И еще одним важным фактом являлось то, что долголетие висело теперь над ним, как проклятие. Продленная на неопределенный срок жизнь была необходимой для общества Бродяг — в действительности, до открытия лекарства-антинекротика в начале XXI века, межзвездные полеты даже при наличии спиндиззи считались физической невозможностью. Расстояния, которые при этом оказалось необходимо пересечь, были слишком велики для короткоживущего человека при передвижении с любой конечной скоростью — но, в принципе, жить бессмертным человеком в стабильном обществе, было столь же не интересно для личности, по крайней мере, такой как Амальфи, как существование в виде электрической лампы. Он ощущал себя так, как будто его просто вставили, ввернули в патрон и забыли.

Правда, большинство бывших Бродяг, как казалось, смогли принять перемены — в особенности молодежь, которые теперь вкладывали свои долгие годы жизни в очевидные, полезные вещи: подготовка и проведение долговременных исследований, результатов от которых нельзя было ожидать никак не ранее чем через пять столетий или даже больше. К примеру, существовала крупная исследовательская группа, упорно работавшая на Новом Манхэттэне и занимавшаяся общими проблемами антиматерии. Теоретические мозги для этого проекта в основном поставлялись доктором Шлоссом, экс-Хрунтанским физиком, который оказался на борту города еще в 3602 году, как беженец, при уничтожении Герцогства Горта, последнего живого полипа прекратившей существование Хрунтанской Империи. Административное управление проектом сосредотачивалось в руках относительно молодого человека по фамилии Кэррел, который еще не так давно был вторым пилотом города и дублером Городского Управляющего. Ближайшей целью проекта, согласно Кэррелу, было разъяснение теоретических молекулярных структур, возможных для атомов антиматерии, но ни для кого не являлось секретом, что большинство молодых людей в группе, при активной поддержке Шлосса, надеялись достигнуть настоящего создания не только простых химических соединений — что могло быть вопросом всего лишь нескольких декад и этого было мало для этих радикалов — но видимого, макроскопического артефакта, полностью состоящего из антиматерии. Амальфи подозревал, что на этом невообразимо взрывоопасном предмете без сомнения они могли бы написать, если к тому времени у них уже будет краска из антиматерии и что-то, в чем ее можно будет хранить, предупреждение Noli me tangere [не тронь меня — (фр.) ].

Все это было, конечно, очень хорошо. Но для Амальфи совершенно представлялось возможным принять участие в этом проекте, так как он не был ученым. Конечно, у него имелась полная возможность просто закончить свою жизнь. Он не был неуязвим, и даже бессмертен не по-настоящему. Бессмертие — просто ничего не значащее слово во вселенной, где фундаментальные законы, будучи стохастическими по природе, не позволяли никому избежать случайностей, и где жизнь, несмотря на то, насколько она продлевала срок своего существования, была всего лишь по сути местным и временным разрывом во Втором Законе Термодинамики. Тем не менее, сама эта мысль даже не приходила на ум Амальфи — он не был типом, склонным к самоубийству. Да он еще никогда не чувствовал себя настолько менее усталым, в меньшем отчаянии, чем он чувствовал себя сегодня. Скорее всего, он просто до ярости был раздосадован скукой и слишком привычным к тысячелетиями выработанным в нем образом мышления и эмоционального приоритета, чтобы привыкнуть к одной планете и одному типу социального порядка, и ту уже совершенно не имело значения, насколько утопичного. Тысячелетие его постоянного перехода из одной культуры в другую настроило в нем огромный поступательный момент, который, как теперь ему казалось, непреодолимо тянул его вперед к непреодолимой инертной стене, обозначенной «НЕКУДА ИДТИ».

— Амальфи! Так значит, это ты. Я должен был предположить.

Амальфи рывком переключил ключ «пауза» и резко развернулся на своем стуле. И все-таки, он сразу узнал этот голос, знакомый ему уже многие века. Ему частенько приходилось его слышать за все то время, примерно с 3500 года, когда город принял на борт своего владельца, как главу астрономической секции. Легко раздражимый и трудный маленький человечек, обманно мягкой натуры, который никогда в действительности не был главным астрономом, в котором город действительно нуждался, но который достаточно часто смог продираться сквозь массу суровых испытаний чтобы предотвратить возможность собственного обмена Отцами Города в другой город Бродяг в течении того периода, когда подобные обмены еще были возможны для города Амальфи.

— Привет, Джейк, — вздохнул Амальфи.

— Привет, Джон, — произнес астроном, с любопытством посматривая на открытый пульт. — Хэзлтоны подсказали мне, что я могу тебя найти бродящим по этому старому судну, но признаюсь, что я позабыл об этом, к тому времени, когда решил все же прийти сюда. Я хотел использовать вычислительную секцию, но я не смог войти — машины все сновали туда — сюда, взад вперед на своих рельсах, словно стая обезумевших двухсоттонных балетных танцоров. Мне подумалось, что один из мальчишек забрался сюда, в контрольную комнату и баловался с пультом управления. Что ты задумал?

Это был весьма точно нацеленный вопрос, который до сих пор Амальфи даже не осмеливался задать себе. Даже сама мысль о том, чтобы объяснить Джейку насчет проекта по анализу передач, была равносильна увиливанию от ответа на него. Не то чтобы Джейка это волновало, но и для внутреннего состояния Амальфи подобный ответ представлялся очевидным тупиком. И он произнес:

— По настоящему — не знаю. У меня появилось желание снова побродить по этому месту. Мне не нравится видеть, как здесь все ржавеет. Я по-прежнему продолжаю считать, что все это еще может принести пользу.

— Все это так, это так, — подтвердил Джейк. — Кроме того, нет нигде других таких компьютеров, подобных Отцам Города, на Новой Земле, да пожалуй и где-либо еще в Магеллановых Облаках. Я довольно частенько обращаюсь к ним, когда попадается что-то сложное для работы. То же самое делает и Шлосс, насколько мне известно. Помимо всего прочего, Отцам Города известно огромное количество информации, которая никому здесь практически недоступна, и хотя они весьма стары, они по-прежнему достаточно быстры в действии.

— Я думаю, что тут есть и еще кое-что, большее, — произнес Амальфи. — Город всегда был могущественным, да и остался таковым. Главный реактор проработает еще как минимум миллион лет и некоторые из спиндиззи должны находиться в работоспособном состоянии. Правда, при условии, что мы найдем что-то большое, для чего нам потребуется вся та подъемная сила, которая сконцентрирована у нас там внизу, в трюме.

— А зачем это нам? — спросил астроном, очевидно, не очень в этом заинтересованный. — Все это уже в прошлом и с этим покончено.

— Но так ли это в действительности? Я не могу не думать о том, что эта машина, такая по сложности и совершенности, как этот город, в принципе не может когда-либо стать ненужной. И я имею ввиду не только те побочные возможности, вроде как время от времени консультирования с Отцами Города, или подключения к реактору, для получения части его полного вывода энергии. Этот город был предназначен для полета и клянусь Господом, он по-прежнему должен летать.

— А зачем?

— Если сказать честно, то я не знаю. Быть может для исследований, а может — для работы, той работы, к которой мы привыкли. Должны же быть в этом Облаке какие-то задачи, которые по плечу не менее, чем машине подобных размеров — хотя совершенно очевидно, что мы еще не сталкивались с подобной задачей. Быть может, стоило бы полетать да поискать что-то подобное.

— Сомневаюсь я в этом, — ответил Джейк. — Так или иначе, но наш город хорошенько был потрепан с того нашего маленького разногласия с ГМТ, когда они нас просто завалили своими ракетными бомбами — да и здесь, то, что его постоянно заливало дождями, тоже не принесло дополнительной пользы. Кроме того, как мне помнится, этот старый спиндиззи, что на 23 улице, взорвался к чертям, когда мы здесь приземлились. Я думаю, едва ли этот город пошевелится, если ты попытаешься его вновь поднять, хотя без сомнения, он весьма громко будет при этом стонать.