— Потому что не ему решать твою судьбу. Ты — принц.

— Принц, сапожник — какая разница? В моем случае это все равно…

— Нет. Именно в твоем случае — нет. Тебе повезло, мальчик, ты сам можешь выбирать… если только решишься сделать выбор.

Слова деда звучали загадочно, Эмилю пришлось признать, что он ничего не понимает.

— Поймешь, — заверил его король. — А если нет — значит, я в тебе ошибся… Слушай же! Ты, конечно, знаешь, какой завтра день…

Конечно, Эмиль знал. Восемнадцатилетие старшего принца — день, когда Люкку при стечении огромного количества народа, на главной площади столицы, провозгласят наследником престола. Так уж случилось, что до сих пор наследника у короля Иссы не было: его единственная дочь, принцесса Алмейда, мать Люкки, Карлоты и Эмиля, не могла преемствовать власть, ибо была женщиной. Не мог править королевством и супруг ее, принц-консорт Эдмонт, хоть он и происходил из побочной ветви королевской семьи. Таковы были законы королевства Касот, установленные много веков назад: только прямой наследник мужеского пола, достигший возраста в восемнадцать лет, мог унаследовать трон.

Король был стар, и отсутствие прямого наследника не могло не вызывать у него тревогу. Исса беспокоился, что после его смерти — если произойдет этого до достижения Люкки восемнадцатилетнего возраста, — начнется смута, и несколько ветвей семейства сцепятся между собой в борьбе за трон. Однако и теперь, когда долгожданный день был так близок, старый Исса отнюдь не казался довольным и взирал на своего старшего внука едва ли не с отвращением…

— Знаю, — сумрачно подтвердил Эмиль. Он знал мнение деда касаемо Люкки, и разделял его.

— Завтра твоего брата объявят наследником трона. После моей смерти он станет полноправным властителем этой страны… Боги знают: трудно найти кого-то менее подходящего на эту роль, чем Люкка! — веснушчатые кулаки старого короля сжались на резных подлокотниках, в глазах вспыхнул желтый волчий огонь. Эмиль смотрел на него во все глаза, а Исса продолжал: — Твой брат — размазня и слабак, он не удержит в своих руках королевство.

Напрягшись всем телом, Эмиль внимательно слушал. Он пытался уловить мысль, которую хотел донести до него Исса. Люкка, слабак и размазня… Подобная характеристика показалась ему, пожалуй, слишком категоричной и резкой, но в общем — верной. В вялом, тщедушном, желчном Люкке, Люкке-поэте, как его называли, никогда не было внутреннего стержня. С детства он был одержим поэзией, глотал книгу за книгой, витал в облаках, сам пытался сочинять стихи. Нередко можно было увидеть, как беззвучно шевелятся его губы: это он повторял про себя строки любимой поэмы или же придумывал поэму сам; серые глаза его при этом мутнели и затягивались дымкой. Ни о чем, кроме стихов, Люкка не думал и думать не мог. Что до самих стихов, Эмилю довелось как-то читать их — они показались ему ужасными. Рифма, ритм и слог никак не давались старшему принцу. Может быть, потому, что, несмотря на бесконечное чтение известнейших, прославленных поэтов, он оставался человеком недобрым, удивительно ограниченным и приземленным. И вот этот человек, которого не занимало ничто на свете, кроме любимых стихов и собственной августейшей особы, должен был в недалеком будущем занять королевский трон. Человек, который в жизни не принял ни одного самостоятельно решения — ему просто не требовалось что-то решать.

Эмиль подумал обо всем этом, и ему стало страшно. Он взглянул на деда: тот сидел, вальяжно развалившись в кресле, и смотрел на него с ожиданием и затаенной надеждой в волчьих глазах.

— Ты прав, — проговорил Эмиль медленно, не до конца будучи уверенным в том, что правильно понял мысль деда. — Из Люкки выйдет негодный король, но что же делать? По закону он должен стать наследником. И потом… он может найти хорошего советника.

— Я думал, ты умнее, принц, — сморщился король. — Хороший советник при плохом короле сам становится королем. А король при нем становится марионеткой. Нет! Это будет конец.

— Так перепиши закон, если он тебя не устраивает. Ты же король.

— Времени не осталось!.. Ты спросишь, почему я не думал об этом раньше? Я думал.

— И что же?

— Увы, закон — это традиции. Король может — и должен! — быть выше обстоятельств, но он не может быть выше традиций.

— Это глупо! — не выдержал Эмиль.

— Нет, мальчик. Это печально. Кроме того, если не Люкку, то кого прикажешь объявить своим наследником?

Вместо ответа Эмиль взглянул деду прямо в глаза. Сердце его перевернулось, потому что в этих глазах, таких же желтых, как его собственные, он прочел ответ на невысказанный вопрос. Оглушенный этим ответом, он невольно дернулся в кресле.

— Нет! — воскликнул он почти в испуге. — Это… невозможно. Я одержим Даром, люди не приняли бы меня…

— Король, — Исса воздел к потолку толстый белый палец, — только тогда король, когда у него есть силы переломить толпу, даже если она не принимает его. У тебя, в отличие от твоего брата, эти силы есть. Кроме того, у тебя есть Дар. Ты, полагаю, уже должен был понять, какую власть он дает человеку, — если только человек осмелится ее взять. Ты — осмелишься.

— Но я…

— Молчи и слушай! Три года ты учился подчинять себе страшные, могучие силы, природу которых не дано понять ни твоего брату, ни мне, никому из простых смертных. Ты знаешь, что эти силы способны сделать с людьми и с миром. И ты согласен позволить запереть себя в башне? Ты обречешь себя на медленное умирание под давлением короля, который будет выжимать из тебя все больше и больше, требовать невозможного ради прославления его имени, пока ты не упадешь бездыханным? Нет! Ты — магик. Я знаю: вас, магиков, очень мало, и все вы — несчастные одиночки; а вот чего я не знаю, это почему вы до сих пор не объединили силы, чтобы противостоять тупому давлению толпы. Когда-нибудь, надеюсь, вы до этого додумаетесь… Но и теперь, по одиночке, вы — страшная сила. Вот почему вас боятся. Подумай, хочешь ли ты покориться воле испуганных безмозглых людишек?

— Дед! — в смятении воскликнул Эмиль. — Но я же не могу вести войну против всего мира!

— Можешь! — с нажимом проговорил старый король. — И должен. Что я тебе только что говорил? Ты должен уметь переломить толпу, иначе ты никогда не станешь королем.

— Но я никогда не стану королем…

— Станешь!

Не добавляя больше ничего, Исса поднял руку с зажатым в ней кубком. Онемевший, ошарашенный Эмиль смотрел, как дед медленно стискивает пальцы, и лицо его при этом наливается багровой краской, а стальная посудина сминается в его руке, как бумажный лист, и алое вино, в сумраке почти черное, медленно струится меж пальцев. Вдруг засмеявшись, Исса отбросил исковерканный кубок в сторону, и добавил, слегка задыхаясь:

— Для того, чтобы повторить подобное, тебе даже не требуется физическая сила. Подумай об этом, Эмиль.

Угнетенный, с глухо и тяжко бьющимся сердцем, Эмиль тонул в глубоком кресле, судорожно вцепившись в подлокотники, как в последний оплот, и смотрел на деда, который тонкой салфеткой неспешно вытирал пальцы. В голове его медлительно ворочались мысли… самые разные, но все, как одна — нехорошие. Очень нехорошие. Теперь он понимал, почему дед просил его устроить так, чтобы никто не мог их подслушать.

— Что толку думать, — проговорил он с некоторым трудом, — если завтра Люкка станет твоим наследником, а мне вскоре предстоит стать узником…

— Дурачок, — почти ласково ответил Исса, и ласка в его голове звучала страшнее, чем явственная угроза. — Люкка смертен, как и все мы. Кто знает, что случится с ним завтра? Да и здоровья твой брат, как мне кажется, вовсе не крепкого…

Вот так-так! Эмиль знал, что дед недолюбливает Люкку, но чтоб настолько… Это же даже не намек, это — указание! растеряно подумал Эмиль. Но почему он хочет, чтобы я… почему не сам?.. Да разве я посмею?..

Он даже вспотел от таких размышлений. Отчаянно захотелось выйти на свежий воздух.

— Подумай над тем, что я сказал тебе, мальчик, подумай, — пророкотал дед с пугающей лаской в голосе и ободряюще покачал головой. — И не торопись принимать решение. В сущности, торопиться тебе особенно некуда, года два у тебя есть, а я за это время постараюсь не умереть. А теперь иди. Тебе еще надобно привести себя в надлежащий вид, чтобы завтра выглядеть достойно и не посрамить наше семейство.