— А что если она погибнет?

Ему ответил Бразингиль, очень серьезно и без тени шутки:

— Тогда ты останешься колонистом, как все мы. На Чел се дон прилетают корабли, но крайне редко. Найди силы посмотреть правде в лицо. Если ты согласен, мы сходим в ближайшую деревню к людям и подберем для тебя девушку. Здесь места хватит всем. Живи и расти детей!

Хан не ответил ему. Он не хотел даже думать о таком будущем.

Наступил вечер. Один за другим леры расходились, собираясь отправиться ко сну. Рядом с Ханом улеглась маленькая девочка Химверлин, которой чрезвычайно понравилась его мягкая теплая борода. Но она вертелась во сне и мешала спать Хану.

Итак, Хан начал жить среди изолированных от цивилизации леров. Погруженные в состояние, которое они называли мудростью незнания, они учили Хана терпеливо и непрерывно. Сначала дни протекали медленно в трудной работе, но постепенно Хан втягивался в этот неторопливый ритм. Сначала Хан ждал появления Лизендир, но с каждым днем его надежды таяли, как высыхает озеро под жаркими лучами солнца.

Особое внимание леры уделили обучению Хана Синглспичу. Сперва этот язык показался землянину очень сложным, но постепенно он стал его понимать. Это был странный язык, абсолютно правильный, без каких-либо идиом и эмоциональных выражений. Но это было объяснимо: этот язык был искусственным.

Лизендир на этом языке означает огонь, а Хан — последний, причем это определение как-то связано с водой. Его стали называть Санхан — Последняя вода. Каждое слово в Синглспиче имело четыре значения, в зависимости от контекста. И только четыре слова: Пан — огонь, Тан — земля, Кан — воздух, Сан — вода — имели только одно, четко определенное значение. Однако Хан не стал выяснять причину этого.

В этой деревне не было необходимости что-либо писать. Однако Дарленгдир принес Хану несколько книг, чтобы тот мог познакомиться с письменностью леров. Хану показалось, что каждое слово обозначается одним знаком. Примерно то же самое, насколько он мог припомнить, было и в древней китайской письменности.

Хан учился и работал, делая все, что требовалось делать на ферме. И если бы не мысли о Лизендир, его жизнь была бы ему вполне по душе: спокойная, размеренная, полная смысла. Правда, он прекрасно понимал, что он здесь чужой и не может вечно оставаться среди леров. Ему хотелось к своим. Он жаждал себе подобных. Ежевечерние купания среди голых девушек вовсе не помогали усмирять требования плоти.

Он потерял счет времени, но был уверен, что прошло уже много дней. Хан настолько овладел языком, что мог общаться с лерами без помощи Дарленгдира. Однако люди все не появлялись. Поэтому он предупредил Дарленгдира, что собирается уходить, хотя ему вовсе не хочется этого. Было решено, что он с Дарленгдиром и Бразенгилем пойдут на местный рынок, а затем он вернется в свое время и в свой мир. Леры были честны и, хотя раньше уговаривали его остаться и даже обещали подыскать девушку, согласились, что Хан принял мудрое решение. Они предложили ему часть вырученных на рынке денег, так как он много сделал для них. Сначала Хан отказывался, но затем согласился. Началась подготовка к отправлению.

Через несколько дней на рассвете Хан, Дарленгдир и Бразенгиль нагрузили повозку и, распрощавшись со всеми, покинули деревню. Повозку тащили четверо животных, похожих на огромных волов. Ехали они по извилистой тропе, огибавшей холмы, единственной ведущей из деревни.

Спали по очереди, причем пока один отдыхал, другой правил повозкой, а третий следил за окрестностями. Хан поинтересовался, зачем, что грозит им. Бразенгиль рассказал, что ходят слухи о злобных привидениях, жестоких бандитах, страшных хищниках. Однако за все время пути они не встретили ничего подобного. Только были слышны шорохи в ночном лесу да отдаленные крики. Ничего больше. Страна казалась пустынной. Да, на Челседоне действительно было много места. Его хватило бы на всех.

На пятый день пути они прибыли в город, где устраивался рынок. Город назывался Ховзар, но Дарленгдир рассказал, что это старый город людей. Раньше он назывался Базар Хобба. Теперь здесь живут леры, и назвали они город по-своему.

Базар Хобба служил центром торговли этого района, где происходил обмен продуктами. Дарленгдир очень возбудился при подъезде к городу. Он даже вскрикнул:

— Назад, к цивилизации! — и начал барабанить по крыше повозки.

Бразенгиль явно недолюбливал этот город, он все время бормотал что-то сквозь зубы. Хану удалось расслышать только…

— Скопище воров и шакалов…

Он исподлобья смотрел на улицы, по которым они проезжали.

Хану город показался чрезвычайно старым. Он состоял из деревянных угловатых домов с острыми крышами, которые, видимо, служили просто для украшения, так как здесь не было сезона сильных дождей.

Улицы были вымощены булыжником, выкрашены в яркий цвет.

Неизвестно, были ли здесь воры, но торговали леры весьма выгодно. Большую помощь им оказывал Хан, который уже недурно говорил на Синглспиче, хотя и с сильным акцентом. Навыки коммерсанта оказались нелишними в торговле с местными перекупщиками, которые постоянно имели дело только с фермерами, которых было легко обдурить. К вечеру они распродали все свои товары и нагрузили повозку всем необходимым.

После подсчета выручки леры предложили Хану половину. Он начал отказываться, говоря, что с него достаточно и пятой доли. Однако Дарленгдир заявил, что клан считается одним лицом и его долю разделить нельзя. В конце концов Хан был вынужден согласиться, и после дележа они пошли в ресторан, из дверей которого валил дым и пахло чем-то жареным. Хан уже забыл, когда в последний раз ел жареное мясо. Леры его употребляли мало, но не потому, что были вегетарианцами, а потому, что животный белок усваивался гораздо хуже, чем растительный. Да, Хану казалось, что он живет среди леров уже много лет, хотя на самом деле прошло не более стандартного полугода.

В ресторане они заказали еду, взяли по три кружки пива и уселись за столик. На планету спускался вечер. Они сидели и ели, изредка наполняя кружки» От мяса осталось уже совсем немного, когда он заметил в углу чью-то фигуру. Он посмотрел сквозь пыль и сгущающуюся тьму. Это была Лизендир.

Он вскочил, торопливо извинился и бросился к ней. Она была не в себе и не видела Хана, пока тот не подошел совсем близко. Хан видел, что она измучена, истощена и руки держала так странно, словно в ладонях у нее были горячие угли или сверхнежные цветы. Не обращая внимания ни на кого, Хан тронул ее за плечо и раскрыл объятия. Она упала в руки Хана, спрятав голову на его груди и прижимаясь к нему, как дитя. Наконец, она отпустила его и выпрямилась. Глаза ее были красными, но слез в них не было. Разговаривать они не стали.

Хан повел ее к столику, где для девушки немедленно приготовили место и подали блюдо с жареным мясом. Пока она ела, Хан представил ее. Ела Лизендир очень медленно и осторожно, но к концу вечера перед ней стояли три пустые тарелки из-под мяса, две — из-под овощей и три пустых кружки пива. Она почти не говорила, лишь изредка кивая в ответ на отдельные замечания, и удивленно поднимала брови, слыша, как Хан бегло говорит на Синглспиче.

Наконец, с пищей было покончено. Все четверо немного поговорили, а затем Дарленгдир и Бразенгиль отправились спать, сказав, что им нужно завтра рано отправляться в дорогу. Хан и Лизендир остались одни. Она сидела тихо, глядя в ничто, погруженная в свои мысли. Глаза ее затуманились и затем закрылись. Она откинулась на спинку глубокого кресла. Хан оплатил счет, поднял ее и понес в комнату. Девушка была легка, как перышко.

Спала она три дня очень глубоким сном, и лишь по ее дыханию можно было сказать, что она жива. Пока она спала, Хан промыл и смазал ее раны и царапины. Помогал ему в этом аптекарь, живший в соседнем доме. Постепенно краска вернулась на ее кожу, мышцы стали более упругими. К вечеру третьего дня она проснулась. Долго она ничего не говорила и лишь смотрела в окно, выходящее на площадь, где располагался базар, и на котором торговали люди и леры. Она видела перед собой сцену, которой по меньшей мере десять тысяч лет. Потом заговорила.