Леос начал занятие с Люйтпольдом. Йоганн видел, что виконт намеренно двигается медленно, словно на нем надеты тяжелые башмаки и перчатки. Но, несмотря ни на что, он оставался изысканной машиной для убийства. Искусный фехтовальщик наносил удар за ударом по стеганым доспехам будущего Императора, одновременно парируя все контратаки своего противника. Если бы они сражались по-настоящему, виконт изрубил бы наследного принца на мелкие кусочки, подобно бретонскому повару, готовящему холодные мясные закуски.

Ходили разные слухи о любовных связях графини Эммануэль и ее странных предпочтениях в будуаре, но эти истории старались рассказывать так, чтобы виконт Леос их не слышал. На кладбищах Империи нашли упокоение немало дворян, которые думали, что владеют мечом лучше, чем Леос фон Либевиц. Графиня несла ответственность за многие из этих смертей.

С Люйтпольда сошло семь потов за время тренировки с виконтом, но наследник держался молодцом. Фехтование давалось ему лучше стрельбы из арбалета, к тому же мальчик был довольно вынослив. Он обладал выносливостью бегуна, а не борца, но именно это требовалось фехтовальщику. Изучив приемы, Люйтпольд стал бы умелым воином. Разумеется, пока Карл-Франц был жив и носил императорскую корону, он не позволил бы своему сыну принимать участие в опасном сражении. Тем не менее, Люйтпольд получал удовольствие от занятий и даже немного паясничал, стремясь показать себя перед Йоганном. Однако Леос относился к уроку очень серьезно. На толстой куртке принца появилось не меньше сотни порезов, сквозь которые сочилась жидкость, заполнявшая пространство между подкладкой и верхним слоем.

Наблюдая за Леосом, Йоганн размышлял. Во время своих странствий он бессчетное количество раз дрался насмерть, выбрался живым из многих переделок. Его врагами были мутанты, которых варп-камень изменил до такой степени, что они больше напоминали демонов, чем людей. Многие из них пали от его руки. Его меч обагряла кровь всех народов, населявших Известный Мир. Битвы, в которых участвовал Йоганн, не имели ничего общего с куртуазными поединками, проходящими строго по этикету в присутствии секундантов и распорядителей.

Барон фон Мекленберг не сомневался, что одержит верх над Леосом, если когда-нибудь им доведется сразиться всерьез. Однако он не стремился доказать свое превосходство. Ничуть не стремился.

Внезапно Йоганн заметил, что к звону клинков примешивается посторонний звук - какой-то шум, доносящийся из-за стен дворца. Люйтпольд и виконт не обратили на это внимания, продолжая учебный поединок. Леос отчитывал наследного принца за ошибки и хвалил за удачные действия.

Снаружи кричали люди. У Йоганна был острый слух, ведь от этого зависела его жизнь в лесу и пустынных землях.

Шесть алебардщиков торопливо пересекли двор, на ходу застегивая нагрудники и шлемы. Люйтпольд остановился, и Леос, нахмурившись, упер руки в бока.

- Что случилось? - спросил Йоганн.

- Главные ворота, - пропыхтел молодой солдат. - Там собралась толпа, чтобы послушать Ефимовича.

- Молот Сигмара! - сплюнул Леос. - Проклятый бунтовщик!

Алебардщики выбежали в арку, направляясь к дворцовым воротам. Люйтпольд двинулся вслед за ними.

- Ваше высочество, - резко сказал Йоганн, - вы должны остаться здесь.

Пришел черед Люйтпольда хмурить лоб. В его глазах промелькнула гневная искорка, но тут же угасла.

- Дядя Йоганн, - жалобно протянул мальчик, - я…

- Нет, Люйтпольд. Твой отец закует меня в кандалы и повесит на корм воронам.

Между тем Леос снял стеганую куртку. Йоганн почувствовал, что страсти накалились до предела.

- Виконт, - повернулся он к фехтовальщику, - будет лучше, если вы останетесь здесь, чтобы защищать наследника престола. На всякий случай…

Леос недовольно сдвинул брови, но, встретившись взглядом с Йоганном, поднес рукоять меча к лицу и кивнул. К счастью, виконт не принадлежал к той породе аристократов, которые, подобно Люйтпольду, ставят приказы под сомнение. Похоже, в семье фон Либевицев воспитанием детей занималась умная и строгая нянька.

Йоганн пошел за алебардщиками. Пока он шагал через дворы и переходы, число людей, спешивших в том же направлении, росло. Шум за воротами усиливался. С каждой минутой все новые голоса вливались в общий хор. Барон услышал лязг и грохот, догадавшись, что это опускаются решетки, перегораживающие вход во дворец. Можно было подумать, что орды Хаоса ворвались в город, и имперская гвардия заняла последний рубеж обороны. Хотя, конечно, дело было совсем в другом.

У ворот собралось столько солдат, что Йоганн ничего не мог разглядеть за их спинами. Судя по звукам, за решеткой бушевала толпа разгневанных горожан. Повод для народного возмущения находился всегда, будь то вторжение армии Хаоса, или налог «с большого пальца», или выступление религиозных фанатиков, или разъяренная орава, требующая выдать преступника, чтобы учинить над ним быструю расправу. Альтдорфский сброд славился на всю Империю своим буйством и непокорностью.

Барон услышал, как один из алебардщиков упомянул Тварь, и понял, что события приняли наихудший оборот. Ком сухой земли, смешанной с навозом, пролетел сквозь решетку и разбился о свод арки, осыпавшись на головы императорских гвардейцев. Солдаты сердито потрясали алебардами.

Йоганн заметил, что рядом с ним стоит рослый жрец Сигмара. На голове у служителя культа был капюшон, но барон без труда узнал в нем Хассельштейна.

- В чем дело?

Хассельштейн обернулся, но ответил не сразу. Йоганну показалось, что клирик раздумывает, является ли выборщик Зюденланда достаточно важной персоной, чтобы распинаться перед ним. Наконец жрец процедил:

- Это все Евгений Ефимович. Он подстрекает чернь к бунту, разжигая ее негодование рассказом об убийствах, совершенных Тварью.

До Йоганна доходили слухи о кровавых преступлениях. Каждое сообщение о шлюхе, растерзанной неподалеку от доков, наполняло душу барона тайным страхом. Убийства совершались с невероятной жестокостью, поэтому многие считали, что человек на такое не способен. Говорили, что Тварь - это демон или человекоподобное чудовище. Или волк.

- Но Ефимович - мятежник, не так ли? - заметил Йоганн. - Как я понимаю, обычно он разглагольствует о привилегиях аристократии и страданиях простого люда. Типичный демагог.

- То-то и оно, - отозвался Хассельштейн. - Смутьян утверждает, что Тварь - это аристократ.

Призрачный клинок вонзился Йоганну под ребра, и сердце барона судорожно сжалось. После долгой паузы оно снова забилось, но тревожное предчувствие все равно осталось.

Как можно равнодушнее Йоганн спросил:

- Какие доказательства он приводит?

Хассельштейн презрительно усмехнулся:

- Доказательства, барон? Ефимович - бунтовщик, а не законовед. Ему не нужны доказательства.

- Но ведь что-то стоит за его обвинениями?

Хассельштейн в упор посмотрел на Йоганна, и в первый раз выборщик заметил, сколь холодный и жесткий взгляд у жреца. Этот человек напомнил ему Освальда фон Кёнигсвальда. В его глазах читалось то же неистовство и стремление к всеобъемлющей власти. Барон не хотел испытывать судьбу в поединке с Леосом фон Либевицем, но Микаэль Хассельштейн мог стать гораздо более опасным врагом, чем виконт.

Архиликтор спрятал руку в складках своего одеяния и достал тяжелый молот, символизирующий культ Сигмара. Очевидно, этот предмет предназначался для религиозных целей, однако в руках Хассельштейна он выглядел как оружие, которым сокрушают черепа неприятелей. Йоганну пришло на ум, что любезный и уравновешенный исповедник Императора нередко мечтает размозжить голову своим оппонентам. Именно такие хладнокровные, внешне невозмутимые типы порой берут топор и выходят на городскую площадь в базарный день, чтобы устроить бойню среди покупателей во имя безвестных богов.

- Пропустите меня! - потребовал священнослужитель.

Алебардщики расступились, образовав свободный проход до ворот. Еще один комок грязи ударился о стену, но Хассельштейн лишь стряхнул пыль. Йоганн остался стоять на месте.