесную тропинку, которая вилась меж рытвин и пней, с трудом одолевая крутизну, бурелом, косогоры. На этой тропинке то и дело возникали опасности, и нужны были смелость и ловкость, чтобы невзначай не сорваться в обрыв. Ей припомнилась недавняя минута, когда, забравшись тайком в каморку Смехача, она стояла, прижавшись к стене, и, затаив дыхание, с удивлением слушала, как громко стучало сердце: даже не верилось, что сердце может так громко стучать. А потом, когда загремело опрокинутое ведро, сердце совсем онемело, и Анка поняла, что это от страха! Тогда же она смекнула, что самым важным для нее было- одолеть страх.

Вот и теперь Анка, до боли кусая губы, старалась быть спокойной, чтобы не дрогнула рука, так рассчитывала движение ножниц, чтобы раненый не испытал ни малейшего беспокойства.

- Не бойся, медсестренка,- сказал Михей Степанович ласково.- Если и поболит немножко - не беда… Очень хотел бы я знать, кому и зачем понадобилось такое: подкрасться и… ударить? Быть может, грабитель? Но какое у меня богатство? Куртка да брюки. Правда, есть и ружье. Однако ружья он не тронул: вон лежит в землянке. Есть еще молоток, сумка с камнями да блокнот. Что еще? Старенькие карманные часы, компас… Но ни часов, ни компаса грабитель не взял. Значит, напал не ради грабежа? Ну, а если так, то ради чего же? Месть?.. Но опять-таки загадка: кто мстит мне и за что?

Анка обработала рану и заметно повеселела:

- Ваши дела, дядя Михей, не такие уж и плохие: рана небольшая. Сейчас наложу вату, стяну бинтом - и отведем вас в Рубежное в больницу.

Емелька озабоченно спросил:

- Вы точно проверили, дядя Михей? У вас действительно ничего не пропало? А где же сумка с камушками? Я осмотрел всю эту нору и не нашел…

Степаныч нисколько не встревожился:

- Куда ей деться? Погоди, найдем.

Пошатываясь и придерживаясь за плечо Костика, дядя

Михей с усилием встал на ноги. Его клеенчатая куртка с карманами в два этажа была покрыта черными пятнами. Он, удивляясь, потрогал одно из них, потом взглянул на пальцы:

- Да, кровь… Ну, ничего, будем живы - курточку почистим… А гляньте-ка, дружки, в правый угол, сумка там, под соломой.

Емелька искал долго и старательно, даже трижды зажигал спичку, сетуя, что зря расходует неприкосновенный запас. Затем в поиски включилась и Кудряшка, но Михей Степанович не верил в пропажу до тех пор, пока сам, кряхтя и постанывая, не обшарил все углы землянки.

Он очень устал от этого и снова попросил воды, а когда быстроногий Костик преподнес ему полную флягу, отхлебнул лишь один глоток, тяжело присел и, откидываясь спиной на траву, прошептал еле слышно:

- Спать…- И тут же глаза его закрылись.

Костик и Анка с надеждой взглянули на Старшого: что он решит? Но Емеля растерянно стоял у порога землянки и молчал.

Анка вздохнула и молвила неопределенно:

- А время к вечеру…

Старшой решительно сбросил пиджачок, свернул вчетверо и осторожно подсунул Степанычу под голову.

- Ладно,- сказал он, хмурясь.- К вечеру время или к утру - не важно. Человек ранен - и мы от него не уйдем. Там, за овражком, на опушке леса, я заприметил добрую копенку сена: кто-то накосил на полянах, меж кустов. Придется перенести ту копенку сюда. Приготовим постель для раненого, да и сами как-нибудь устроимся. Жаль,ужин придется отложить…

Анка беспечно тряхнула кудряшками.

- А что нам, в первый раз?.. Айда за сеном.- И спохватилась: - Всем троим уходить нельзя. Кто-то должен остаться при раненом. Как бы не вернулся тот…

Костик, конечно, понял, о ком говорила Анка, но все же спросил тихонько:

- Кто?

- Тот, кто напал на дядю Михея,- шепотом ответила Анка и оглянулась но сторонам.

Старшой немного подумал и согласился:

- Дело. Ты, Кудряшка, и останешься при раненом. В случае чего… Ну, если что приключится - выбегай на вон тот пригорок и кричи вороной: кар-р-кар-р! Мы мигом поспеем, только зови погромче.

А Костик даже подпрыгнул:

- Братцы, так ведь у нас же есть ружье! Самое настоящее! Между прочим, я стрелял из винтовки: мне один солдат позволил, и я два раза выстрелил. Так что оружие знаю.

Старшой с сомнением посмотрел на Костика, но все же согласился:

- Ладно. Возьми ружье, будешь часовым. Только не вздумай бабахнуть. А в случае…

- Знаю,- прервал его Костя.- В случае чего, так закричу вороной, что и в Привольном услышат!

Он юркнул в землянку и почти тотчас появился со старенькой одноствольной берданкой в руках, встал по стойке «смирно» в нескольких шагах от спящего Михея Степановича.

Пока Емеля и Анка добрались до подлеска, где меж кустов боярышника и бересклета темнела заготовленная кем-то копенка сена, совсем завечерело, и над притихшим простором Задонечья, еще не остывшим от жара недавних боев, засветились частые крупные звезды. Обходя густой и круглый куст боярышника, Анка тихонько спросила у Емели:

- Ты, Старшой, не боишься?

Емелька оглянулся по сторонам:

- Кого?

- Лес так близко и такой черный… А вон меж кустами вроде бы огоньки…

Старшой порывисто перевел дыхание:

- Ну чудная, это же светлячки! Хочешь, я тебе поймаю?

Между ветвей пронесся ветер, и Анка прислушалась к смутному шуму близкого леса.

- Хорошо Косте,- с завистью протянула она,- у него ружье, ему нечего бояться…

Емелька натянуто засмеялся:

- Ха, ружье!.. Я ведь забыл предупредить, что дядя Михей выстрелил, значит, ружье надо перезарядить.

Анка схватилась за голову:

- Эх ты, Старшой! А если Косте нужно будет отстреливаться? Ну, от того…

- Ни от кого ему не нужно отстреливаться! - сердито буркнул Емеля, принимаясь за сено.

А Костик тем временем стойко нес добровольную караульную службу, крепко сжимая обеими руками ствол старенькой берданки, вслушиваясь в шорохи вечера, то и дело покашливая, прочищая голос на случай, если пришлось бы кричать по-вороньи.

Сначала он думал о Старшом и Кудряшке, представлял, как они, миновав овражек, приближались к опушке леса, отыскивали в синеватой тьме копну, разворачивали ее, мастерили две больших охапки сена. Он словно бы находился вместе с ними, и поэтому ему не было скучно. Потом стал прислушиваться к дыханию дяди Михея.

Сначала оно было ровным и глубоким. В зыбкой ночной синеве Костику чудилось: Степаныч сдержанно улыбался. Но - странное дело - дыхание неожиданно сорвалось и затаилось, и паренек отчетливо расслышал частые перестуки своего сердца. Приступ острой тревоги был таким внезапным и сильным, что Костик ощутил, как по его виску пробежала холодноватая капелька пота. «А что, если случится самое плохое,- подумал он оторопело,- что, если Степаныч… умрет?..»