Хелен так тянулась к маленькому окошку кареты, что я в конце концов поменялась с ней местами, и она стала кокетливо взглядывать в сторону гарцующего Веллингтона, и по ее напряженной спине, по румянцу, вспыхивающему всякий раз, когда Джим проезжал мимо, по суетливости, вовсе Хелен не свойственной, я поняла, что она влюблена в англичанина.

По крайней мере в такого красавца трудно было не влюбиться.

Обо мне речи не было. Не до того. Амуры меня не влекли, по крайней мере пока я точно не узнала, что имею и на какую партию смогу в дальнейшем рассчитывать.

Так что сердце мое молчало по вполне понятной причине. Будущего мужа я и впрямь смогу выбрать лишь в зависимости от своего состояния...

Может, Сашка не прав и между Хелен и Джимом любовь? А равнодушие Веллингтона к соотечественнице всего лишь нарочито? Но думала я об этом с некоторой ленцой, потому что меня это не касалось и, честно говоря, не слишком интересовало.

Я все еще не могла избавиться от некоторой неловкости – мне навязали свое общество люди незнакомые, или малознакомые, вроде Хелен, и кто знал, как долго я буду терпеть их рядом с собой.

Подозреваю, что мое беспокойство объяснялось еще и тем, что нынешнее положение как бы лишало меня взрослости и самостоятельности, возвращало во времена детства, когда моим мнением далеко не всегда интересовались и я была вынуждена подчиняться любым решениям своих родителей... Теперь их заменяли посторонние мне люди...

Впрочем, если в Дедове и правда удастся отыскать бумаги отца и в них письмо, ради которого едет со мной Зимин, то от его общества я буду избавлена в тот же день. Ежели и в самом деле ему нужно только это проклятое письмо.

Теперь я понимала Люси Ермолову, которой не шутилось по пути в имение. Я тоже не могла не думать о том, что случилось в Дедове и почему не откликается наш управляющий.

Потому, наверное, путь в имение мне показался долгим и изматывающим, так что, когда карета наконец остановилась, я выскочила из нее, не дожидаясь даже, когда Зимин или Веллингтон подаст мне руку.

Сашка беспрепятственно въехал через распахнутые почему-то ворота нашей усадьбы прямо к дому.

На первый взгляд наш дом был цел, целы и окна, но в то же время от него веяло таким запустением, что я поежилась.

Некоторое время на крыльце никого не было видно, а потом выскочила Марья – одна из наших дворовых девок – и заголосила:

– Матушки мои! Княжна! Ваше сиятельство! Наконец-то вы приехали!

Вид у Марьи был, что называется, из рук вон: волосы неприбранные, торчат из-под платка в разные стороны. Лицо чумазое и худущее, словно бедная девушка долго голодала.

– А где Фридрих Иванович? – спросила я, прерывая этот поток стенаний.

– Да уж месяца три как помер, – вздохнула Марья.

– Помер? – изумилась я. – Но от чего?

– Животом маялся. Думали – может, холера? За неделю сгорел... Баяли, из господ более никого не осталось, и мы уж думали...

Она замялась, и я сразу поняла, что в нашем имении происходит нечто, о чем я даже не подозреваю.

– А где все остальные люди?

– Сидят по клетям, – зачастила Марья. – Осип не разрешает без толку шляться по двору.

– Какой Осип? – Моему удивлению не было предела.

Насколько мне помнилось, старостой у наших крепостных был Герасим, толковый мужичишка средних лет, который считался правой рукой нашего Фридриха Ивановича и, ежели тот куда-нибудь отлучался, с успехом заменял его.

– Герасим-то жив? – спросила я у Марьи.

– Жив, что ему сделается, – опять с заминкой ответила она.

– Но тогда в чем дело?

– Осип заругается, – выговорила она задрожавшими губами.

Я чувствовала: еще немного, и не смогу сдерживаться, а стану топать ногами и кричать в голос. Это же надо такое придумать: какой-то Осип держит в страхе моих крепостных настолько, что они относятся ко мне не как к своей госпоже, а как к чужому человеку, который не сможет их защитить!

– Делай, милая, так, как говорит тебе твоя госпожа, – строго сказал подошедший Зимин; оказывается, он некоторое время стоял рядом и наблюдал мое общение со слугой. – С Осипом мы сами разберемся.

Я с признательностью взглянула на поручика: своевременно он пришел мне на помощь. Теперь, кажется, дела оборачивались таким образом, что мне стоило поблагодарить судьбу за то, что в трудную минуту рядом со мной оказались двое мужчин, которые в случае чего могли меня защитить. От кого, я пока не знала, но подозревала, что об этом мне станет известно в самое ближайшее время.

Если бы только я могла предвидеть, чем закончится наша встреча с Осипом! Но пока я пребывала в полной уверенности, что без труда наведу порядок в своем имении, и приказала Сашке выпрягать из кареты лошадей.

Он согласно кивнул и занялся лошадьми, а всех, кто приехал со мной, я пригласила в дом, еще раз извиняясь за то, что не знаю, какой прием их здесь ждет.

Джим тоже спешился и протянул повод подошедшему Сашке.

– Не беспокойтесь, господин Веллингтон, пригляжу я за вашим Тимом, – сказал тот.

Внутри дома было холодно и сумрачно. С первых шагов на нас повеяло разрухой, хотя я еще не понимала, откуда пришло это ощущение.

Мы вошли в пустой гулкий вестибюль. Показалось странным, что одна из стен – зеркальная – была цела, хотя ни вешалки, ни банкетки – ничего из мебели здесь не имелось.

Налево от вестибюля располагались комнаты наших слуг. Тех, что всегда должны быть под рукой: убирать комнаты, одевать господ по утрам, готовить их ко сну, приносить завтрак в постель. Да мало ли. Коридор в эти комнаты из вестибюля не был виден – для того по замыслу отца архитектор предусмотрел некий выступ стены, перед которым виднелась ниша со скульптурой жизнерадостной лесной нимфы.

Сразу за вестибюлем у нас был парадный зал для званых обедов, но я решила вначале пойти направо, туда, где была уютная гостиная – в ней мы любили собираться семьей и с близкими друзьями, паче чаяния они случались в это время в гостях.

Подалее, за следующей дверью, была комната, где в прошлый раз по приезде в Дедово жила я.

Мои гости отправились следом за мной – не могла же я наказать им остаться, под предлогом того, что вначале я сама все осмотрю. Тем более что и посадить их пока было некуда.

Но может, в гостиной они могли бы подождать, пока я распоряжусь накормить нас и подготовить для всех комнаты.

Едва я потянулась к двери гостиной – Веллингтон тут же подскочил и с поклоном открыл ее. Мы все почти одновременно шагнули в дверь и остановились, не сделав и двух шагов. Оказалось, пустота вестибюля была не случайна. Кто-то неизвестно для каких целей вытащил из комнат дома всю мебель!

Куда подевались оттоманки и изящные легкие кресла на гнутых ножках, которые мой отец привез из Италии? Где теперь ковры и гобелены? На одной из стен гостиной, к примеру, висела огромная и ужасно дорогая шпалера, изображавшая одну из битв крестоносцев. Я до сих пор помнила споры моих родителей и сетование матери на то, что за сумму, потраченную на этот шедевр, можно было купить село с сотней крепостных.

Тогда отец, смеясь, заметил:

– А что можно купить на изумруд, подаренный тебе моей матушкой?

Помнится, мама тут же замолчала, будто смутилась. Сказала:

– Ну ладно, пусть висит!

Но теперь не было этой шпалеры. Со стен исчезли даже штофные обои, и теперь гостиная напоминала помещение, оставленное после стоянки варварами.

Как, оказывается, страшно, приготовившись не к самому лучшему – граф Зотов ведь говорил, что французов здесь не было, вот я и обрадовалась, – застать положение вовсе ужасным. А я не только приехала в имение сама, но и привезла с собой гостей, в полной надежде на то, что наше поместье не разорено. Тогда куда все делось и почему до сего момента, кроме Марьи, сюда не явился никто из наших слуг?!

Ко всему прочему где-то задерживался Сашка. Я подошла к окну, выглянула в сад – никого.

Аксинья, видя мое смятение, взмолилась: