Я вызвал Мэтта в коридор. Он был высоким, с каштановыми волосами, разделенными пробором посредине и начинавшими заметно редеть, выпуклыми голубыми глазами и румяным лицом. Я не сомневался, что Мэтт сейчас скажет: «Ну, Джефф, старый сукин сын!» — дружелюбно засмеется и хлопнет меня по плечу, хотя мы не виделись десять лет. Именно это он и сделал.

— Что привело тебя сюда? — осведомился Мэтт Куэйл, сунув в карман журнал. — Пошли в мою комнату. Мама немного прихворнула, но с ней все будет в порядке. Не видел тебя сто лет!

— Я пришел повидать твоего отца, — объяснил я. — Он неважно себя чувствует, и доктор Туиллс попросил меня подняться сюда узнать…

— О маме? — Мэтт удивленно посмотрел на меня.

— Он сказал, что миссис Куэйл съела что-то не то, и хотел узнать, куда унесли поднос, чтобы выяснить причину недомогания.

— Понятно. Да, ужин ей принесли, так как она неважно себя чувствовала. Джоанна — горничная — уже давно отнесла поднос вниз. Вероятно, ты найдешь его в кухне. Но какого черта, Джефф, ты делаешь из себя мальчика на побегушках? Пускай Уолтер сам пойдет за подносом.

— А как сейчас миссис Куэйл?

Мэттью с любопытством взглянул на меня. Должно быть, он что-то заметил, так как отбросил притворную сердечность и вновь стал самим собой — серьезным, осторожным, смышленым и нервным, несмотря на профессиональную сдержанность. Луч света из комнаты коснулся его беспокойных глаз, и он откинул со лба прядь волос.

— Послушай, Джефф, — сказал Мэтт. — Ты, часом, не сделался кем-то вроде частного детектива? Господи, мой старый товарищ по играм!

— Конечно нет! Чего ради?

— Ну, кто знает? — Он нервно усмехнулся. — Писатели — люди со странностями.

— Это не подлинная причина, верно?

Мэтт прищурился:

— Как много тебе известно?

— Достаточно, чтобы помалкивать об этом. И может быть, я сумею помочь.

Какое-то время мы молча смотрели друг на друга.

— Стоит попытаться! — промолвил наконец Мэтт. — Мы все с ума сходим, Джефф… Ладно, сходи за подносом и возвращайся. Я подожду здесь.

— А где остальные?

— Кларисса отправилась в дамский бридж-клуб. У Джинни свидание с каким-то парнем из города. Они вернутся не скоро.

Я кивнул. Мэтт вернулся в комнату матери и закрыл дверь. Все в доме оглядываются через плечо, упоминая о неведомом пугале! Я снова спустился по лестнице и направился в кухню. Когда я открыл скрипучую дверь, послышался сдавленный крик. Мэри Куэйл соскочила с табурета у плиты, уронив разливательную ложку, и уставилась на меня, побледнев. Потом она опять села, провела рукой по покрасневшим векам и простонала:

— Не могу этого выносить!

Я обнял ее за плечи, чувствуя, как она дрожит. Правильные черты ее смуглого лица были искажены страхом.

— Мне нужно следить за овсянкой, — быстро сказала Мэри и выключила газ. — Это на завтрак — папа ее любит…

— Лучше расскажи мне все, — предложил я, — и тебе полегчает. — Я вспомнил, что у меня в бумажнике все еще лежит знаменитый трехцветный значок с выпученным глазом и надписью «Префектура полиции», который дал мне Банколен, когда я работал с ним над делом Телье в Довилле, и показал его Мэри. — И нет причин, по которым старый друг не должен оказать помощь.

— Я не могу рассказать тебе, Джефф! — в отчаянии воскликнула она. — Я имею в виду о… Но несколько минут назад меня что-то напугало, и я не осмелилась выйти из кухни, так как в холле и в буфетной темно…

— Что ты видела, Мэри?

— Что-то белое. Клянусь Богом, Джефф, я говорю правду!

— Надеюсь, не привидение?

— Нет-нет! Это было что-то очень маленькое — размером с твою руку.

Моя улыбка непроизвольно увяла.

— Посмотри через дверь в буфетную, — продолжала Мэри. — Отсюда виден выступ шкафа. На нем стоит банка кофе. Так вот, что-то белое пробежало взад-вперед по выступу, как будто на ножках.

Я похлопал ее по плечу и шагнул к двери буфетной. Мне уже приходилось играть в подобные игры той жуткой ноябрьской ночью в лондонском клубе «Бримстоун», когда Банколен и я при участии Скотленд-Ярда приготовили ловушку преступнику. Но это выглядело куда ужаснее. Прозаичная обстановка, овсянка на плите, кухня, выложенная белым кафелем… Я включил свет в маленькой буфетной. Деревянные полки над выступом шкафа, холодильник, раковина и сушильная доска с головкой латука на ней — все как обычно. Окно над раковиной было распахнуто. Я закрыл его и вернулся.

— На выступе лежит оберточная бумага, которую шевелил ветер, проникающий в щель окна, — сказал я Мэри. — Вот что ты видела.

— Надеюсь. — Она смотрела на меня большими черными немигающими глазами, теребя пальцем нижнюю губу. — Должно быть, Джефф, так оно и было…

— Что, если тебе подняться к матери и Мэтту? Она нуждается в уходе, и он может не справиться. Но сначала скажи, — остановил я Мэри, когда она поднялась, — поднос, на котором относили твоей матери ужин, еще здесь? Доктор Туиллс хочет взглянуть на него и выяснить, что вызвало недомогание.

— Поднос? Да, Джефф, он в буфетной. Разве ты его не видел?

— В буфетной?

— Да, на табурете. Я собиралась мыть тарелки. У Джоанны сегодня свободный вечер.

— Но ты их еще не мыла?

— Нет. Их не трогали.

Я снова пошел в буфетную и увидел накрытый салфеткой поднос в углу, где на него не падал свет. Он выглядел так, словно чья-то рука недавно передвигала салфетку.

— Этим вечером миссис Куэйл ела то же самое, что и все вы?

— Нет, Джефф, она плохо себя чувствовала и ограничилась молочным тостом и чаем. Не понимаю, почему Уолтер считает, что это могло вызвать недомогание.

— Кто готовил ужин? Джоанна?

— Нет, я. Крепкий чай, как мама любит.

— Ты сама относила его наверх?

— Нет, Джефф, Мэтт. Он болтался около кухни, поддразнивая Джоанну, и предложил… — Внезапно ее глаза затуманились, как будто от слез, и она заговорила так быстро, что я едва мог уследить за словами: — Боже мой, Джефф, неужели тут что-то не так? Ты подозреваешь… — Ее пальцы судорожно сжимались и разжимались.

— Конечно нет, Мэри! Я просто хотел все выяснить… Иди наверх. Твоей матери может что-то понадобиться.

— Мэтт так беспечен! — сердито сказала Мэри, вставая и приглаживая платье. — Но, Джефф, почему ты бродишь по дому? Я оставила тебя с… Где папа?

— Судья не хочет, чтобы его беспокоили. Он просматривает рукопись, прежде чем я заберу ее.

Мэри вздохнула:

— Понятно. Я сама печатала ее для него. О, Джефф, это просто чудесно! Но они не дают папе покоя! Я иногда так выхожу из себя, что могла бы убить Клариссу и Джинни — хотя они, конечно, не имеют в виду ничего плохого… — Она быстро посмотрела на меня, словно думала, что я считаю ее виновной в нелояльности к родственникам, потом улыбнулась и последовала за мной, когда я взял накрытый поднос.

Я до смерти боялся, что доктор Туиллс может окликнуть меня из своей комнаты и выдать все, прежде чем я отправлю Мэри наверх, но я проследил, как она поднимается по лестнице, а потом отнес поднос в его кабинет.

Доктор прикрыл стол ширмой из белого полотна. Благодаря яркой лампе я видел причудливо искаженный силуэт Туиллса, суетящийся над неподвижным телом со свисающей со стола рукой. Я слышал звяканье инструментов о фарфор и ощущал резкий медицинский запах, который не мог опознать. Раздался стон, и повисшая рука сжалась в кулак…

Вскоре доктор Туиллс вышел из-за ширмы, выключил лампу и медленно спустил закатанные рукава. Лицо его оставалось бледным, а уголки рта были опущены.

— Он будет жить, — сообщил врач. — А, вижу, вы нашли поднос! Поставьте его туда. У вас есть сигарета? Старик был на волосок от смерти.

Он устало сел, наполняя легкие дымом.

— Это был… — начал я.

— Да, яд. К счастью, именно тот, что я думал. Необычный и чертовски опасный, мистер Марл. Если бы я ошибся… — Туиллс махнул рукой, и его глаза прищурились под стеклами очков. — Гидробромид гиосцина. Смертельная доза — от четверти до половины грана. Сначала он вызывает возбуждение и нечто вроде бреда, потом зрачки парализуются, рот и горло пересыхают, далее наступают сонливость, обморок, полный паралич и смерть через несколько часов.