Кор застонал, скрюченное тело мужчины начало утопать в грязи, растаявшей вместе со снегом.

Ублюдок задрожал всем телом. Кровь в его венах потекла быстрее, конечности, в которых ускорилось кровообращение, затряслись, оцепенение спало, тело ожило, но с теплом также пришла такая боль, словно его свежевали ржавым ножом. Услышав хрипы и посмотрев на медленные, волнообразные движения, Ви подумал о мухах на подоконниках. Банальная аналогия, зато точная.

– В-в-вишес…

– Что?

На него посмотрели налитые кровью, влажные от слез глаза.

– Мне нужно… чтобы ты знал…

– Что?

Кор не сразу заговорил.

– Она ни при чем. Я беру всю ответственность на себя. Она никогда не проявляла инициативу, всегда была лишь жертвой.

– Да ты у нас настоящий джентльмен?

– Зачем еще подобной женщине приближаться к кому-то вроде меня?

– Вот именно.

– И в итоге я отпустил ее. Я прогнал ее.

Ви затушил сигарету в снегу.

– Номинирую тебя на нобелевскую премию мира. Теперь ты счастлив?

– Я должен был отпустить ее, – пробормотал Кор. – Только так… отпустить ее.

Вишес нахмурился. Покачал головой. Но не потому, что был не согласен с несчастным ублюдком.

Он пытался вытряхнуть из головы воспоминание. Пытался… и провалился.

Казалось, это было в прошлой жизни. Они с Джейн стояли в кухне ее квартиры, он перед плитой, она – прислонившись к столешнице. Воспоминание было кристально-ясным. Ви слышал звон металла по металлу, когда помешивал горячий шоколад ложкой-из-нержавейки в кастрюле-из-нержавейки, густой запах становился все сильнее по мере нагревания плиты.

Добившись верной температуры, Ви наполнил кружку и протянул Джейн, а потом посмотрел ей в глаза, когда она взяла приготовленный им напиток. Потом он стер ее краткосрочные воспоминания, лишил знания о том, что они были вместе.

Все исчезло. Их секс. Близость между ними. Их отношения.

Стерто подчистую, словно этого никогда и не было.

По крайней мере, для нее.

Что до него? Воспоминания остались с ним, и на иное он бы не согласился. Он приготовился к жизни, полной тоски по Джейн, годам без нее, разлуке со своей половиной, от расставания с которой его словно стало вдвое меньше. В тот момент у них не было иного выхода. Она была человеком со своей жизнью. Он относился к расе, о существовании которой ее сородичи даже не подозревали, и участвовал в войне, в которой она могла погибнуть.

Конечно, в то время его мать могла отколоть что угодно, у судьбы оказалось извращенное чувство юмора, их ждали более сложные испытания…

Хотя он боролся с потоком образов, мозг его не слушался: внезапно кухню сменила более страшная сцена: в Джейн стреляли, она истекает кровью, умирает у него на руках. А потом он увидел, как лежит на своей кровати, свернувшись, прямо как Кор сейчас. Тогда он желал смерти.

Вишес не мог больше смотреть на ублюдка. И он бы вообще ушел, будь такая возможность.

Вместо этого он стиснул зубы и запустил в куртку руку, которая не превращала целые автомобили в обгорелые скульптуры в модернистском стиле. Приложив гигантские усилия, он отбросил воспоминания и чувства, прогнал непрошеных гостей со всем радушием вышибалы, убиравшего клуб перед закрытием.

Пока-пока.

В глобальном масштабе эмоции не имели никакого значения. На самом деле.

Как и воспоминания о прошлом.

Лейла стояла в гостиной милого уютного ранчо, перед огромными часами, служившими на стене элементом декора. С изогнутыми черными стрелками длиной с ее руку и витиеватыми цифрами, эти часы словно сошли со страниц дикенсоновского романа, одновременно причудливые и элегантные… и они были в рабочем состоянии.

Она перестала плакать. Обветренные щеки горели, от постоянного вытирания слез и от мороза у нее словно сошел верхний слой кожи. Горло болело. А пальцы пульсировали от холода.

Вишеc использовал козырь, который ей было нечем крыть, и он оказался прав, как всегда: если она хочет видеть Лирик и Рэмпа, последнее, что ей нужно, – мешать казни Кора.

Особенно, сделать что-то сумасшедшее… например, броситься наперерез пуле, предназначенной мужчине.

Суть в том, что дети всегда будут для нее важнее всех, важнее себя… и даже Кора. Но, Боже, боль от потери этого мужчины… она казалась трансформирующей, эта агония в ее груди, от эмоциональной ноши она словно стала весить больше и была стеснена в движениях…

Поначалу Лейла почти не услышала звон телефона. Только когда мобильный в кухне замолк, а потом снова затрещал, она нахмурилась и посмотрела в арочный проем.

Телефон, который оставил ей Вишес, замолчал. И снова разразился звоном.

Может, кто-то пытался связаться с ним, чтобы он привел ее к детям?

Бросившись к столу, она посмотрела на экран. Когда он загорелся… там высветилось имя Вишеса.

Он звонил сам себе? Невозможно. В это мгновенье он убивал…

Когда на глаза набежали слезы, она закрыла лицо руками. Брат хотя бы отнесется с уважением к останкам Кора? Она не могла допустить иной мысли…

Звон затих. Когда за ним не последовал новый, Лейла отвернулась. Должно быть, это сбой аппарата, кнопка, нажатая случайным движением…

Звонок раздался в третий раз. Или четвертый?

Развернувшись, Лейла нахмурилась и протянула руку, поднимая мобильный. Отвечая на звонок, она…

– Господи Иисусе, – воскликнул Вишес, прежде чем она успела сказать хоть что-то. – Почему так долго?

Лейла отшатнулась.

– Я… что такое?

– Возвращайся.

– Что?

– Ты меня слышала. Возвращайся в лес.

Она тяжело задышала, ужас и печаль душили ее.

– Как ты можешь быть так жесток? Я не могу видеть его мертвым…

– Тогда тебе же лучше поторопиться и накормить его. Нам нужно увезти его из леса.

– Что?!

– Твою мать, ты меня слышала. А сейчас материализуйся сюда, пока я, черт возьми, не передумал.

Связь оборвалась так быстро, что Лейле показалось, будто Вишес выбросил телефон, по которому с ней разговаривал. Или выстрелил в него.

Сердце гулко стучало, голова кружилась, когда она опустила телефон и уставилась на него. Но потом она бросила устройство на стол.

Лейла выскочила на улицу прежде, чем мобильный перестал скакать по деревянной поверхности.

Она дематериализовалась, приняв форму возле Кора, и обнаружила, что Вишес стоит в пяти футах от мужчины. Он курил с таким остервенением, словно самокрутка между зубами служила ему единственным источником воздуха. Тем временем, Кор преобразился под действием непонятного источника тепла, снег растаял на его теле и вокруг него, замерзшая земля под ним превратилась в лужи и грязь. Его кожа больше не была серой, а приобрела пылающий красный оттенок.

Он был жив. И он почувствовал ее присутствие, чуть повернул голову и переместил взгляд.

– Лейла..?

– Что… почему… – она запнулась.

Вишес провел рукой по воздуху, а потом заговорил усталым голосом:

– Без обид, но заткнитесь оба, ладно? Никаких вопросов. Ты – кормишь его. А ты – возьмешь ее гребаную вену и быстро. Я вернусь через двадцать минут, вам же лучше приготовиться к транспортировке.

С этим коротким всплеском оптимизма, Брат испарился в воздухе.

Лейла моргнула, гадая, не снится ли это ей. А потом перешла к действиям.

Остается молиться, чтобы Вишес оказался любителем скоростной езды, – подумала Лейла, опускаясь на колени.

Она не стала говорить с Кором. Сразу задрала рукав халата и обнажила запястье, вскрыла вену собственными клыками и приложила источник силы и питательных веществ ко рту Кора.

Но он отказывался размыкать губы. Хотя жизненная сила, в которой он так отчаянно нуждался, окропила его губы, он не пускал ее в себя.

Кор молча смотрел на нее и качал головой из стороны в сторону.

Она вспомнила мгновение, когда впервые встретила его под кленовым деревом на лугу. Тогда он тоже пытался отвергнуть ее.

– Без обид, – пробормотала Лейла. – Но, твою мать, пей уже!