При упоминании последнего меня обдает жаром, а сердце срывается в бешеный галоп.

— Что, поссорились? — по-своему расценивает мою реакцию и перепуганное лицо Влад.

— Нет, просто… я… у меня сейчас очень много работы, и мы практически не видимся, — нет, ну а что еще я могу сказать? Что я страус, прячущий голову в песок? Что специально загружаю себя работой по самое «не могу», чтобы времени не оставалось ни на что, кроме сна? К слову сказать, Глеб подобной мне херней не страдает. Первые несколько дней моего усиленного бегства он еще пытался со мною увидеться, звонил, приглашал посидеть в ресторане, поиграть в боулинг, на худой конец, сходить в кино, но я каждый раз находил 1001 «отмазку», ссылаясь на непроходимую занятость. К концу недели ему предсказуемо надоели эти танцы с бубном, и он исчез с поля моего радара.

— Ну, значит, придется найти время, — безапелляционно заявляет Влад, пристально заглядывая мне в глаза, — Алик, если ты еще не понял, то мы тут не в игрушки играем. Человеческая психика — очень тонкий и сложный инструмент, с которым мне приходится работать. Я не потерплю неуважения к себе и к своей работе. Насколько я помню, мы изначально договорились, что Глеб примет участие в моей терапии, когда это потребуется. На основании этого я и построил всю систему твоего лечения. Так что выкрои вечерок другой для того, чтобы заняться и приятными вещами, — ни тени улыбки, одна лишь сталь в голосе и хмурый, недовольный взгляд темных глаз.

— Х–хор–рошо, — блею я под силой его давления, — простите.

— Что ж, раз мы все выяснили, тогда приступим.

Через час, перед моим уходом, Влад говорит:

— В общем, так, Алик. Как смог, я тебя подготовил, теперь всё дело за тобой и Глебом. Будете делать всё правильно, не торопясь, повторного рецидива может и не быть. Просто не забывай о концентрации внимания на самом процессе, а не на своих мыслях, страхах и ощущениях. Живи настоящим. Забудь о прошлом, — наставительно говорит Владислав Илларионович, стоя на пороге своего кабинета, — если что, звони. Всё, удачи и успехов.

— Да, спасибо, и Вам всего хорошего, — вежливо прощаюсь я и ухожу. После гипноза состояние выжатого лимона. В голове пусто и гулко. Всё тело будто ватное. Иду, а ноги заплетаются. Выхожу на улицу, вдыхаю свежий осенний воздух. Делаю несколько шагов по тротуару и вижу черный припаркованный Порше с сидящим на капоте Глебом.

Дергаюсь, чтобы ретироваться к своей машине, но не успеваю. Говорю же, слабость. Сильные руки перехватывают меня и разворачивают к себе.

— Не надоело бегать? — зло шипит в лицо Глеб, сжимая мои локти.

— Глеб, пусти, мне больно, — но мужчина глух к моим мольбам. В нем клокочет ярость и гнев.

— Нет, малыш. Хватит. Добегался, — грозно рычит он, сверкая грифельно–серыми от злости глазами, — теперь ты от меня уже никуда не денешься. Садись в машину, — не просьба, приказ. Открывает дверь и ждет, пока я сяду на пассажирское сидение.

— А как же моя… — не успеваю договорить, властный голос меня перебивает:

— Отправлю людей, пригонят. Садись уже, Алик!

Признаться, видеть Глеба в таком состоянии мне еще не доводилось. Казалось, что он из последних сил сдерживается, чтобы не устроить мне разнос.

Делать нечего. Раздражать его еще больше своим упрямством желания нет, да и страшно как–то. Сажусь, пристегиваюсь. Прямиком едем к Глебу домой. Субботний день, дороги свободны, долетаем за десять минут. Выходим, поднимаемся на лифте на восемнадцатый этаж его элитного дома, заходим в квартиру. Всё это мы проделываем в полной, гробовой тишине. И как только дверь с тихим щелчком закрывается, Глеб впечатывает меня в нее спиной и впивается болезненным, злым, сминающим поцелуем и так же резко отстраняется, говорит:

— Совет на будущее. Не испытывай моего терпения, Алик. Тебе может это не понравиться, — отходит и направляется вглубь квартиры. А я стою и начинаю закипать от негодования. Срываюсь с места и иду за ним.

— Да как ты смеешь так со мной разговаривать, — моему возмущению нет предела, — кто ты такой, чтобы приказывать или угрожать мне?

— О, поверь, Алик, это всего лишь предупреждение, — хищно улыбается он, сложив руки на груди, — я — взрослый мужчина, глава компании, бегаю за тобой, как какой–то мальчишка, и уговариваю о встрече, а ты… — Глеб подходит и тыкает пальцем мне в грудь, — строишь из себя, черт знает что.

— Да кто тебя просит за мною бегать, Глеб? — не выдерживаю, ору я, — чего ты вообще ко мне привязался?

От моих слов он дергается, как от пощечины и отступает. Лицо его разглаживается и перестает уже напоминать маску зверя, которому прищемили хвост. На нем сейчас больше усталости и грусти, чем гнева и ярости.

— Знаешь, Алик, ты меня просто поражаешь, — разочарованно говорит мужчина, медленно подходя к бару, — я никак не могу тебя понять, — налив себе выпить, одним глотком выпивает, — то ты признаешься мне, по пьяной лавочке, что устал меня хотеть, думать обо мне… — слышу эти слова и стону в голос: «ну кто бы сомневался…», — то делаешь всё, чтобы мы не встречались. Может, объяснишь мне, тупице, чего ты хочешь? — жемчужно–серые глаза Глеба смотрят мне прямо в душу.

Присаживаюсь на диван, судорожно соображая, что же на это ответить. Запал кричать и топать ногами кончился. Всё, «сдулся» шарик, уже не лопнет.

— Я боюсь тебя, Глеб, — говорю правду, не вижу смысла лгать, — меня до «усрачки» пугает твоя сильная и властная натура. Ты давишь ею, подчиняешь себе, а я этого не хочу. Хватит с меня и одного раза… — резко осекаюсь, смотрю на Глеба, он хмурится, обдумывает мои слова, – да, не буду отрицать, меня к тебе тянет. Да что уж там… — нервно усмехаюсь, — я пиздец, как хочу тебя, но… — судорожно вздыхаю, — в тоже время боюсь своих чувств к тебе, — замечаю в его глазах испуг, усмехаюсь, поясняю, – нет, Глеб, это не любовь. Можешь не переживать на этот счет. Меня уже давно отучили испытывать это чувство… — да что ж такое, чего это меня тянет на откровения о прошлом. Черт! Черт! Черт!

— Что с тобой случилось полтора года назад, Алик? — тихим, глубоким, с нотками сочувствия и участия голосом спрашивает Глеб.

— Но как… — вспыхиваю я.

— Влад сказал.

— Да как он посмел…? — не знаю зачем, подскакиваю на ноги.

— Стоп! Сядь! — властно осаживает меня Глеб и как-то смущенно добавляет. — Пожалуйста.

Сажусь обратно на диван. Сверлю его тяжелым взглядом своих прищуренных глаз.

— Не сопи так грозно, Алик, а то мне уже страшно, — усмехается Глеб, а я тут же успокаиваюсь от этой озорной улыбки. Как же он красив, когда на нем нет привычной маски холодного тирана, — «док» ничего мне не рассказывал. Лишь только то, что с тобою что-то произошло около двух лет назад. И что те события стали причиной твоего расстройства. Это всё. Так что не кипятись.

Какое-то время он молчит, давая мне возможность успокоиться.

— И всё же, не хочешь рассказать мне, что случилось…

— Нет! — поспешно восклицаю я, перебивая Глеба.

— Ладно, как хочешь, — и вот снова предо мною привычный генеральный директор строительной компании, сдержанный и властный мужчина.

— Прости, но я ни с кем не могу обсуждать эту тему, — решаю сгладить острые углы я.

— Хм… Ладно. Забудем. Ты голоден? — отрицательно качаю головой, не понимая, почему мне так обидно от его безразличия и отсутствия настойчивости.

— Нет, спасибо, не хочу. Глеб, зачем ты меня сюда приволок? — задаю я самый главный вопрос.

— А разве у тебя сегодня была не последняя встреча с Владом? — лукаво улыбается он, с кошачьей грацией подкрадываясь ко мне и толкая меня на диван, — разве нам не пора перейти от теории к практике, как советовал тебе врач.

От чуть хриплого, волнующего голоса мужчины, от тяжести его сильного тела, запаха его утонченного парфюма, от всего этого у меня по телу пробегает стая мурашек, поднимая волну желания и накрывая ею с головой.

Смотрю ему в глаза и тону… Жидкое серебро с поволокой возбуждения рушит все мои заслоны и кордоны. Вскидываю руки и притягиваю его к себе. Прижимаюсь своими губами к его, решительно раздвигаю их языком и страстно целую, захватывая право лидерства. Какое-то время Глеб позволяет мне вести. Трогать и ласкать себя, тискать и сжимать. Возбуждать и кружить голову. Но в один прекрасный момент всё меняется. Рывок и я уже лежу без верхней одежды, еще рывок и я полностью вжат его телом в диван, сам же он, возвышаясь надо мною, целует каждый миллиметр моего изнывающего по нему тела.