«Да, – подумала Мерси, – слишком знаменитым для меня».

Едва девушки собрались уходить, вошел мальчик. Лицо его побелело, снег набился в волосы, и он походил на изможденного седого старика.

– Что случилось, Нед? – спросила Мерси, узнав в нем одного из жителей деревушки Бленделс Бридж.

– Отец заболел, мистресс Мерси. Лежит на соломе, будто мертвец. Но он живой. Смотрит широко раскрытыми глазами и не может ничего сказать. Мать послала меня к вам попросить, чтобы вы осмотрели его.

– По такой погоде нельзя идти в Бленделс Бридж, – сказала Сесили.

– Он, может быть, очень болен. Я должна.

– Снег глубокий. Тебе не дойти.

– Туда меньше полумили, дошел же Нед сюда. Мерси глянула на его ноги. Мальчик был обут в старые башмаки Джека. Маргарет заботилась о бедняках и раздавала им одежду членов семьи.

– Значит, с нами не идешь?

Мерси покачала головой. Надо преодолеть слабость. Прежде всего она врач. Это ее больница; она должна стать главной любовью ее жизни, потому что доктор Клемент – хотя, может, и очень добрый ее знакомый – не может жениться на ней.

– Тогда пропустишь обед.

– Боюсь, что да. Не знаю, сколько времени придется пробыть там.

– Мерси, – предложила Сесили, – пошли, пообедаешь, а потом отправляйся. Может, Джон Клемент пойдет с тобой.

Это было искушением. Ей представился обед в любимом доме, представилось, как она произносит молитву перед едой, словно в прежние дни, представились интересный разговор, а потом поездка на одной лошади с Джоном Клементом в Бленделс Бридж, представилось, как она выслушивает его диагноз, а потом предлагает собственный.

Но болезнь не ждет. В борьбе с болезнью главное быстрота. Потеря пяти минут, тем более нескольких часов может стоить человеческой жизни.

– Нет, – сказала Мерси. – Надо отправляться сейчас же. Нед, подожди меня. Я только возьму несколько целебных отваров.

Элизабет и Сесили вернулись в дом, а Мерси поплелась по снегу в Бленделс Бридж.

Бушевала метель. Знакомые места казались незнакомыми, все было затянуто толстым белым покрывалом, скрадывающим очертания живых изгородей и коттеджей.

Однако Нед знал дорогу. Мерси слепо шла за ним. Вскоре пальцы ее окоченели, ноги промерзли. Путь – обычно десятиминутный – занял более получаса.

«Значит, я не увижу его, – думала она, – я давно уже его не видела. Он так занят, что приезжает очень редко. А когда это происходит, я не могу находиться там!»

Они пришли к коттеджу. От камышовых матов несло вонью. В помещении было душно и вместе с тем очень холодно. Сидящую на стуле женщину била дрожь. Услышав голос Мерси снаружи, она повеселела.

– Спасибо, что пришли! – воскликнула она, когда Мерси вошла.

Глянув ей в глаза, девушка подумала: «Ее взгляд будет мне воздаянием».

Опустясь на колени возле мужчины, лежащего на грязной соломе, она положила ладонь на его горячий лоб. Мужчина закашлялся.

– Кашляет вот уже несколько часов, – сказала женщина. – Боюсь, кашель его задушит.

– Когда погода улучшится, – сказала Мерси, – его надо доставить ко мне в больницу. Лежать здесь ему нельзя.

Мужчина с мольбой поглядел ей в глаза. Казалось, он просил дать ему здоровье.

Достав из сумки одну из взятых бутылочек, Мерси заставила его выпить содержимое. Душный, холодный воздух комнаты вызывал у нее дрожь, от вони половиков подташнивало.

Она подумала: «Если бы только я могла забрать его отсюда… в одну из моих теплых комнат, уложить на койку под одеяла. Дать ему горячего супа, свежего воздуха, то, может, вылечила бы».

– Что с ним, мистресс Мерси? – спросила женщина.

– Очень болен.

– Он умрет?

Мерси глянула в ее испуганные глаза. Как сказать: «Здесь я ничем не могу ему помочь»? Как сказать: «Выбросьте свои грязные половики»? Беспокоить их сейчас – значит, удвоить опасность. Болезнь зашла не так далеко, чтобы его нельзя было спасти. Будь погода получше, она нашла бы крепких мужчин, носилки, и больного унесли бы из этого вонючего жилья. Но как сделать это в метель?

Мерси, закрыв глаза, стала молиться, чтобы Бог вразумил ее, и тут словно каким-то чудом дверь отворилась, появился сильный, всемогущий доктор Джон Клемент.

– Джон! – радостно воскликнула она. – Ты здесь?

– Как видишь, Мерси. Девушки сказали мне, где ты, и я приехал узнать, могу ли оказать помощь.

– Слава Богу! Моя молитва услышана.

– Как пациент?

Клемент опустился на колени, посмотрел в лицо больному.

– Этот дом… – сказала Мерси, и Джон кивнул. – Если бы только я могла переправить его в больницу, – продолжала она, – ухаживать за ним там, то, думаю, смогла бы поставить на ноги.

Помолчав, Джон сказал:

– Я приехал верхом. Лошадь привязана возле коттеджа. Можно усадить его в седло и отвезти в больницу.

– По снегу?

Джон в ответ поглядел на грязные половики, на сырые, вонючие глинобитные стены.

– Здесь он не выживет.

– А если мы выведем его на холод?

– Случай такой, что нужно рискнуть.

– Ты пойдешь на этот риск, Джон?

– Пойду. А ты?

– Тоже, – ответила Мерси. – Как ты, так и я.

Счастье приходит в самых неожиданных местах, в самое неожиданное время. Ветер со снегом дул Мерси в лицо; она вся промокла и окоченела, однако радость согревала ее.

Редко она бывала так счастлива в жизни, как идя по снегу с Джоном Клементом, между ними находилась лошадь с больным, ее вел под уздцы мальчик.

Летом состоялись две свадьбы.

Элизабет с Уильямом Донси и Сесили с Джайлсом Хероном венчались в часовне одного из особняков, принадлежащих семейству Эллингтонов.

Айли, теперь леди Эллингтон, была рада встретиться с семьей по такому случаю.

Жила Айли счастливо. Муж обожал ее, у нее рос ребенок, однако она по-прежнему оставалась очаровательной озорницей.

С большим удовольствием она показала матери кухни. Они были более старыми, чем в Челси, и гораздо более роскошными.

Алиса неодобрительно фыркала на то, на другое, изо всех сил старалась найти какие-то недостатки – и поздравляла себя с тем, что удачнее всех вышла замуж ее дочь.

– Мама, видишь, какие потолки? Джайлс очень ими гордится. Посмотри, как искусно расписаны. В современных домах не найдешь ничего подобного. Взгляни на эти картины. Везде представлены сцены каких-то сражений. Только не спрашивай каких, я не знаю. В большой зале у нас висит фламандский гобелен, ничуть не хуже тех, что у милорда кардинала в Титтенхенгере или Хэмптон-корте.

– Надо же! – сказала Алиса. – Что готовится на кухне, поверь мне, гораздо важней картин и гобеленов. А стряпню еще надо попробовать.

Айли поцеловала мать. Ей нравилось дразнить всех: сводных сестер, отчима, мать, мужа. И очень приятно было видеть их всех снова.

Маргарет заговорила с ней об Уильяме Донси.

– Элизабет любит его, но любит ли он ее? Или думает лишь о том, что может сделать для него наш отец?

– Так вот, – сказала Айли, уверенная в собственной очаровательности, – если он ее не любит, она должна заставить его. А если не полюбит…

Она пожала плечами, но, глянув на Маргарет, решила не заканчивать фразы. И заговорила по-другому:

– Да, они будут вполне счастливы, я не сомневаюсь. Мастер Донси еще молодой человек, он далеко пойдет, и поверь, дорогая Мег, быть супругой восходящей звезды очень приятно.

– Вот как? – сказала Маргарет. – Я знаю, каково быть дочерью восходящей звезды и предпочла бы, чтоб на отца менее любезно смотрели при дворе, тогда семья смогла бы смотреть на него почаще.

– Отец! Так он не обычный человек. Он святой!

Тут Айли оставила сестру; она была хлопотливой хозяйкой, и ей предстояло о многом позаботиться, потому что ее особняк в Уиллесдене заполняли весьма знатные гости.

На глаза ей попался милорд Норфолк, недавно граф Суррей, унаследовавший титул после смерти отца около года назад.

Айли сделала перед ним реверанс и сказала, что весьма польщена видеть его в своем доме. Странный человек! Он почти не замечал ее очарования. Смотрел мрачно, словно никогда не думал ни о чем, кроме государственных дел. Трудно было поверить, что жена устраивает ему скандалы из-за своей прачки, Бесс Холленд, к которой этот мрачный человек испытывал неудержимую страсть.