— Не медли, Илэр, иначе ты потеряешь сознание, и все будет кончено!

И снова я уступил ему и, преодолев отвращение и слабость, исполнил его указание. К своему огромному удивлению, я сразу почувствовал себя немного лучше, и даже попытался спорить, когда Грегор подвел ко мне одурманенную девушку, едва переставлявшую ноги.

— Не… надо… — попытался я отстраниться. — Может быть… достаточно?..

— Если ты не сделаешь это, то умрешь, — безжалостно сказал Алан. — Пей! — и быстрым уверенным движением рассек ей шею.

До сих пор я не знаю, убил ли я ту девушку или нет. Впрочем, в любом случае, она, вероятно, мертва: если не я, то Кати или Грегор довели дело до конца. Тогда же я после нескольких поспешных глотков перестал воспринимать окружающий мир и себя в нем; сознание заволокла кровавая пелена, и я впал в беспамятство. Я плохо помню, что было потом. Алан рассказывал, что я повалился рядом с полумертвой девушкой почти бездыханный, и он решил было, что превращение убило меня. Почти сутки я пролежал ни жив ни мертв в его квартире, порученный заботам Авроры, а когда пришел наконец в сознание, то всех этим очень удивил. И в первую очередь — Алана, который успел уже сообщить Дереку, что его утверждение насчет сильной крови оказалось ошибочным, и что я умираю.

— С днем рождения! — Алан присел на край постели и похлопал меня по колену. — Как ты себя чувствуешь? Есть какие-нибудь особенные ощущения?

Я прислушался к себе. Пожалуй, ничего особенного, вот только… В Алановой квартире были огромные окна, и комнаты щедро заливало апрельское солнце, но почему-то мне было это неприятно. Хотелось оставаться в тени. Кажется, и об этом Кристиан что-то говорил… что-то о боязни света? Но это вовсе не была боязнь чего-то, просто тень казалась мне приятнее, чем свет. Я сказал об этом Алану.

— Это из той же области, что и особые отношения с луной, — кивнул он. — Привыкнешь. А в остальном? Слабость, головная боль не беспокоят?

Я ощущал слабость и легкую тошноту, но не более того.

— Почти в норме. Но ты здорово напугал нас, мальчик.

— Я ведь едва не умер, да?

— Да. Но, однако же, ты справился, а это говорит о многом.

— О чем же? — полюбопытствовал я.

— О том, что Адриен Френе с вероятностью процентов девяносто не был твоим отцом, — серьезно ответил Алан.

Я судорожно вздохнул. Значит, все-таки Лючио? Хотя, в сущности, это не меняло ничего. Все равно до конца своих дней я буду любить и почитать человека, который шестнадцать лет был мне отцом и другом и был убит другим человеком, чья кровь, по-видимому, текла во мне.

— А это, в свою очередь, означает, — продолжал Алан, испытующе на меня глядя, — что когда-нибудь сможешь добиться многого. И, между прочим, обрести свободу. Только не рассчитывай, что случится это скоро — я никого не отпускаю по первому же требованию, право на свободу надо еще доказать. А пока не забывай, кому ты подчиняешься.

— Я что-то не совсем понимаю, что означает подчинение старшему в вашем обществе, — этот вопрос давно занимал меня, но случая обсудить его до сих пор не подворачивалось. — Чем вы, собственно, руководите? Вы же не какая-нибудь cosa nostra.

— Cosa nostra — это по части Лючио, — усмехнулся Алан. — Меня это не интересует.

— В чем же тогда выражается ваша власть?

— Узнаешь. Теперь ты полноправный член нашей маленькой дружной семьи, и общие правила распространяются и на тебя тоже. И первое правило — не убивать. Ни при каких обстоятельствах. Нам не нужны неприятности.

Я нахмурился, подумав о несчастной девушке, которая для Алана была лишь "ритуальным сосудом". И снова каким-то чудом он понял меня без слов.

— Это был особый случай, Илэр.

— Значит, все-таки убивать можно? — спросил я без восторга.

— Не всем, — ответил он, и в черных глазах на секунду вспыхнул хищный огонек. — Поэтому, будь добр сдерживаться — а тебе не раз захочется… дойти до конца.

Подбодрив меня таким своеобразным способом, Алан ушел, а вместо него у моей постели возникла Аврора. Вид у нее был не слишком-то радостный.

— Если хочешь знать мое мнение, — начала она без предисловия, — это был не слишком-то умный поступок. Алан вовсе не таков, каким кажется. От него, вообще-то, лучше держаться подальше.

— Что же ты раньше молчала? — хмуро удивился я, не особо, впрочем, встревожившись.

— Он запретил мне говорить на эту тему.

— А теперь запрет снят?

— А теперь уже все равно, — грустно отозвалась она. — Ты никуда от него не денешься.

— Знаешь, Алан вовсе не кажется мне таким уж кровожадным маньяком, так что…

— Дело не в кровожадности, — перебила Аврора. — Его и жестоким не назовешь, но есть кое-что похуже жестокости.

— Что же?

Она замялась.

— Трудно объяснить. Это что-то за границами моего понимания. Он настолько старше нас всех, что иногда логику его поступков невозможно постигнуть.

— Аврора, а сколько ему лет?

— Не знаю. Но ходят слухи, что он самый старый из ныне живущих. И было бы гораздо лучше, если бы ты продолжал держаться своего Кристо. Я сама встречалась с ним всего пару раз, но много о нем слышала. Кажется, он очень порядочный человек — то есть насколько вообще это слово применимо к носферату.

— Мы не общались пять лет…

Аврора покачала головой.

— Если бы он взял меня под свою защиту, я, кажется, до конца жизни благословляла бы небеса. А ты так просто он него сбежал!

— Не просто так, — возразил ей и в коротких словах пересказал ей наш последний с Кристианом разговор. Она посмотрела на меня как на слабоумного.

— Ты еще глупее, чем я думала. Неужели непонятно, что его заставили?!

— Это я знаю! Но он мог бы… когда я попросил его… — я начал волноваться, вспомнив, как непривычно резко Кристиан говорил со мной. — Он мог предположить, что я найду кого-нибудь другого, и что кончится все равно этим!

— Ты рассуждаешь, как эгоист, — заявила Аврора. — И думаешь только о себе.

Я промолчал и только упрямо поджал губы. Пусть я эгоист, но и Кристиан был неправ.

— Ладно, — Аврора поднялась. — Я принесу тебе поесть…

— Погоди минутку. Я еще хотел спросить…

— Ну?

— Кем ты приходишься Алану? Ты живешь в его квартире, и…

— Никем я ему не прихожусь, — фыркнула она. — Не задавай дурацких вопросов.

Не знаю, зачем она тогда соврала мне. Может быть, она и сама не знала.

Очень скоро я начал ощущать происходящие во мне изменения. Особенно сильно моя искаженная природа давала о себе знать в толпе: я стал очень остро чувствовать исходящие от людей запахи, и в первое время я терялся, пытаясь справиться с лавиной впечатлений. Особенно сильно выделялся один запах — пряный, солоноватый, с привкусом железа, — и впервые услышав его, я сразу понял, что так пахнет. От одного лишь намека на этот запах все мое естество охватывало лихорадочное возбуждение, и где-то в области солнечного сплетения возникала глухая тянущая боль. Низменные инстинкты боролись с разумом, и иногда мне становилось страшно, что они победят.

Я пытался держаться в стороне от людей, но в большом городе это было почти невозможно. Учебу пришлось на время оставить, и я оформил академический отпуск и переехал в съемную квартиру — в заполненных молодыми парнями и девушками аудиториями, и в одной тесной комнате с двумя приятелями жажда становилась невыносимой. Я еще сдерживался, но не знал, на сколько меня хватит. Да и Дикки с Василем могли увидеть, что с мной не все ладно.

Видя, как я маюсь, Аврора сжалилась и взяла надо мной шефство. Она объяснила, как можно отвлечься от жажды, и она же дала мне несколько наглядных уроков заманивания жертв.

— Самое главное, — поучала она, — устроить так, чтобы они ничего не помнили. Это не сложно. Ты смотришь им в глаза, они засыпают, а просыпаясь, помнят только, что вдруг потеряли сознание.

— Но я не умею усыплять взглядом! — паниковал я.