Адвокат мельком взглянула на своего спутника.

– Это не бомба, а портфель со списками… – быстро пояснила Надя, но тут же сбилась с мысли и закричала: – Прекратите надо мной издеваться!

– С удовольствием это сделаю, – я аккуратно освободил свою руку. – Я вам завтра позвоню. До свидания.

– Вы не можете просто взять и уйти.

– Могу. Тем более что я у вас ничего не брал. Я уже устал от вас и вашей не менее взбалмошной сестрички. В самое ближайшее время я сделаю все возможное, чтобы закончить дело. И мой вам добрый совет, уведите отсюда Гришу. Он до беспамятства влюблен в вас, и может натворить черт знает что.

На углу меня догнала Настя. Мягко прижавшись к моему плечу, она снова заплакала. Она плакала тихо и жалобно, как может плакать только глубоко несчастная женщина.

Отойдя на безопасное расстояние от Надежды Шарковской, я остановился возле телефона-автомата и порылся в карманах. Настя протянула мне целую горсточку мелочи. Когда я заметил, как дрожит ее тонкая рука, я вдруг почувствовал, что в моей груди нарождается какое-то новое, доселе неизведанное чувство. Это был хороший признак, потому что-то чувство, которое я выносил в своей груди, можно было смело назвать холодным и расчетливым бешенством.

Я быстро набрал телефонный номер названный мне Светланой. Ответивший мне голос мог принадлежать только старушке ангельского вида с ямочками на щеках. Я постарался вкратце изложить суть своего дела. Старушка внимательно выслушала и посоветовала мне как можно быстрее убираться из города. Я спросил, почему и тут мама сестер Шарковских поведала мне одну, довольно любопытную историю. Как-то раз, еще в голубом детстве, ее дочки-близняшки не поделили котенка, подаренного им на день рождения теткой. После упорной борьбы за обладание драгоценным котенком Светочка и Наденька наконец-то нашли компромисс и выбросили бедное животное в окно. По словам мамы, обе ее девочки считали себя победительницами. Светочка и Наденька вообще никогда никому не проигрывали, оставляя такую честь кому угодно, только не себе. Впрочем, та, что родилась на час позже и потом подалась в адвокатуру, обладала все-таки более мягким характером. Мама припомнила, что именно Наденька перевязывала голову мальчишке, на которого свалился котенок.

История с котенком заинтересовала меня, и постарался расспросить о ней подробнее. Словоохотливой маме Шарковских понравилась беседовать с посторонним, но очень вежливым человеком. Она рассказала мне еще целую кучу довольно любопытных фактов. Оказывается, в борьбе девочек за котенка был и такой этап, когда они обе гнали его. Это произошло после того, как окончательно обалдевший от приключений котенок перепутал спальни сестричек, то есть самовольно перебрался из одной спальни в другую. Тогда та девочка, от которой он ушел, не растерялась и принялась утверждать, что она сама выгнала надоевшего ей котенка. А та, к которой он пришел, не желая оставаться в дураках, заявила, что котенок ей совсем не нужен. Так на некоторое время бедный котенок стал изгоем. Но, увы, ненадолго. Едва он прижился в спальне мамы и девочки наверняка удостоверились в том, что за котенка можно снова хорошенько подраться, схватка возобновилась с новой силой.

Я беседовал со словоохотливой старушкой довольно долго, до тех пор, пока Настя не замерзла. Потом поблагодарил собеседницу и повесил трубку.

Мы медленно побрели по тротуару… Настя уже перестала плакать. К моему удивлению, все попытки заговорить с ней оказались безуспешными. Настя молчала и смотрела куда-то в сторону. У ближайшего кафе я остановился и предупредительно распахнул перед Настей дверь.

Честное слово, когда в октябре грустные дворники жгут листву, кофе приобретает какой-то особый, терпкий привкус. Он больше горчит, пахнет дымом, и его теплота кажется куда более приятной, чем, допустим, в жарком июле.

Я улыбнулся и задал Насте самый что ни на есть дурацкий вопрос:

– Ты любишь пить кофе в октябре?

Настя механически кивнула, рассматривая стакан.

– Посмотри за окно, – попросил я.

Настя посмотрела.

– Октябрь. Падают последние листья, и мы пьем кофе… – я говорил противным голосом поэта-неудачника испытывающего очередной приступ вселенской скорби. – Пройдет год, снова будут падать листья, и мы снова будем пить кофе. Все проходящее, Настенька. Вечных истин нет, кроме одной. А она гласит, что все проходящее – вечно. Нужно жить дальше. Кстати, ты меня слушаешь или нет?

– Слушаю, – Настя кивнула. – Я тебя очень внимательно слушаю. Десять минут назад, в телефонном разговоре, ты расспрашивал какую-то женщину про кота, а теперь решил сойти с ума и заговорил о кофе в октябре.

– Я пытаюсь понять, что мне делать дальше.

– Жаль, что этого не может сделать Коля. Я уверена, что сейчас, в кабинете следователя, его бьют по голове большими, черными палками.

"Пора, – решил я. – Извини, пожалуйста, меня Настя, но пора!.."

– А тебе не приходила мысль, что Коля сам во многом виноват? – резко спросил я.

– Коля?.. А разве он, а не ты написал идиотскую статью?

– Я хотел вернуть кирпич.

– Плевать я хотела на твой кирпич.

– Не на мой, а на свой.

– На свой тем более. Мне нужен Коля.

– Во время следствия Коля сразу же заявил, что он, мягко говоря, не очень сильный человек. А таких, как известно, любят бить. Иногда из простого интереса.

– Во-первых, Коля не заявлял ничего подобного, – повысила голос Настя. – А, во-вторых, он умный и сильный. По вечерам, когда другие мужики пьют водку или лезут в постель к чужим женщинам, Коля сидит дома и работает.

– Конечно, – согласился я. – А когда не работает, то пьет сухое вино и играет с тобой в поддавки на щелчки.

– Вот именно этим он мне особенно дорог! – громким, трагическим голосом заявила Настя.

Мы встретились с ней глазами. Я невольно подумал о том, как сильно изменилось ее лицо за последние полчаса: оно осунулось, стало твердым, а возле носа вдруг пролегла легкая тень суровой морщинки.

Я немного подумал и сказал:

– Пойми, я не могу говорить с тобой о деле до тех пор, пока мне не удастся по-настоящему разозлить тебя. Понимаешь?.. Сейчас я пытаюсь добиться именно этого. Но я не уверен, что у меня у меня получается…

– Я готова тебя убить только за одно кислое выражение твоей физиономии, – твердо сказала Настя.

Я отрицательно покачал головой.

– Не верю.

Настя приподнялась, взяла с соседнего столика стакан с недопитым кофе и вылила мне его на голову.

– А теперь?

– Уже лучше, – я вытащил платок и вытер мокрые волосы. – Интересно, как Коля прожил с тобой семь лет? При определенных обстоятельствах твои чувства очень трудно понять. Ты – женщина загадка.

Настя встала.

– Я пошла домой.

– Ты не пойдешь домой. А теперь сядь и спроси почему.

– Пошел ты к черту.

– Отлично! Сядь.

Настя нехотя села и посмотрела на входную дверь. Любое мое следующее слово могло стать в нашем диалоге последним.

– Итак, мы начинаем действовать, – сказал я. – Точнее говоря, действовать будешь ты. Сейчас ты поедешь домой к адвокату Надежде Шарковской и познакомишься с ее любимым мужчиной Геной.

– Зачем?

– Затем, что завтра в час дня ты отправишься со мной в ресторан "Восток". Там мы пообедаем со следователем Светланой. Она тебя не приглашала, но ты придешь. Так вот, завтрашняя встреча не будет иметь никакого смысла, если мы не сможем к ней как следует подготовиться.

– Я ничего не понимаю, – призналась Настя.

– Откровенно говоря, и я тоже. Но вполне возможно, что завтра нам повезет. Теперь что касается твоего сегодняшнего задания… – я понизил голос до шпионского шепота, но на Настю это не произвело никакого впечатления.

Я невольно вспомнил сестричек Шарковских и едва не прослезился от умиления: как все-таки легко работать с женщинами, у которых чувства опережают мысли!

– Ты позвонишь в квартиру адвоката, – продолжил я. – Когда тебе откроет дверь симпатичный мужик по имени Гена, скажешь ему, что ошиблась адресом.