— Я это прекрасно знаю, Артем Осипович, и уже направила Сангина к капитану Мещерко, но это не все. Сангин показал еще одного дельца, который предложил купить у него три японские магнитолы. Деляга этот работает продавцом в «Березке», по описанию похож на Книжника, то бишь на Корякина Александра Васильевича.

— Он что, проходил у нас?

— Не совсем так. Его дважды задерживали дружинники за спекуляцию книгами, и вот во второй раз при досмотре у него было обнаружено немного «компота»: доллары, франки, западногерманские марки. Тогда он смог выкрутиться, объяснив, что увлекается нумизматикой, а найденная у него валюта — обменный фонд.

— Что же это, прости меня господи, за дурак такой, что повсюду таскает с собой валюту?

— Вот в райотделе на это и купились. Короче говоря, упустили тогда этого Корякина. Затем еще дважды он попадал в поле зрения милиции, но все по мелочи. Сейчас же с Сангиным он, очевидно, решил действовать более крупно. Полагаю необходимым пресечь его деятельность.

— Ну что же, я не возражаю. — Ермилов замолчал, тяжело облокотился грудью о край стола, пододвинул к себе синюю тоненькую папку, сказал с хрипотцой в голосе: — Однако материал по нему передадите старшему лейтенанту Пашко, а сами займетесь вот этим.

Он достал из папки несколько густо испечатанных страничек, положил их перед Гридуновой.

— Это касается контрабанды, что была обнаружена на «Крыме». Так вот, на наш запрос Москва сообщила, что золото, найденное в лючке штурманской рубки, по процентному содержанию и химическому составу аналогично золоту, купленному батумским зубным техником Мдивани у бармена с «Советской Прибалтики» Приходько.

— Да, но ведь контрабанда не наша компетенция, — попыталась возразить Гридунова, подспудно чувствуя, как безвозвратно уплывает мечта об отпуске.

— Не торопитесь, — остановил ее полковник. — Сейчас все объясню. — Он взял из папки лист бумаги, испещренный телетайпными знаками, протянул его Гридуновой. — Ознакомьтесь и давайте подумаем: что это — случайное совпадение или продолжение одной цепочки?

Нина Степановна взяла сообщение, пробежала его глазами.

«…всем начальникам гор(рай)органов внутренних дел.

Объявляется розыск бежавшего из колонии строгого режима особо опасного преступника Валентина Евгеньевича Приходько, кличка Монгол, 1950 года рождения, осужденного по статье… пункт… УК Украинской ССР на срок 12 лет. Преступник вооружен холодным оружием. При задержании соблюдать осторожность. Возможное направление движения — Одесса, а также портовые города. Приметы: рост 180 см, волосы черные, короткие, нос прямой…»

Нина Степановна читала, а перед глазами, будто наяву, стоял красивый, статный Монгол — Валентин Приходько — ее «крестничек», которого она задержала два года назад. Значит, права она была тогда, убеждая следователя прокуратуры выделить дело Монгола в отдельное производство. Она чувствовала, что за Приходько стоит кто-то более сильный. Но уж слишком зыбкими были ее аргументы. И вот на тебе — опять золото и этот побег.

Гридунова дочитала сообщение до конца, положила его на стол, сказала с болью в голосе:

— Поторопились мы тогда взять Монгола, Артем Осипович. Не выявили его связей, вот и уплыла от нас та блондинка, о которой говорил Мдивани.

— Возможно, — согласился полковник. — Однако не одни мы виноваты в этом.

— Оно конечно, — кивнула Гридунова, — однако ошибку-то исправлять нам. — Она замолчала, покусывая губы, затем спросила: — А как насчет золота?

— Решено оставить в тайнике до появления хозяина.

Нервное напряжение наконец-то отпустило, и Монгол впервые заснул. Потом он пытался вспомнить, что же ему снилось в первую ночь на свободе, но так и не смог. Проснулся от прикосновения к плечу и радостного баритона начальника отряда, старшего лейтенанта Васильева: «Ну что, осужденный Приходько, добегался? Думал, не поймаем?..»

Монгол вскочил с широкой, накрытой плюшевым покрывалом кровати, ошалело оглянулся вокруг, дрожащей рукой вытер со лба выступившую холодную испарину. Словно сумасшедшее, глухо стучало сердце. Приходько еще раз оглянулся, убеждаясь, что весь этот кошмар всего лишь сон, криво ухмыльнулся, представив, как прочесывают сейчас все потаенные места солдаты с красными погонами на плечах, как мечется начальник оперативного отдела, вызывая к себе в кабинет его корешей по отряду.

«Ищите, ищите», — подумал Приходько и встрепенулся от звука собственного голоса. Усмехнулся, но все же с опаской покрутил головой: нет ли кого вокруг? Но дача Лисицкой, куда он тайком пробрался ночью, была все так же пуста, закрытые наглухо окна почти не пропускали воздуха, и от этого в комнате стояла тяжелая, спертая духота. И все-таки, несмотря ни на что, здесь было гораздо лучше, чем в пропахших столярным клеем мастерских или на бетономешалке, где он успел понабраться опыта за эти два года, набить поначалу кровавые, а потом и широкие, жесткие, бугристые мозоли.

Осторожно, так, чтобы его не увидели в окнах, которые выходили на улицу, Монгол прошмыгнул к холодильнику, достал трехлитровую банку остуженной воды. Единым махом выпил полбанки, вздохнул облегченно, долил в нее из-под крана, поставил обратно, включив морозилку на максимум. Теперь страшно захотелось есть. Он прошел на кухню, открыл дверцу шкафчика, где Ирина обычно хранила продукты. Накаляясь злобой, в который уже раз оглядел пустые, аккуратно протертые полки.

— Чистюля хренова! — Он сплюнул на пол, смачно выругался и, сглотнув слюну, тяжело плюхнулся на жалобно заскрипевшую под ним кровать. Хотелось отключиться от всего этого враждебного, чуждого ему мира и не думать, не думать ни о чем.

Но думать надо было. Надо было обдумать свое настоящее положение, как следует осмыслить предстоящий разговор с Лисицкой… Монгол закинул руки за голову, закрыл глаза, и сразу же, словно в калейдоскопе, замелькала мозаика знакомых лиц. И вдруг, будто цветущий оазис в этом хаосе прошлого, в памяти четко вырисовался затемненный, огромной подковой вогнутый зал бара, разноцветный палас на полу, крутящиеся модерновые кресла, цветастое мозаичное панно вдоль стен, длинная стойка — и он, словно царь и хозяин всего этого богатства. Ему нравилось плавать барменом на «Советской Прибалтике». Нравилась униформа, он любил ловить восхищенные взгляды молоденьких, а то и не молоденьких пассажирок, когда легко и ловко крутил коктейли. И вдруг все это оборвалось. Сразу. В один момент. Его взяли на второй день после возвращения судна из очередного круизного рейса. Позади остался таможенный досмотр, пограничный контроль, и он, успокоенный, достал из тайника три пары джинсовых костюмов, рулон парчи, кинул все это в объемистую сумку, которую для отвода глаз постоянно таскал с собой, если даже там ничего не было, и уже сошел с трапа, небрежно кинув вахтенному свое «адью», как вдруг…

Дальше начинался кошмарный сон.

К нему подошли двое мужчин в штатском и женщина лет сорока, быстро предъявили красные книжицы (от нахлынувшего страха он даже не мог прочесть, что в них написано), обессиленного, едва державшегося на подкашивающихся ногах, втолкнули в черную «Волгу». Уже в кабинете следователя он начал понемногу приходить в себя, осмысливать вопросы, а когда следователь спросил его про золото, которое было продано батумцу, он вдруг ясно и отчетливо понял, в какой переплет попал, и от этого озарения как-то сразу сжался, перестал отвечать.

В камере, куда конвоир привел Монгола, было до жути одиноко, и если бы у Приходько имелась хоть какая-нибудь возможность повеситься, он, не задумываясь, сделал бы это. Первой его мыслью было рассказать всю правду и хоть как-то выпутаться самому, в надежде получить срок только за ту партию контрабандного товара, с которым его взяли, но, поразмыслив как следует, понял, что от золота ему не отвертеться. В торге, который велся с Мдивани, Монгол, войдя по дурости в роль и желая лишний раз покрасоваться, все время повторял, что это ЕГО золото. Попробуй теперь доказать, что это не так.