Второй офицер. Пора, пора «из волошской земли в польскую!»
Третий офицер. Хоть затянуться родным ветерком… Раскисшие дороги, во рвах незабудки цветут. Эх, брат, зашагаем по мокрым дорогам, под вербами, как в рай…
Второй офицер. Свои встретят хлебом-солью.
Первый офицер. А может, и нет. Не все обрадуются, поверьте, сударь. Кое-кто станет коситься на наш сброд.
Третий офицер. Да уж истинно можно сказать, сброд… Со всего света собраны. Остатки костюшковских повстанцев, из французских рядов, кого только нет.
Первый офицер. Да, не всякому по вкусу, что на наших знаменах начертано: свобода, равенство, братство.
Второй офицер. Вот хоть и нашему капитану…
Первый офицер (насмешливо). Что, брат, поделаешь, добрый шляхетский герб и род старинный, да и отрядик изрядный, на свой счет вооружен! Всякий день к генералу приглашают. Далеко наш капитан пойдет.
Второй офицер. Только наша компания ему, видимо, не по вкусу…
Первый офицер. Как же, не раз жаловался, что нынче офицерство не то. Всякий, дескать, голодранец может эполеты получить, был бы кулак крепкий.
Второй офицер. Всякий… Сей голодранец жизнью и кровью нынче офицерство выслуживает, подставляя собственную грудь в военных трудах.
Первый офицер. Ты только капитану сего не говори, страсть как ему это противно.
Второй офицер. Да не ему одному. Эх, господа, многое еще придется переделать, чтобы все как надлежит было.
Третий офицер. Э, что там… Главное, домой добраться. Трава на лугах — по пояс… У меня за домом черешневая рощица была… Как зацветет, бывало, весной… Господи боже мой, у себя дома…
Второй офицер. Признать мещанина равноправным гражданином, исправить древнюю несправедливость, загладить грехи отцов…
Третий офицер. Эх, брат! По мне, пусть только бы родной жаворонок запел в небесах! Земля пахнет, раскинулась под небом… плуги идут…
Первый офицер. Вон как вас, сударь, разобрало! Подождите еще! Еще на многом придется не раз обжечься, не так-то это все легко пойдет…
Третий офицер. Мне что… Я насчет всех этих философий не любопытствую. Землю бы свою увидеть.
Второй офицер. Все наладится, все. Лишь бы врагов прогнать. А там все хорошо будет.
Первый офицер. То же и Скуржевский говорит, когда ему уж очень капитан досадит.
Второй офицер. А Скуржевский добрый малый, полна голова благороднейших идей!
Третий офицер. И золотое сердце! Польское…
Стук в дверь.
Войдите! Кого это несет?
Входит Скуржевский.
Скуржевский. Желаю здравствовать, господа!
Первый офицер. А, легок на помине… Здорово!
Второй офицер. Что-нибудь новое?
Скуржевский. Господа, генерал распорядился сегодня выступать!
Третий офицер. Ну, не говорил ли я — землей пахнет.
Второй и третий офицеры выбегают.
Входит заспанный капитан.
Капитан. А, Скуржевский! Ну, что нового?
Скуржевский. Сегодня выступаем!
Капитан. Знаю, знаю, ночью уже было решено… Ну, как там, господа, все готово?
Первый офицер. Готово, только вы, господин капитан, хотели еще этих пленных…
Капитан. Ага, ага, правильно… пленных. Давай-ка их сюда, давай.
Первый офицер выходит и через минуту вводит трех пленных в австрийских мундирах.
Капитан. Ага, ага… Na, Kerle, wie geht’s? Aus welchem Kommando?[3]
Молчание.
Sind ihrstumm? Aus welchem Kommando? Antworten![4]
Первый офицер. Herr Oberst fragt. Antworten![5]
Первый пленный. Прошу прощения, ваша милость, господин капитан… так что мы… по-немецки не обучены.
Капитан. Что? Что? Подумайте, Скуржевский! Поляки, а?
Второй пленный. Из-под Кракова мы.
Скуржевский. Поляки!
Первый пленный. Это уж… как считать… из-под Кракова мы, деревенские.
Капитан. Чудеса, сударь! Из-под Кракова, говоришь? И как же сюда попали?
Первый пленный. В рекруты нас, прошу прощения, ваша милость… В рекруты отдали. От Кракова нас гнали, и вот аж сюда…
Второй пленный. Мы мужики пана старосты Шуйского.
Капитан. Старосты Шуйского… ага, ага… Глядите-ка, сударь, чистый фарс… Император Наполеон за польское дело с австрийцами воюет, а пан староста подсылает на помощь австрийцам своих мужиков.
Скуржевский. Поляки! И лицо это мне откуда-то знакомо.
Капитан. Сочиняйте! Откуда бы столь хамское знакомство? Из-под Кракова… Что ж, сударь, влить в отряд! Будете служить в легионах генерала Домбровского, понятно?
Первый пленный. Слушаюсь, господин капитан.
Второй пленный. Покорнейше благодарим.
Капитан. Отвести!
Двое пленных выходят с офицером.
А ты что стоишь?
Третий пленный. Я…
Капитан. Ну, что такое? Фамилия?
Третий пленный. Войцех Бартош…
Скуржевский. Господин капитан! Войцех Бартош! Я же говорил! Дорогой мой Гловацкий! Хорунжий Костюшки, боже мой!
Бартош. Да… с паном Костюшкой…
Скуржевский. Ради бога, каким же образом теперь здесь? Гловацкий! Подумать только!
Бартош. Пан староста Шуйский отдал… в солдаты!
Скуржевский. Господин капитан! Быть этого не может! Хорунжий! Господин капитан!
Капитан. Что ты, сударь, кричишь? Хорунжий так хорунжий… Вели там дать ему мундир. Потом разберемся, как там с этим чином.
Скуржевский. Брат! Опять, как бывало под Рацлавицами, вместе в одних рядах! Будем служить высокому делу, нести жизнь на алтарь отчизны, как должно сыну польской земли!
Бартош. Под Рацлавицами… Да, под Рацлавицами… Созвали к усадьбе народ из деревни, целую кучу… Пан Травинский, управляющий, сам считал палки… И в рекруты… Гнали нас далеко… через страшные горы гнали в том австрийском войске… Сухой хлеб ели, ветер по ночам дул на тех вершинах чистым льдом… Через реки гнали, в быстрое теченье…
Капитан. Что ты мне тут… романы какие-то?
Скуржевский. Господин капитан… это ж Гловацкий!..
Капитан. Эх…
Бартош. А потом уж тут… под пули шли, по приказу… Наконец того, слышим, — свои…
Скуржевский. Свои, брат, свои! Конец твоей муке — служить врагу и захватчику! Под командой генерала Домбровского новый путь вместе с нами начнешь! Из-под итальянского неба к свободной отчизне, к своей земле пробиваться!
Бартош. К своей земле?
Скуржевский. А как же! Генерал ведет нас в Польшу! В Польшу наш славный почетный путь. Брат! К своей земле!
Бартош. Где она эта своя земля? Я мужик…
Скуржевский. Все равно, в каком кто сословии родился! Всякий должен подставлять грудь за родину, всякому из нас она родная мать!
Бартош. Меня эта мать наградила палками у крыльца пана старосты и погнала в австрийское войско…
Скуржевский. Горечь говорит вашими устами, и горечь темнит ваш ум! Вспомните слова Костюшки!
Бартош. Конечно, красиво говорил пан Костюшко, ох, как красиво! Да только вышло-то иначе. Пан Костюшко еще в поле был, а паны уже опять гнали мужика на барщину, опять свистел кнут управляющего… как и раньше.
Скуржевский. Вас, может, и вправду обидели… Однако вся нация…