Одна, от страха я умру".

"Да, злобных духов здесь не счесть,

И, чтоб обычай соблюсти,

Молитву должен я прочесть;

Потом готов с тобой идти".

"Нет, прежде проводи меня!

Тебе ведь жалость не чужда:

Должна до наступленья дня

Я дома быть - не то беда!"

"Три "Отче наш" сперва скажи,

Три "Славься" повтори за мной,

Уста к писанью приложи,

И легок будет путь домой".

"И это рыцарь? О позор!

Ты мне и жалок и смешон!

Скорее воинский убор

Смени на черный капюшон.

А ведь задор в тебе кипел,

Не страшен был и самый ад,

Когда в Данлетмоне ты пел

Беспечной Морны томный взгляд".

Мой на мгновенье онемел,

И пламень сумрачный в глазах,

И щеки белы, словно мел,

А в сердце ненависть и страх.

"Когда я у костра без слов

Лежал, сказав "прощай" всему,

Не ветер ли тебя принес,

Не ты ль кружилась там в дыму?

Сгинь с глаз моих, изыди, тварь!

В тебе не смертных кровь течет:

Родитель твой - подземный царь,

А мать - властительница вод!"

И Мой лицом к востоку стал,

С лица откинул прядь волос,

Молитву трижды прошептал,

Заклятье трижды произнес.

И заиграл на арфе он

Был мрачен тот напев и дик...

Какой в ответ раздался стон,

Как изменился девы лик!

Змеей виясь, она росла,

Коснулась крыши головой

И сгинула - как не была;

А вслед лишь ветра свист и вой.

И град пошел, и хлынул дождь,

Лачугу смыл воды поток,

Но невредим остался вождь:

Он и под ливнем не промок.

И хохот дьявольский потряс

Насупившийся темный лес,

Потом затих, вдали угас

Под сводом северных небес.

Едва он смолк, ударил гром,

И с кровью смешанная грязь

На угли очага ручьем,

Шипя и брызжа, пролилась.

Отрубленная голова

Упала наземь тяжело...

В глазах предсмертная тоска...

Багряный пот залил чело

Чело бесстрашного вождя,

Того, кто нас на битву вел

И кто, с бенморских круч сойдя,

В смятенье повергал весь дол.

Монейры мрачной берега

И ты, Гленфинлас роковой,

Вовек охотника нога

Не потревожит ваш покой.

И путники в палящий день

Вас осторожно обойдут,

Затем что проклятая сень

Лесных жестоких дев приют.

А мы - кто нас от бед спасет?

Кто поведет на бой с врагом?

О Роналд, Роналд, наш оплот,

Мы над тобою слезы льем!

О, скорбный час! О, скорбный час!

Туманит горе нам глаза.

Навеки вождь покинул нас,

Могучий дуб сожгла гроза.

1799

ИВАНОВ ВЕЧЕР

До рассвета поднявшись, коня оседлал

Знаменитый Смальгольмский барон;

И без отдыха гнал, меж утесов и скал,

Он коня, торопясь в Бротерстон.

Не с могучим Боклю совокупно спешил

На военное дело барон;

Не в кровавом бою переведаться мнил

За Шотландию с Англией он;

Но в железной броне он сидит на коне;

Наточил он свой меч боевой;

И покрыт он щитом; и топор за седлом

Укреплен двадцатифунтовой.

Через три дни домой возвратился барон,

Отуманен и бледен лицом;

Через силу и конь, опенен, запылен,

Под тяжелым ступал седоком.

Анкрамморския битвы барон не видал,

Где потоками кровь их лилась,

Где на Эверса грозно Боклю напирал,

Где за родину бился Дуглас;

Но железный шелом был иссечен на нем,

Был изрублен и панцирь и щит,

Был недавнею кровью топор за седлом,

Но не английской кровью покрыт.

Соскочив у часовни с коня за стеной,

Притаяся в кустах, он стоял;

И три раза он свистнул - и паж молодой

На условленный свист прибежал.

"Подойди, мой малютка, мой паж молодой,

И присядь на колена мои;

Ты младенец, но ты откровенен душой,

И слова непритворны твои.

Я в отлучке был три дни, мой паж молодой;

Мне теперь ты всю правду скажи;

Что заметил? Что было с твоей госпожой?

И кто был у твоей госпожи?"

"Госпожа по ночам к отдаленным скалам,

Где маяк, приходила тайком

(Ведь огни по горам зажжены, чтоб врагам

Не прокрасться во мраке ночном),

И на первую ночь непогода была,

И без умолку филин кричал;

И она в непогоду ночную пошла

На вершину пустынную скал.

Тихомолком подкрался я к ней в темноте;

И сидела одна - я узрел;

Не стоял часовой на пустой высоте;

Одиноко маяк пламенел.

На другую же ночь - я за ней по следам

На вершину опять побежал,

О творец, у огня одинокого там

Мне неведомый рыцарь стоял.

Подпершися мечом, он стоял пред огнем,

И беседовал долго он с ней;

Но под шумным дождем, но при ветре ночном

Я расслушать не мог их речей.

И последняя ночь безненастна была,

И порывистый ветер молчал;

И к маяку она на свиданье пошла;

У маяка уж рыцарь стоял.

И сказала (я слышал): "В полуночный час

Перед светлым Ивановым днем,

Приходи ты; мой муж не опасен для нас;

Он теперь на свиданье ином;

Он с могучим Боклю ополчился теперь;

Он в сраженье забыл про меня

И тайком отопру я для милого дверь

Накануне Иванова дня".

"Я не властен прийти, я не должен прийти,

Я не смею прийти (был ответ);

Пред Ивановым днем одиноким путем

Я пойду... мне товарища нет".

"О, сомнение, прочь! безмятежная ночь

Пред великим Ивановым днем

И тиха и темна, и свиданьям она

Благосклонна в молчанье своем.

Я собак привяжу, часовых уложу,

Я крыльцо пересыплю травой,

И в приюте моем, пред Ивановым днем,

Безопасен ты будешь со мной".

"Пусть собака молчит, часовой не трубит,

И трава не слышна под ногой,

Но священник есть там; он не спит по ночам;

Он приход мой узнает ночной".

"Он уйдет к той поре: в монастырь на горе

Панихиду он позван служить:

Кто-то был умерщвлен; по душе его он

Будет три дни поминки творить".

Он нахмурясь глядел, он как мертвый бледнел,

Он ужасен стоял при огне.

"Пусть о том, кто убит, он поминки творит:

То, быть может, поминки по мне.

Но полуночный час благосклонен для нас:

Я приду под защитою мглы".

Он сказал... и она... я смотрю... уж одна

У маяка пустынной скалы".

И Смальгольмский барон, поражен, раздражен,

И кипел, и горел, и сверкал.

"Но скажи наконец, кто ночной сей пришлец?