— Хорошо у тебя, Лунь, получается всякую нечисть валить. Нам такие люди нужны.

Ну вот. А я то всё ждал, когда вербовка начнётся. Предсказуемы «долги» так, что аж скучно делается. Идейные, ядрена восемь. Задались целью уничтожить Зону, да только безнадёжное это дело. Гавкала, понимаешь, моська на слона.

— Ненавидишь, значит, Зону?

— Ненавижу, — сдавленно выдохнул Седой и хрустнул сжавшимися до белизны кулаками — не имеет эта погань права на существование, понимаешь? Расползается мерзость по нашей земле, люди мрут, как мухи в аномалиях этих чёртовых, монстры их жрут, болезни новые. Это враг, Лунь, это… даже слова не подберу. Ну, пойдёшь к нам?

— Нет.

— Ясно, — Седой достал банку, нож, несколькими ударами взрезал крышку, с расстановкой поел, молча принял от меня кружку чая.

— Почему? — спросил он, когда я уже думал, что разговор закончился.

— Гуляю сам по себе, — ответил я, и добавил. — Да, если честно, не могу сказать, что разделяю вашу философию.

— И что не нравится? — на скулах Седого заиграли желваки.

Врать Седому не хотелось, но и сказать, что не воспринимаешь Зону как лютого врага и готов крошить мутантов только за то, что они мутанты, тоже было как-то не с руки. Совсем разобидится. Я решил нейтрально пожать плечами и ответить вопросом на вопрос.

— Представь, что зачистили вы Зону до последней животины, убрали все аномалии, раскурочили артефакты. Всё, нет Зоны, и не будет больше никогда.

— Ну, представил.

— А дальше? Куда подашься, Седой?

Желваки на скулах сгладились. Седой задумался.

— Земля большая. Где-нибудь пригожусь.

— Вот именно, что где-нибудь, и, скорее всего как-нибудь. Поди, плохо после того, что в Зоне прошёл, где себя уважал, где, наконец, нужен был, за Периметром ломом снежок долбить и копеечку считать от подачки до подачки.

— Вот, значит, как, — Седой хмыкнул. — Может быть, и снежок. Да только совесть при этом чистая будет, что свой долг выполнил, что людей спасал. А ты вот, Лунь, шкура.

— А ты дурак, — ответил я на комплимент взаимной любезностью.

— Это почему же?

— Потому как мозгами раскинуть тебе лениво. Зона это не только одна сплошная дрянь. Это, знаешь ли, перевороты в науке, новые знания, вслед за которыми придут и новая техника, и новые лекарства, и, чем чёрт не шутит, на планете меньше гадить станем. А денег я не больше твоего зарабатываю. «Долги» «ботаникам» хабар мешками таскают, попутно с исполнением великой миссии, так сказать. И правда на всех одна, и только вы одни её знаете, а все остальные либо упорствующие в своих заблуждениях идиоты, либо, как ты изволил выразиться, шкуры. Сектантством пахнет, дружище. Крайностей я не люблю, Седой, и потому останусь одиночкой.

Седой крякнул, потёр подбородок и достал из своего сидора бутылку водки.

— Извини, Лунь. Сгоряча ляпнул. Может, и так, что у каждого своя дорожка должна быть, и правда для всех разная. С другой стороны, ты и без нас тварей щёлкаешь как надо, так что можешь и одиночкой по Зоне лазить. Каждому своё.

Я усмехнулся про себя — надо же, разрешил, так сказать, устной резолюцией. Бумажку бы ещё дал: «Подателю сего сталкеру Луню позволяется отныне беспрепятственно передвигаться по Зоне ввиду несомненной пользы оного как истребителя мерзких мутантов. Представитель клана «Долг» защитник правого дела Седой». А снизу чтоб печать круглая. Естественно, последние свои мысли я не озвучил.

— Мир? — Седой уже свернул бутылке блестящую голову и разливал водку в два крошечных пластмассовых стаканчика.

— Мир, — согласился я. В люк постучали. Просто день открытых дверей какой-то…

— Эй, чуваки! Сами мы не местные, голодаем, скитаемся! — заорал кто-то сверху странно высоким, хрипловатым голосом. — Дайте водички попить, а то так жрать хочется, что и переночевать негде!

Что за идиот… орать вот так, посреди ночной Зоны это всё равно, что раздать приглашения всем тварям в радиусе километра на званый ужин. И поучаствовать на нём же в качестве главного блюда.

Седой кивнул, перехватывая удобнее автомат, я поднял люк. В подвал заглянула чумазая мордочка — идиот при ближайшем рассмотрении оказался идиоткой лет двадцати.

— Здорово, чуваки, — на вымазанном сажей и кирпичной пылью лице засияла широкая белозубая улыбка. Схватив безумную девицу за отворот старенького латаного комбинезона, я вдёрнул в люк неожиданно лёгкое тельце. Та возмущённо вякнула, но, получив затрещину от Седого, сочла за лучшее промолчать. Я быстро закрыл люк и прислушался. Кажись, пронесло…

— Ты чё, с дуба рухнула, дебилка? — негромко поинтересовался Седой. — Нашла место глотку драть. Откуда такая?

— От блин, я попала. «Долг». Маза фака, — произнесла с бесконечной печалью в голосе юная дева. Пожалуй, я поторопился с возрастом. Двадцати ей точно не было.

— «Свобода», — мрачно констатировал Седой.

Я пробежался взглядом по новой гостье. Седой не ошибся. Ошибиться было просто невозможно. Вышитые «пацифики» на драном, практически бросовом комбезе. «Фенечки» в три ряда на тощих запястьях. Ну и, естественно, алюминиевый лист конопли на шее и несколько стилизованных под безопасные бритвы висюлек с надписями: «Пису Пис — Miru Mir», «Да здравствует Свобода» и даже совершенно неуместное «Fuck you self!».

— Тебя как звать-то? — спросил я.

— Я – Хип, — охотно откликнулась девчонка и добавила грустно. — От ёкарный бабай, уж попала, так попала…

— Я фигею, — доверительно сообщил Седой.

— Очень приятно. Я – Хип.

— Понял уже.

— Лунь. Одиночка, — Представился я. В этот момент в люк тихо поскреблись.

— Ну вот. Начинается, — Седой вздохнул. — Молодец, едрит твою налево. Сейчас эта тварь своих друганов позовёт. Приятного аппетита им пожелай, если успеешь.

— Не, — отрицательно покачала головой Хип. — Это доход какой-то на хвост сел. Обдолбанный на всю башку, но жалко, пропадёт.

— Не зомби?

— Ага, такая я дура, что зомбака от живого не отличу. Откройте ему уже. От, бли-ин…

Ржавый люк уже в четвёртый раз заскрежетал по бетону, и к нам буквально ввалилось тело в засаленной, выцветшей химзащите.

— Благодарствую. — Буркнуло нечто, устраиваясь в уголке и сбрасывая на спину прорезиненный капюшон.

Меня разобрал смех. Закусив губу, я идиотски хихикал, глядя на банку с окурками. Компания в сборе. Одиночка, «Долг», «Свобода» и «Монолит». Вскоре не выдержал и Седой.

— Обкурились, — определила Хип. До неё юмор ситуации ещё не дошёл. Монолитовец хмурился.

— Скажу нашим — не поверят, — отдышался, наконец, Седой, отложив автомат так, чтобы можно было до него дотянуться. — Да хорош уже блинами крыть, пигалица. Не трону.

— Оружие есть? — спросил я Хип.

— Ну, — моим глазам предстал «Макаров» с порыжевшим затвором. — Маслят тока три штуки. Похавать есть чего? А то, блин, брюхо к спине уже присохло.

— Ага. Щас, — Седой демонстративно затянул горловину мешка. Я покопался в своих запасах и поставил на стол две банки тушёнки, галеты и выцедил в кружку остатки чая из термоса.

— Добрый ты, я посмотрю, — фыркнул Седой. — Да эти уроды тебе завтра пуль в спину и насандалят, когда отвернёшься. В благодарность. Известный контингент.

— Респект, чувак, — дрогнувшим голосом сказала Хип. — Спасибо, в общем. Эй, доход, налетай, пока горячее.

Монолитовец поймал банку, достал из-за пазухи внушительный кинжал с наборной рукояткой, медленно срезал крышку и тем же кинжалом начал доставать из банки куски тушёной свинины. Хип уничтожала свою порцию быстро, жадно, жмурясь от удовольствия и с трудом заглатывая плохо прожёванную тушёнку. Я отметил, что она довольно миловидна, даже симпатична, несмотря на грязь и давно немытые волосы. Занесло же девчонку в Зону. И как только выжила с такими-то ухватками?

— Сколько лет тебе?

— А? Двадцать четыре

— Не трынди.

— А чё? — Хип быстро взглянула из-под упавших на лоб русых прядей. — Ну ладно. Тока, короче, не стебитесь. Восемнадцать зимой будет.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: