– Хорошо, я тебя понял, – говорю и улыбаюсь замечательной новости, – Влад, скажи, а когда Алик должен к тебе прийти?

– К одиннадцати часам, – отвечает он.

– И до скольки?

– Ну, как правило, не больше часа.

– Ок. Спасибо, «док».

– Всегда пожалуйста, Глеб.

К двенадцати часам подъезжаю к дому, в котором у Влада находится терапевтический кабинет. Выхожу из машины, присаживаюсь на теплый капот, закуриваю и жду. Когда на горизонте появляется фигурка Алика, замираю и пристально смотрю на него прищуренными глазами. От той гаммы чувств, что отражается на его лице в момент узнавания, выхожу из себя. Я что? Монстр какой? Почему в этих сапфировых омутах столько негодования и страха?

Алик дергается в сторону своей тачки, но я быстрее. Перехватываю его, что–то говорю, от злости голос похож на рычание, запихиваю в свою машину и везу к себе домой. Не так я себе представлял нашу встречу. Никак не думал, что буду так злиться и реагировать на его неадекватное поведение. Я привык находить логичное объяснение всему, что меня окружает, но сейчас моя логика впала в анабиоз и совершенно не собирается из него выходить, а я как не понимал Алика, так и не понимаю.

Уже в квартире между нами происходит разговор, из которого ясно одно, Алик до смерти боится подпускать меня к себе ближе, чем на пушечный выстрел. По некоторым его неосторожным фразам прихожу к выводу, что в прошлом ему сделали очень больно. Давить не хочу, он и так меня боится, поэтому отступаю и не настаиваю на своем. Вода камень точит.

Потом между нами происходит то, что заставляет меня серьезно задуматься над тем, что же я на самом деле чувствую к Алику. Ловлю себя на мысли, что это не просто похоть.

От ощущения того урагана страстей, в котором он меня закружил, до сих пор не могу прийти в себя. Видеть, с какой искренней самоотдачей он отдается возбуждению, как пылко реагирует на ласку и прикосновения, как яростно требует себя взять, стало для меня истинным удовольствием. Уверен, Алик даже и не подозревает, насколько открыт и уязвим в такие минуты своей жизни. Читать его эмоции становится необычайно просто.

Я, привыкший никому не доверять, а полагаться только на себя, не понимаю, как можно быть настолько открытым и доверчивым. Как можно так беспечно относиться к окружающему миру, который не прощает слабости, а завидев ее, ломает и нагибает.

За время моего взросления меня неоднократно предавали. Это больно, неприятно и пиздец, как бьет по самолюбию. Тогда я очень хорошо уяснил для себя одну простую истину: люди - это звери, думающие и заботящиеся только о себе. Я разучился доверять. Стал одиночкой.

В университете больше налегал на учебу, нежели на «наведение мостов» между одногруппниками. Именно поэтому в моем арсенале шуток и острот нет сто одной байки про веселую и бурную студенческую жизнь. Зато, получив диплом, я ринулся воплощать в жизнь все свои амбиции и стремления. Упорство и характер стали весьма неплохим довеском в достижении поставленных целей, а финансовая поддержка семьи - хорошим стартом и заделом на будущее.

За свои тридцать семь лет я смог многого добиться. Стал уважаемым человеком не только в строительном бизнесе, но и среди влиятельных людей нашего города. Обзавелся нужными связями и поддержкой, научился быть гибким, терпеливым и хладнокровным. А благодаря жесткой школе я до сих пор являюсь единоправным хозяином собственной жизни, продолжая ставить, а затем достигать всё новых и новых вершин.

И вот сейчас, стоя под холодными струями воды, пытаюсь собрать воедино все свои мысли и эмоции, спокойствие которых только что смог нарушить обычный парень, живущий в том же городе, что и я, дышащий тем же воздухом, что и я, имеющий тот же набор генов и ДНК, что и у меня, но при этом оказавшийся не таким, как все. В нем нет лживости и лицемерия, ханжества и снобизма, он испуганно доверчив, добр и открыт.

Даже и не знаю, как воспринимать столь щедрый подарок судьбы. Как очередную проверку на прочность или же, как награду за причиненные страдания? И хоть я не привык получать от жизни поощрительных призов, стараясь всего добиваться своим умом, но так или иначе мне приятно думать, что Алик может быть послан мне в качестве искупления...

Как только смог встать на ноги после оргазма, сбежал сюда, в спасительные стены ванной комнаты, под отрезвляющие струи душа, которые нихрена не помогают обрести то привычное равновесие, которое так легко пошатнулось при первом же ощутимом толчке.

Но я не трус, прятаться и убегать, как это делает Алик, не намерен. Поэтому решительно выключаю воду, насухо вытираюсь, набрасываю банный халат и выхожу.

Как и в прошлый раз нахожу парнишку на кухне. По–видимому, это место его успокаивает и способствует мыслительному процессу, которым он сейчас, собственно, и занимается, обхватив голову руками и вперившись взглядом в стол. Что он там так усиленно пытается разглядеть одному Богу известно.

– Вот смотрю на тебя и испытываю сильнейшее чувство дежавю, – тихо говорю я, прислонившись спиной к дверному проему.

– Не ты один, – грустно отзывается Алик, нисколько не испугавшись моего появления, – Глеб, нам нужно поговорить.

– Согласен, но только не здесь, – усмехаюсь и продолжаю, – знаешь ли, не привык вести переговоры за кухонным столом. Пойдем лучше в кабинет. Заодно и выпьем.

Как только рассаживаемся по местам: я за свой рабочий стол, а Алик напротив меня, спрашиваю:

– Ну и что ты там себе надумал, пока меня не было? – говорю и почему–то волнуюсь услышать его ответ.

Им же мне служит его горькая усмешка и усиленное растирание лица руками.

– Я буду продолжать тебя избегать, – абсолютно серьезно заявляет Алик, устремив на меня синие сапфиры своих глаз.

– То есть ты предлагаешь мне за тобою побегать? – с сарказмом спрашиваю я.

– Да я вообще предлагаю тебе забыть обо мне, – пылко отвечает он, нервно теребя манжеты своего свитера.

– Не могу, – пожимаю плечами, встаю и подхожу к бару, – что тебе налить? Виски, ром, бренди?

– Ничего, спасибо, – голос глухой и отстраненный, – Глеб, почему не можешь? Я не понимаю... Мы едва знакомы, нас ничего не связывает кроме работы, ты взрослый, успешный, красивый мужик, зачем тебе нянчиться со мной, зачем я тебе вообще нужен?

Пока слушаю его пылкий монолог, выпиваю пятьдесят грамм коньяка, наливаю еще и возвращаюсь за рабочий стол.

– Алик, а вот я лично искренне не понимаю, нахрена ты забиваешь себе голову всякими ненужными догмами? Ты взрослый мужчина, а рассуждаешь, как дитя, – начинаю злиться. Не люблю, когда мне указывают, что и как делать, – причем здесь моя успешность, красота и то, как долго мы знакомы? Если я хочу кого–то или что–то...

– Вот! Вот об этом я и говорю, Глеб! – восклицает Алик, тыкая в мою сторону указательным пальцем. – В этом и есть весь ты. Ты всегда привык получать то, что хочешь, не заботясь о чувствах других. Я уже сталкивался с такими людьми. Беспринципные акулы бизнеса, не знающие отказа ни в чем...

– Да причем здесь бизнес, Алик! – Вскакиваю я на ноги, уперевшись руками в стол. Ненавижу, когда меня перебивают, а уж тем более обвиняют в том, о чем и сами понятия не имеют. – Что ты вообще обо мне знаешь? Кто ты такой, чтобы упрекать меня в чем–то. Зачем ты вообще смешиваешь личное и бизнес? – не кричу, но говорю очень холодно, властно. Притихший Алик смотрит на меня круглыми виноватыми глазами, я же тем временем возвращаюсь в исходное положение и продолжаю свою отповедь. – Не смей путать Божий дар с яичницей. Бизнес есть бизнес, в нем нет и не может быть места человеческой слабости. Выживает только сильнейший. Это естественный отбор, Алик, как и в животном мире. Если ты слаб, то быть тебе обедом более сильному хищнику. Да, я привык получать то, что хочу. Я слишком долго и упорно к этому шел, чтобы иметь на это право, но это не значит, что я стал сволочью, идущей по «головам» и «трупам». Да, у меня есть жизненные принципы, которыми я дорожу. Есть правила и устои, которые не меняются уже на протяжении многих лет, – шумно выдыхаю, перевожу дыхание, делаю глоток коньяка и продолжаю, – ты ни хрена обо мне не знаешь, но уже сделал свои собственные выводы, основанные на ошибках своего прошлого, – жестко смотрю на Алика. Вижу в его глазах раскаяние и вину за поспешность суждений.