Мне хотелось, чтобы здесь был Банколен. Хотя я и рассматривал комнату до боли в глазах, но нигде не видел никаких ключей или нитей к разгадке тайны. Конечно, теоретически это могло быть самоубийством. Такая возможность не пришла в голову другим, поскольку их мысли были так сосредоточены на вчерашних отравлениях, что они сразу уверовали в убийство. И я знал, что они абсолютно правы. Самоубийцы не укладываются в кровать выкурить трубку и почитать Гейне в ожидании конца и не промывают глаза, прежде чем выпить яд. Разумеется, можно было предложить версию, что это Туиллс пытался убить судью и миссис Куэйл, поскольку обладал ядом и знал, как им пользоваться, но, потерпев неудачу, покончил с собой. Поверхностный ум мог бы даже сконструировать мотив, кажущийся достаточно убедительным другим, столь же поверхностным умам. Допустим, запоздалые угрызения совести побудили Туиллса спасти жизнь судье после того, как он отравил содержимое сифона, после чего он впал в отчаяние и сам выпил гиосцин. Но во всей истории преступлений отравители никогда так себя не вели. Да и вообще это не походило на Туиллса. Хотя объяснение выглядело достаточно правдоподобным, я знал, что оно неправильно.

Тем не менее оно давало бы семье возможность избежать скандала, если бы только им хватило ума понять это сразу. Но, как обычно, они сразу же напоролись на то, чего хотели избежать. Я не успел опомниться, как Мэри побежала вниз к телефону и позвонила их семейному врачу, доктору Риду, который, к сожалению, был также окружным коронером. Она успела пробормотать «убийство» и «вы должны привести полицию». Мэтт выхватил у нее трубку, но вред уже был причинен. А потом Мэтт еще сильнее ухудшил ситуацию, позвонив в три газеты, поговорив с редакторами и попросив их не печатать ничего, что они услышат об этом деле. Учитывая видное положение Куэйлов, было вполне вероятно, что газеты пойдут навстречу, но слухи наверняка начнут распространяться.

Единственным способом избежать огласки был бы вердикт о самоубийстве. Несмотря на неосторожные слова Мэри и Мэтта, можно было добиться такого заключения в свидетельстве о смерти и обойтись без вмешательства полиции. В конце концов, теоретически Туиллс мог покончить с собой.

Я еще был наверху, когда услышал звонок в дверь. Быстро спустившись, я увидел, что Мэтт впустил доктора Рида и (увы, это было неизбежно!) окружного детектива. Последнего я знал достаточно хорошо, чтобы не сомневаться в его незаурядной проницательности.

Звание окружной детектив мало что значит в населенных пунктах вроде нашего. Это политическая должность, от носителя которой требуется создавать впечатление поддержания закона и порядка. Как правило, он смышлен и проворен, иногда устраивает рейд в подозрительный дом и находит там запас виски,[28] а в газетах фигурирует в качестве следователя, когда какой-нибудь поляк или другой славянский эмигрант пускает в ход бритву. Джо Сарджент был дружелюбным и добросовестным человеком, а внешностью, поведением и одеждой напоминал адвоката. Войдя со смущенной улыбкой в нижний холл, он обменялся рукопожатием с Мэттом. Пышная седеющая шевелюра и морщинистое, полное сочувствия лицо придавали ему вид зажиточного семейного человека, который, казалось, только что вышел из дома в шлепанцах. Маленький доктор Рид в очках и со старомодными бакенбардами говорил лающим голосом, что придавало ему сходство с терьером.

Мы вчетвером отправились в библиотеку. Доктор Рид засыпал Мэтта вопросами. Мэтт, взглянувший наконец в лицо ситуации, был на удивление спокоен. Его влажное красное лицо внушало доверие — он говорил как торговец, не сомневающийся в качестве своего товара, убеждая, что произошел несчастный случай и ничего более.

— Чепуха! — сердито тявкнул доктор Рид. — Не пробуйте на мне ваши песенки и танцы, молодой человек. Я слишком хорошо знаю вашего отца и вас. Ну, кто заболел, кто умер и вообще в чем дело? Выкладывайте!

— Поймите, мистер Куэйл, — вмешался Сарджент, — мы только хотим помочь. Док сказал мне, что ваша сестра немного расстроена, и я подумал, что мне лучше прийти — на всякий случай…

Мэтт переводил взгляд с одного на другого.

— Ну, — пробормотал он, — все равно это выйдет наружу. Расскажи им, Джефф! Ты же все видел.

Вряд ли кто-то из них искренне полагал, что в доме Куэйлов могло произойти что-то дурное. Когда я начал рассказывать, лицо Сарджента выражало вежливое внимание, а доктор выглядел раздраженным. Но потом челюсть окружного детектива отвисла, и он стал нервно позвякивать монетами в кармане. Мэтт морщился при каждой подробности. Я понимал, что это звучит невероятно.

— Чушь и… — заговорил доктор, но, посмотрев на наши с Мэттом лица, внезапно умолк.

— Можете подняться и взглянуть на него, — сказал я. — Он в задней комнате на втором этаже. Вполне возможно, что это самоубийство…

Поймав мой взгляд, доктор Рид поджал губы, словно насвистывая.

— Если так, доктор, то думаю, вы, как старый друг семьи, избавите их от лишних неприятностей.

— Хм! — пробормотал врач. — Понятно. Гиосцин… Ну и ну!

Сарджент потер лоб.

— Не знаю, что и сказать, мистер Марл.

— Сказать? — фыркнул доктор. — Ничего не говорите. Молодой человек, будь это другой дом, я назвал бы вас компанией лжецов. Но старина Мэтт Куэйл… Ладно, Джо, давайте поднимемся и посмотрим на него. А вы подождите здесь, ладно?

Когда они ушли, Мэтт схватил меня за руку. Во время моего повествования на его лице боролись тревога и надежда.

— Ты действительно имел в виду, что Уолтер покончил жизнь самоубийством? — осведомился он. — Господи, почему я не подумал об этом раньше! Так оно и есть. Уолтер…

Мэтт сделал паузу, когда Джинни осторожно открыла дверь и вошла. Я не сомневался, что она слышала наш разговор.

— Закрой дверь, Джинни, — быстро сказал Мэтт. — Слушай, старина, мне никогда не нравился Уолтер. Именно такого и можно было от него ожидать.

При этом он держал меня за лацканы пиджака и гипнотизировал взглядом.

— Я бы тоже хотела так думать, — заговорила Джинни. — Но я не думаю, что Уолтер это сделал.

— Я тоже. Я просто пытался защитить всех, Мэтт. Они во всем разберутся.

— Но…

— Сколько времени орудовала мраморная рука? — прервал его я. — Джинни сказала, что пять лет. А Туиллс пробыл здесь только три года, не так ли?

— Но рука всего лишь плод папиного воображения…

— Ради бога, не начинайте снова! — воскликнула Джинни. — Иначе мы будем кружить на одном месте. Сядь, Мэтт, и перестань ходить взад-вперед! Никогда не думала, что кто-то может так действовать мне на нервы.

— Ну, ты тоже не сахар. Может быть, тебе нравится сидеть и слушать, как тебя обвиняют в убийстве?..

— Никто тебя ни в чем не обвиняет. Но если ты будешь продолжать вести себя как глупый мальчишка, это может случиться очень скоро. А если тебя хватает лишь на то, чтобы возлагать вину на единственного достойного человека в доме…

— Вот как? Единственного достойного человека в доме? — Голос Мэтта стал пронзительным — в гневе он являл собой малоприятное зрелище. — Ну так знай, что я действительно возлагаю на него вину!

Мне пришлось крикнуть, чтобы успокоить их. Джинни, сдерживая слезы, села спиной к нам. Мы разместились в разных углах комнаты. Мэтт дрожащими руками зажег сигарету. Я наблюдал сквозь окно, как снег покрывает темную землю лужайки. В библиотеке было темно и сыро. Во время кажущегося бесконечным ожидания мы слышали шаги наверху. Вскоре в комнату вошел Рид, за которым последовал Сарджент.

— Мы видели тело… Здравствуй, Вирджиния, — обратился доктор к девушке, когда она повернулась. — Как самочувствие? Только никаких сцен — нам нужны не слезы, а мозги.

Он сбросил пальто и стоял в воинственной позе, сопя в редкую черную бороденку. Темный костюм был ему маловат. Глаза терьера бегали в разные стороны под стеклами пенсне на длинной черной ленте. Мне почему-то вспомнилась картина, висевшая в отцовском кабинете, где были изображены собаки, играющие за столом в покер.