После того Выброса меня «контузило». Больше года я промаялся носовыми кровотечениями и провалами в памяти. Из прошлого исчезали большие куски, как из газеты, которую основательно обработали ножницами в поисках интересных публикаций. Выпадали целые «статьи»: как и зачем пришёл в Зону; кем работал до Зоны; в каком городе жил; даже паспортное имя с удивлением прочитал в собственных документах. Зато всё, что осталось, теперь было поразительно ярким и чётким: закрыв глаза, я легко, детально вспоминал события детства, отчасти школьные годы, словно смотрел фильм или высококачественную фотографию. И после «чистки» память никогда не подводила, один раз даже напугала: мельком видел у Сиониста открытую книгу. А потом прочитал две страницы уже здесь, в схроне: «снимок» раскрытой книги был настолько ясным, что я разобрал каждую букву. Сначала это было забавно. Потом, ради эксперимента, я перевернул несколько «страничек» и понял, что могу при желании прочесть всю книжку. Кто не испытывал такого, не поймёт — страшно стало до колик. Брр… хорошо, хоть сейчас таких «приходов» нет.

Я взглянул наверх. Небо проглядывало сквозь отверстия люка тусклыми серыми кружками, заметно потемневшими за последний час. Смеркалось. Тихонько щёлкнуло вдалеке — завёлся, или, наоборот, уже наигрался «стеклорез», и тут же заверещал псевдозмей. Громкие трели, удивительно похожие на звук милицейского свистка, тянулись на одной ноте по минуте и больше, потом одному псевдозмею отвечало десять других, и каждый вечер в Зоне напоминал концерт спятивших дэпээсников, стремящихся пересвистать друг друга. Псевдозмеи, несмотря на название, к рептилиям никакого отношения не имели. Это были полутораметровые безногие крысы, похожие на отрезки садового шланга, покрытые влажными язвами и небрежно обвалянные в белой шерсти. С одного конца шланга торчала костлявая крысиная башка в количестве от одной до трёх, причём разных форм и размеров, с другого — длинный чешуйчатый хвост. Тупые, удивительно злобные твари промышляли падалью, мелкой живностью, портили схроны и при случае могли атаковать раненого или спящего сталкера. Укусы этих мутантов оставляли неглубокие, но опасные раны, чреватые гангреной или даже смертью от трупного яда — пасть твари была настоящей гнилой помойкой с множеством крошечных паразитов. Среди псевдозмеев встречались иногда и «осьминоги»: десяток тварей срастался в бугристый волосатый шар размером с тыкву. Учёные обещали за поимку такого монстра весьма неплохие деньги. И не потому даже, что это был один из самых причудливых мутантов Зоны, видывали здесь и куда более странных зверьков. Интерес «ботаников» был вызван тем, что «осьминог» умел летать. Невысоко, в метре-полутора над землёй плыл гноящийся, покрытый багровыми пятнами шар, шевеля щупальцами слепых псевдозмеев, старательно вынюхивающих добычу, причём две-три зрячих крысы-урода торчали сверху, как антенны, и крутили головами, осматривая пейзаж на предмет аномалий, хищников и предполагаемого обеда. Осторожный, до неприличия живучий и хитрый «осьминог» славился своей трусостью и невероятной подлостью. Летал он совершенно бесшумно, предпочитая подкрадываться со спины и, разогнавшись, сшибать сталкера с ног, после чего быстро рвал крысиными пастями горло, заплёвывал глаза ядовитой слизью и сразу ретировался в укрытие. Там он терпеливо дожидался, когда ослеплённый, истекающий кровью сталкер перестанет биться в агонии, и потом пасся на трупе неделю, отъедаясь до размеров хорошего рюкзака. Нападал он также и на слепых псов, плотей и даже чернобыльских кабанов, изводя намеченную жертву меткими плевками разъедающих шкуру желудочных выделений. «Ботаникам» до нервного зуда хотелось заполучить живой экземпляр «псевдоколониального организма № 5277», летающего вопреки всем известным законам физики и биологии. Обещанная ими награда всё ещё искала своего героя, так как изучение дохлых по причине множественных пулевых ранений «осьминогов» хоть и дало материала на пять диссертаций, но главных вопросов не разрешило.

К непрерывно верещащим псевдозмеям присоединилась ещё какая-то тварь, и через навязший в ушах заливистый свист пробивались басовитые «у-уоооааап!». Вечерний концерт Зоны набирал обороты. То ли ещё будет на закате…

На всякий случай я проверил, крепко ли сидит стальной пруток в петлях люка. Тот сидел замечательно.

Наступало время отужинать и готовиться на боковую. Достав из кармашка на клапане рюкзака большой тюбик с надписью «Паста для мытья рук», я выдавил на ладони белёсую колбаску и старательно её растёр. Теперь подождать пару минут, пока липкая, сильно пахнущая мандарином слизь застынет, и стянуть похожую на рваные перчатки плёнку с ладоней. Грязь паста счищала идеально, заодно истребляя всякую невидимую глазом живность.

Ужин особым разнообразием не отличался. Банка армейской тушёнки. Пять жёстких, по виду и вкусу похожих на картон галет. Крепкий горячий чай из термоса. Тюбик сгущенного молока. Большая серая таблетка БАДУНа, биологически активной добавки универсального назначения: витамины, минералы, иммуностимуляторы, глицин и ещё много чего. Оригинальная аббревиатура была предметом шуток: некоторые сталкеры всерьёз принимали БАДУН за лекарство от утреннего недомогания, вызванного передозировкой УПРСТ — «Уникального ПротивоРадиационного СреТства», или, попросту, водки. Кстати, реально помогает. Кисленькая.

В люк постучали. Я подтащил поближе к руке «Сайгу» — мало ли, кто там долбится — и продолжил чаепитие. Стук повторился.

— Братуха, открой. Свои.

— Все свои дома сидят, телевизор смотрят, — я щёлкнул предохранителем. — Кто таков будешь?

— Кличут Седым. Из «Долга» я.

По неписаному закону Зоны отказать в убежище на ночь любому сталкеру, даже врагу, считалось последним делом. С другой стороны, некоторые мутанты великолепно имитировали голос и внешность человека, взять того же излома. Хорошо, что на ПМК последней модели имелась крошечная камера на выдвижном телескопическом прутике. Вытянув прут на всю длину, я просунул камеру в отверстие люка. Темно, блин.

— Эй, Седой! Фонариком посвети.

В зрачок камеры послушно уставился яркий луч, и экран ПМК залило ровным белым светом.

— На себя, умник! И руки покажи.

— Понял.

Пару секунд я любовался на небритое уставшее лицо, затем на руки. Одинаковые. Человеческие.

— Сейчас открою.

— Побыстрее, браток. Там вроде собачья стая собирается.

Седой помог отодвинуть люк и ловко просочился в убежище. Автомат с двумя рожками, смотанными изолентой, он затащил секундой позже.

— Спасибо, братуха… никак, Лунь собственной персоной? — сталкер протянул заскорузлую, жёсткую ладонь, я пожал руку, вглядываясь в смутно знакомое лицо. Где-то видел я уже коротко стриженые с заметной проседью волосы, цепкий прищур серых глаз, жёсткую складку губ. Немолодой, за сорок, вроде был военным. Вспомнил.

— Больница в Припяти.

— Ага, точно, — Седой скупо улыбнулся. — Лихо ты тогда королевскую плоть из своей пукалки срезал. Раз-два-три, и уже валяется. А мы по этой заразе из двух стволов молотили, и без толку. Чем ты хоть её?

Я достал из подсумка магазин и выщелкнул на стол тяжёлый патрон. Седой покрутил его в пальцах, с сомнением на лице вернул.

— Это же гладкоствол. Жакан, что ли?

— «Колун».

Хорошая пуля. Страшная. Разворачивается в теле широкими лепестками вокруг тяжёлого крепкого сердечника, вырубая в мясе кровавый тоннель и ломая кости. Навылет бьёт редко, быстро застревая в тканях и отдавая им всю свою энергию. Что, впрочем, от неё и требуется. Королевской плоти обычно хватало трёх-пяти штук, когда из автомата можно было выпустить два рожка, и то с сомнительным успехом. Да, памятная была ночка, когда втроём забились в больничный гараж и отстреливались от тварюги, прячась под рассыпающимися от ржавчины фургонами «неотложек», а рядом урчали лужи «киселя», в который никто не влез только по счастливой случайности. Даже и не поговорили тогда — некогда было. «Долговцы», кивнув в знак признательности, побежали в бывшую амбулаторию, где ещё три их товарища по клану зачищали здание от «прыгунов», а я продолжил преследовать мелкого «осьминога» в надежде изловить и доставить учёным. Так и не добыл, кстати…