Мы с Колькой на него так и уставились,

— Ты чего? — испугался я.

— Никитин! — Мишка гордо засопел.

— А-а…

Мы шли гуськом, подминая под ноги камыш, чтобы не увязнуть.

— Так всегда дикие кабаны пробираются, — сказал Колька. — Один за другим, как в «Зоологии».

Он шел впереди с рогатой палкой в руках.

— Это от змей. А здесь их — ух!

Мы с Мишкой остановились.

— Со мной не пропадете. Пусть только гадюка сунется, я ей голову палкой прижму и под воду, чтоб захлебнулась. А хвостом она как ни крути, все равно не вырвется. Самбо!

Мы шли и внимательно смотрели под ноги. Но ни одной змеи не встретили. Зато лягушки кругом так и прыгали.

Мы думали, что этому камышу и конца не будет. Под ногами чавкало. Мишка тоскливо смотрел, как лопаются пузыри.

— Вот завязну. Вот сейчас завязну… Я тяжелый. А ты хорошо знаешь дорогу, Коля?

Неожиданно камыш кончился, и мы выбрались на твердое место. Рядом блестела вода затона. Мы подползли по-пластунски и раздвинули заросли. Немного левее нас, под деревом, наклонившимся к воде, сидел в лодке Кардинал, в одних трусах, расставив веером наши удочки. Я свою сразу узнал по красному поплавку.

— Рыбу ловит, — разочарованно протянул Колька. — Я так И думал.

На коленях у Кардинала лежал мой рюкзак, и Ришелье ел мою полукопченую колбасу огромными кусками. Мы дружно проглотили слюну.

Колька показал кулак спине Кардинала:

— Питается, как будто голодный.

Вдруг мой поплавок скрылся под водой. Кардинал отбросил рюкзак, схватил удилище и насторожился.

— Заглатывает, — подал голос Мишка.

Кардинал резко подсек, и удилище стало то сгибаться, то выпрямляться.

— Сом! Как в сказке, — повернул голову Мишка.

Видно, здоровая рыба Кардиналу попалась. Они мучили друг друга с полчаса. Только Кардинал ее подтащит, а она снова уходит на глубину. А леска у меня тонкая — 0,3.

— Тащи, — шипел Колька. — Под жабры хватай.

Если бы не Толин подсак, не видать бы ее Кардиналу. Когда Васька вывалил рыбу в лодку, мы остолбенели. Рыба ему попалась что надо. Я таких и во сне не видывал. Она блестела, как начищенная Кардиналова миска, и шевелила черно-красными плавниками.

— Язь, — определил Мишка. — Бывают и побольше!

— Дуракам счастье! — прохрипел Колька, у него от волнения пересохло в горле. — Со мной тоже был такой случай.

— Ну, теперь он застрял надолго. И как бы его на берег выманить? — Мы хотели захватить «Пилигрима» и вернуться назад. А Ришелье пусть прогуляется по берегу. Мы же бегали, даже ночью.

— Ого-го-о! — вопил Кардинал, прижав рыбу к груди.

— Как в прериях, — сказал Колька. — Словно лошадь.

Кардинал ошалел от радости. Он, как обезьяна, прыгал по лодке и хохотал. Потом Ришелье стал взвешивать язя на вытянутых руках. Рыба внезапно ударила хвостом и шлепнулась в воду. Кардинал рывком бросился за ней. Вынырнул он без рыбы. Выражение лица у него было непередаваемое.

— Не поверят, — простонал он и, скрестив руки на груди, стал плавать на спине взад и вперед по затону.

Мишка подпер кулаком щеку:

— Переживает!

Изредка Кардинал останавливался и, пробормотав: «Утоплюсь», продолжал плавать. Наступил удобный момент взять «Пилигрима» на абордаж, но нам было интересно посмотреть, что Васька еще выкинет. Кардинал плавал и кролем, и на боку, и по-собачьи. Вот только стилем баттерфляй у него не получалось.

— Тренируется, — бросил Колька. — Как в цирке!

Кардинал вылез из воды и вскарабкался на дерево. Высоко!

— Местность обозревает, — прошипел Мишка, и мы прижались к земле.

Как Васька нас не заметил — непонятно.

Кардинал стоял на суку и смотрел в воду. Прыгать он боялся. Он начал раскачиваться. Сук обломился, Кардинал перевернулся в воздухе и врезался в воду прямо головой. Он не появлялся, и мы начали беспокоиться.

— Утопился! — испугался Колька.

Мы бросились в воду. Я нырнул и чуть бок не ободрал о корягу. Если б не Мишка, мы бы Ришелье не нашли. Мишка нырнул глубоко-преглубоко и вытащил Ваську за волосы. Голова у Ришелье была в крови, и он не шевелился. Мы отбуксировали его к берегу и стали делать искусственное дыхание. Кровь из головы все текла и текла. Ришелье открыл глаза, бессмысленно посмотрел на нас и снова закрыл.

— Оживает, — обрадовался Мишка.

Изо рта и ушей у Васьки хлынула вода. И он начал дышать свободнее. Колька располосовал свою белую рубаху, и мы кое-как перевязали Ваське голову. Эх, Зинку бы сюда. Она бы по всем правилам перевязку сделала. Два года у нас санитаркой числится.

Колька сбегал за лодкой, и мы уложили Ваську на дно, сунули ему под голову рюкзак и нажали на весла. Кардинал часто терял сознание, а, когда приходил в себя, стонал так, что у меня сердце сжималось.

— Тебе легче, Вася? — спрашивали мы его, но он не отвечал.

Мы вышли из рукава на реку. Кому-то надо было бежать к Толе. Мы бросили жребий на спичках, и Мишка вытянул самую длинную.

Но Колька решил, что Мишка на лодке нужнее, и побежал сам.

— Жмите, — крикнул он нам. — А мы вас на моторе догоним.

Ваську надо было срочно доставить в город. Каждая минута дорога.

Без рулевого идти было трудно. Лодка вихлялась, Мишка злился и ругал меня:

— Сильней загребай.

Потом он не выдержал, велел мне сесть на руль и стал грести сам. Пятки у него скользили, он не мог упереться в планку. Иногда весла вылетали из воды, и Мишка чуть не падал.

Васька истекал кровью.

Когда Мишка совсем выдохся, я его сменил. Мишка, держа руль, перегнулся через борт и жадно пил воду. Васька очнулся и спросил:

— Это вы?

И снова потерял сознание. Через час мы сменили ему повязку. Кровь запеклась и больше не текла. Я посмотрел на рану, мне стало страшно, и руки задрожали.

— Отвернись.

Мишка перевязал сам.

Я никогда не думал, что весла могут быть такими тяжелыми. Поднять и опустить! Поднять и опустить! А солнце пекло. Я задыхался, руки отваливались, болели, ныли. И тут я заплакал, и не было стыдно — мне было не до этого. А Мишка кричал:

— Давай, давай…

И все оглядывался, не идет ли за нами моторка. Я потерял счет времени. Оно растянулось, как резина. Поворот, еще поворот, снова поворот! Давай, давай! Скрип, скрип…

— Машина!

Я подумал, что Мишка сошел с ума. Но действительно позади нас по прибрежной дороге шел грузовик. Мы врезались в берег. И я помчался навстречу.

— Чего тебе, — спросил шофер.

— Васька… у нас в лодке… Его в город надо… Умрет, — запинаясь, бормотал я.

— Деньги есть? — спокойно спросил шофер.

Я молчал.

— Иди, иди, не хулигань.

Он сунул в рот папиросу, и машина унеслась, а я захлебнулся в облаке пыли. Я сел на дорогу, и, если бы Мишка не втащил меня в лодку, я так бы и остался там, потому что больше всего в этот момент мне хотелось умереть. Номер машины я запомнил на всю жизнь — ХЕ 13–87.

Снова лодка, солнце, Васька.

Толи все не было, и вскоре мы поняли, что надеяться нам не на кого. Мы держались середины реки, где течение было быстрее. На Ваську я старался не смотреть. Но перед глазами все время качалась грязная царапина на его пятке.

— Пить, — шевельнулись Васькины губы.

И мы скорее поняли это, чем услышали. Мишка смочил ему губы водой. Кардинал не узнавал нас. Я не заметил, как кончился лес и началось поле. Мы с Мишкой снова сидели на веслах, и снова лодка выписывала по реке зигзаги. Васька очнулся и тихо спросил:

— Рыбу…

— Что-о? — кричал ему Мишка, как глухому.

— Видели?..

— Видели, Вася, видели. Громадная!.. Ты только держись.

Толи все не было. Река словно вымерла. Никого… Мы плыли, как во сне, и несколько раз врезались в берег. Я помню только, как неожиданно позади осталось то место с соснами, где мы играли в мяч, а Васька поймал окуня.