Он, клянусь небесами, пропал!"

"Показалося мне при блестящем огне:

Был шелом с соколиным пером,

И палаш боевой на цепи золотой,

Три звезды на щите голубом".

"Нет, мой паж молодой, ты обманут мечтой;

Сей полуночный мрачный пришлец

Был не властен прийти: он убит на пути;

Он в могилу зарыт, он мертвец".

"Нет! не чудилось мне; я стоял при огне,

И увидел, услышал я сам,

Как его обняла, как его назвала:

То был рыцарь Ричард Кольдингам".

И Смальгольмский барон, изумлен, поражен,

И хладел, и бледнел, и дрожал.

"Нет! в могиле покой; он лежит под землей,

Ты неправду мне, паж мой, сказал.

Где бежит и шумит меж утесами Твид,

Где подъемлется мрачный Эльдон,

Уж три ночи, как там твой Ричард Кольдингам

Потаенным врагом умерщвлен.

Нет! сверканье огня ослепило твой взгляд;

Оглушен был ты бурей ночной;

Уж три ночи, три дня, как поминки творят

Чернецы за его упокой".

Он идет в ворота, он уже на крыльце,

Он взошел по крутым ступеням

На площадку и видит: с печалью в лице,

Одиноко-унылая, там

Молодая жена - и тиха и бледна,

И в мечтании грустном глядит

На поля, небеса, на Мертонски леса,

На прозрачно бегущую Твид.

"Я с тобою опять, молодая жена".

"В добрый час, благородный барон.

Что расскажешь ты мне? Решена ли война?

Поразил ли Боклю иль сражен?"

"Англичанин разбит; англичанин бежит

С Анкрамморских кровавых полей;

И Боклю наблюдать мне маяк мой велит

И беречься недобрых гостей".

При ответе таком изменилась лицом

И ни слова... ни слова и он;

И пошла в свой покой с наклоненной главой,

И за нею суровый барон.

Ночь покойна была, но заснуть не дала.

Он вздыхал, он с собой говорил:

"Не пробудится он; не подымется он;

Мертвецы не встают из могил".

Уж заря занялась; был таинственный час

Меж рассветом и утренней тьмой;

И глубоким он сном пред Ивановым днем

Вдруг заснул близ жены молодой.

Не спалося лишь ей, не смыкала очей...

И бродящим, открытым очам,

При лампадном огне в шишаке и броне

Вдруг явился Ричард Кольдингам.

"Воротись, удалися", - она говорит.

"Я к свиданью тобой приглашен;

Мне известно, кто здесь, неожиданный, спит:

Не страшись, не услышит нас он.

Я во мраке ночном потаенным врагом

На дороге изменой убит;

Уж три ночи, три дня, как монахи меня

Поминают - и труп мой зарыт.

Он с тобой, он с тобой, сей убийца ночной!

И ужасный теперь ему сон?

И надолго во мгле на пустынной скале,

Где маяк, я бродить осужден;

Где видалися мы под защитою тьмы,

Там скитаюсь теперь мертвецом;

И сюда с высоты не сошел бы, но ты

Заклинала Ивановым днем".

Содрогнулась она и, смятенья полна,

Вопросила: "Но что же с тобой?

Дай один мне ответ - ты спасен ли иль нет?

Он печально потряс головой.

"Выкупается кровью пролитая кровь,

То убийце скажи моему.

Беззаконную небо карает любовь

Ты сама будь свидетель тому".

Он тяжелою шуйцей коснулся стола;

Ей десницею руку пожал

И десница как острое пламя была,

И по членам огонь пробежал.

И печать роковая в столе вожжена:

Отразилися пальцы на нем;

На руке ж - но таинственно руку она

Закрывала с тех пор полотном.

Есть монахиня в древних Драйбургских стенах:

И грустна и на свет не глядит;

Есть в Мельрозской обители мрачный монах:

И дичится людей и молчит.

Сей монах молчаливый и мрачный - кто он?

Та монахиня - кто же она?

То убийца, суровый Смальгольмский барон;

То его молодая жена.

1799

ЗАМОК КЭДЬО

Посвящается высокочтимой леди

Анне Гамильтон

Когда прапрадеды твои

В старинном Кэдьо, в гордом зале

Веселье пенистой струи

Гостям по кубкам разливали,

Тогда и сладкий струнный звон,

И смех, беспечный и надменный,

И буйный пляс со всех сторон,

Ликуя, отражали стены.

А ныне их пустой скелет

Плющом затянутые плиты

На зов теней дают ответ,

На горной речки рев сердитый.

Той славы блеск померк, погас,

Но ты, красавица, велела,

Чтоб я о ней сложил рассказ

На диком бреге Эвендела.

Порой, устав от суеты,

Забыв про светские победы,

К минувшим дням влечешься ты

К могилам, где почили деды.

И вот по слову твоему

Встают разрушенные своды,

Век нынешний скользит во тьму,

А старые сияют годы.

Там, где руины между скал

Казались дикими камнями,

Бойниц раздвинулся оскал

И плещет рыцарское знамя.

И вот на берегу речном

Не цепкий хмель, не терн косматый

Опоры каменных хором,

Суровых башен строй зубчатый.

Ночь. Эвен под скалой ревет,

По волнам тень зубцов струится,

Луну затмил на зыби вод

Огонь из башенной глазницы.

Восток сереет. Страж ночной

Ушел, устав бороть дремоту.

Лай. Ржанье. Радостной толпой

Из замка едут на охоту.

Опущен мост. Скорей, скорей!

Скликай борзых - и ногу в стремя!

Ретивых горячить коней

И мчаться вдаль настало время.

За Гамильтоном, за вождем,

Все удальцы родного клана.

Под величавым седоком

Скакун быстрее урагана.

Бежит олень из рощ густых,

В глазах у серн тоска, тревога.

Из чащи горной гонит их

Призыв охотничьего рога.

Но что певучий этот звук

Тут, между древними дубами,

Как громом заглушило вдруг,

Рассыпавшимся над горами?

То самый мощный из зверей,

Рожденный в каледонской пуще,

То Горный Бык, под треск ветвей

По склону дикому бегущий.

Он прямо на врагов летит,

Неистовый и горделивый,

Очами ярыми грозит

И снежной встряхивает гривой.

Но без ошибки лет копья

Нацелил вождь: его добыча

На землю падает, храпя.

"Ура!" И лес дрожит от клича.

Вот полдень. Отдохнуть пора

Под сенью дуба-исполина.

Клубится сладкий дым костра

В кустах, где жарится дичина.

И вождь на молодцов своих

Глядит, и он гордится ими.

Но нет здесь лучшего из них,

Носящих доблестное имя.

"Где Босуэло? И почему

Не делит с нами труд и славу?

Где он? Кому, как не ему,

Любить охотничью забаву?"

Нахмурился суровый Клод,