— Ну куда ж это я исчезну? — широко улыбнулся Талга, так что стала видна дырка на месте зуба справа. — Я же настоящий!

С тех пор Руслан часто видел этого мальчишку — загорелого до черноты, в застиранной майке и дешевых китайских джинсах. И вечно-то он лизал мороженое — то простенький пломбир, то облитое шоколадом эскимо, а то, млея от удовольствия, кусал импортную трубочку с глазурью, орехами и сиропом. Потом могло случиться все что угодно: борьба с крокодилом в болотах Амазонки, беседа с давно умершим дедом или даже проходка по ковровой дорожке Каннского фестиваля в компании Анджелины Джоли. Но вначале всегда встречался мальчишка, с улыбкой кивавший ему как старому знакомому то из окна шикарного лимузина, то с порога хлипкой хижины на сваях, то пролетая мимо на больших, цветных, словно у бабочки, крыльях. Очень счастливый мальчишка.

В отпуск Руслан поехал на море, намеренно выбрав не шикарный, «все включено», курорт с ровным климатом и людской сутолокой, а маленький поселок, где через день шел дождь, а берег и дно были неуютно-каменистыми. Зато в комнате у него в ненастные дни горел камин, в крохотной местной пекарне делали изумительную сдобу, благоухавшую имбирем и корицей, а хозяин, пожилой вдовец-рыбак, разрешал время от времени брать свою лодку. Сам он уже в море не ходил, но мог смотреть на него часами, вытащив на берег раскладной стул и посасывая пеньковую («В наше время — редкость, дерево, знаете ли, молодой человек, совсем, совсем не то») трубку. Руслан иногда пристраивался рядом с ним, просто постелив штормовку на плоский камень, и они молчали, глядя на закат.

А на четвертый день появилась женщина. Ее подвезла почти к самому берегу синяя машина, как-то особенно монотонно — шшшххх-шшшххх — шурша по гальке шинами, тут же развернулась и уехала. А женщина сняла босоножки и легко, словно не чувствуя острых камушков, врезающихся в ступню, вошла в воду по щиколотку и побрела вдоль берега, чуть повернув голову к заходящему солнцу, пока не скрылась за поворотом косы.

— У нас здесь туристов почти не бывает, — сказал старик. — Но она летом приезжает каждую неделю. Всегда на закате. Проходит — и уходит. Куда? Из наших ее никто не знает. И вот еще что: она никогда не возвращается этой же дорогой.

На работу он всегда приходил раньше, а уходил позже всех. Ничего странного: платили ему сдельно, а заказов на верстку всегда хватало.

Брался Рашид за все, работал вдумчиво и аккуратно, даже программки для корейских спектаклей верстал безропотно и ни разу ничего не перепутал, так что когда дирекция на шестидесятилетие театра решила выпустить альбом, где ровно половину объема занимали все те же непонятные кругленькие иероглифы, снова обратились к нему. Да и с обычными русскими текстами у него все всегда было в порядке: не менялись местами абзацы, не пропадали строчки под фотографиями, кажется, он и переносы проверял сам, поскольку править после него практически не приходилось.

В конторе его не то чтобы не любили, а как-то особо не замечали. В курилке, куда иной раз заглядывали потрепаться и отвести душу даже некурящие, Рашид не бывал, на шутки не откликался, во время общих праздников отказывался даже от шампанского и все норовил сбежать пораньше, даже «аську» — и ту не удосужился завести. Сидел целыми днями за компьютером, тянул из чашки зеленый чай да временами закидывал в рот кусочки какой-то мутно-желтой прозрачной дребедени — не то шербет, не то рахат-лукум. И постоянно у его стола торчала здоровенная серая сумка на колесиках, какую впору в багаж сдавать, а не таскать из дома на работу. Разумеется, в курилке обсудили и это.

— Может, он в ней выносит чего? — неуверенно предположил заглянувший из типографии Сергей.

— Ага, — фыркнул системщик Витька, — сверхсекретные образцы рекламных буклетов санатория «Ласточка»!

— Скорей всего он просто продукты на всю семью по вечерам закупает, — уныло пожала плечами дважды разведенная бухгалтерша Света. — У татар детей помногу бывает. Жена небось дома сидит, одного за другим рожает…

— То-то он и пашет с утра до вечера, — сочувственно вздохнула координатор Людочка. — Пойди-ка, заработай на такую ораву! И что за жизнь у человека? С работы — домой, из дома на работу… Одуреть от тоски можно!

— Не-а, — продолжал веселиться Витька. — Я знаю, что у него в сумке. Буратино!

— Почему?

— Потому что пашет как папа Карло!

Света, не одобрявшая столь примитивный юмор, поморщилась, а Сергей принялся обсуждать с шофером Борей, отчего упомянутый литературный персонаж, прямо скажем, не перенапрягшийся крутить ручку своей шарманки, превратился в городском фольклоре в символ упорного труда, и на этом тема сумки была закрыта.

…Каждый вечер, обычно часов в восемь, если не было ничего срочного, Рашид в последний раз сохранял текущий проект, выключал компьютер, мыл свою чашку, аккуратно вытряхнув из нее заварку в полиэтиленовый пакет, проверял, все ли окна закрыты, выходил, запирал дверь и сдавал ключ на охрану. Таща за собой дребезжащий колесиками «буратинник», он проходил через два двора, сворачивал в глухой угол между гаражами, оглядывался, нет ли случайных прохожих, расстегивал молнию, засовывал обе руки и голову в сумку и… исчезал.

— О великодушнейший шахиншах, дозволительно ли будет ничтожному визирю задать вопрос, который давно уже мучает его?

Шахиншах, отодвинул в сторону серебряное блюдо с остатками куропатки, рассеянно поболтал пальцами в чаше с водой, поверх которой плавали лепестки роз, и коротко кивнул:

— Спрашивай.

— Один день сменяет другой, но ни прохладным утром, ни в жаркий полдень, ни в полный истомы час заката мудрецы дивана — увы им! — не видят тебя, о блистательный, и женщины гарема — увы им! — не видят тебя, о блистательный. Нет тебя под сенью хрустальных струй фонтанов, нет тебя в прохладе садов, нет тебя в пышных покоях. Исполнившись тревоги, посылал я стражников на базар, но и там не нашли тебя, о блистательный. Отчего пренебрегаешь ты всей роскошью и утехами дворца, лишь в сумерках, подобно Луне, являя лик свой, и нет ли в том нашей вины?

Шахиншах посмотрел на недоуменное и озабоченное лицо седобородого старца и сделал легкий жест рукой, подзывая его поближе. Тот сорвался с места, едва не запутавшись в собственных узорчатых туфлях с загнутыми носами, и почтительно склонился перед своим господином, невольно выхватив взглядом странный серый мешок из непонятного грубого материала, неуместно торчащий стоймя на фоне украшенной резьбой стены. «Ох уж эти слуги! — подумал он. — Обнаглели, обленились. Здесь, где все должно услаждать взор владыки, — и такое безобразие! Ну ничего, я им сегодня задам!»

— Нет за вами вины. Мудр мой диван, прекрасен мой гарем, прохладны сады и роскошны покои. Но… — И тут шахиншах склонился к самому уху визиря. — Если б ты только знал, советник, как мне здесь скучно!