Я подошел к запертой двери и пнул ее ногой.

– Приятные новости еще есть? – спросил я.

За дверью послышалась тихая возня. Женщины подпирали закрытую дверь кухонным шкафом. Сзади, тяжело дыша, подошел Коля. Он сердито щурился и прижимал к лицу носовой платок.

– Ты разбил мне нос, дурак, – сказал он.

– Пошел к черту! – я снова повернулся к двери. – Если вы будете молчать, я выломаю дверь.

Женщины оставили в покое шкаф и принялись перешептываться.

Нет, Настенька определенно пыталась загладить свою вину перед адвокатом и полностью встала на ее сторону. Это я понял из того, что в ее голосе явно прослушивались возмущенные нотки. Но когда за дверью послышалось: "В конце концов, обменяем и Раю на что-нибудь…", я ударил кулаком в дверь с такой силой, что с потолка упал кусок штукатурки.

– Откройте дверь, аферистки!

– Подожди, – послышался в ответ торопливый Настенькин голос. – Давай лучше поговорим спокойно.

– Для этого мне нужно видеть лицо Надьки. Я хочу ей напомнить, что жена подзащитного – святое табу и к нему не стоит прикасаться.

За дверью снова послышался тихий шепот.

– Слушай, что ты развоевался? – вдруг взорвалась Настя. – Пока не случилось ничего не страшного. Светка хочет, что бы ты приехал к ней.

– Это я собираюсь сделать только после того, как переговорю со своим адвокатом.

– Если ты поговоришь с адвокатом сегодня, тебе придется искать еще дюжину завтра, – возразила Настя. – Кроме того, Светка требует, что бы ты приехал к ней немедленно. Иначе она не пустит тебя в камеру к Рае.

– Что-что?..

Адвокат что-то тихо заговорила. Настя громко повторяла ее слова.

– В этом случае ты можешь остаться с ней на ночь. У тебя молодая жена и ты будешь очень беспокоиться, если она проведет ночь вне дома. Светка в бешенстве. Она может натворить что угодно.

– Это все?

– Все. Остальное она тебе скажет сама.

Я вышел из квартиры и так сильно хлопнул дверью, что в квартире что-то упало. Я поймал себя на мысли, что хорошо бы, если это был очередной кусок штукатурки и что было бы просто здорово, если бы он свалился на голову моего адвоката-проходимца.

Великолепно, черт возьми!.. Итак, не смотря на все мои усилия, вместо изящного конца наша история получила самое невероятное продолжение. Рая в КПЗ!.. Это выглядело также нелепо, как маленькая девочка в розовом платьице в казарме штрафного батальона.

Я так сильно спешил и нервничал, что впервые в жизни разговаривал сам с собой. Мой монолог почти достиг степени горячечного бреда.

Прохожие оборачивались и долго смотрели мне вслед…

Глава восьмая

в которой рассказывается о том, что любая интрига похожа на колеблющиеся весы, а так же о том, что не стоит унывать даже, казалось бы, в безвыходных ситуациях.

У входа в КПЗ меня остановил усмехающийся прапорщик. Он явно поджидал меня и снял телефонную трубку, еще не услышав моего требования о немедленной встрече со следователем Светланой Петровной Шарковской.

Я присел на казенную скамью. Закончив разговаривать по телефону, прапорщик коротко бросил:

– Ждите.

Я безропотно прождал пять часов. Иногда я выходил на улицу, чтобы покурить и именно там, глядя на свободных людей, я вдруг понимал, насколько несвободен я сам. Мои руки не сковывали наручники, а ноги – кандалы, меня не окружали стены и решетки, а под свитером не прятался скромный собачий ошейник, но, тем не менее, я никуда не мог уйти. И даже более того, я не был в тюрьме, я терпеливо ждал, когда меня пустят в тюрьму. Господи, не это ли высшая степень несвободы, когда ты становишься узником и совсем не замечаешь этого? Но тогда, может быть, и сама свобода не столь драгоценная игрушка, если человек готов вот так легко променять ее на встречу со следователем? Или вопрос был совсем в другом: мне было наплевать на себя, и я хотел только одно – вытащить из беды мою Раю. Кажется, я даже успел подумать о том, что из таких "узников" как я было невозможно собрать даже самую крохотную демонстрацию. Увы, но я был готов в одиночку бороться с целым миром, а не взывать к его помощи.

В десять часов вечера, прапорщик наконец-то открыл решетчатую дверь. Мы прошли по коридору и остановились возле уже знакомой мне камеры номер тринадцать.

– Светланы Петровны сегодня не будет, – пояснил прапорщик. Он кивнул на дверь: – Но если вы хотите, вы можете переночевать с женой.

Я кивнул. Прапорщик долго скрежетал ключом в замочной скважине. Он искоса бросал на меня многозначительные и вместе с тем довольно насмешливые взгляды.

– Эй, дамочка, – крикнул он в абсолютно черный проем за распахнувшейся дверью. – Гостя принимай.

Я шагнул в камеру. Дверь с грохотом захлопнулась.

Несколько секунд я стоял и осматривался, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в полной темноте, а потом тихо позвал:

– Рая…

Ответом мне послужил животный рев неведомого существа, и чьи-то сильные руки вцепились мне в горло. Я инстинктивно схватил их за запястья. Под моими пальцами захрустели хорошо накрахмаленные рукава мужской рубашки.

– Я тебе покажу Рая, – прошипел незнакомец. – Удавлю, падлу!

Я несколько раз ткнул перед собой кулаком наугад. Существо взвизгнуло и отлетело в сторону. Я бросился вперед. Незнакомец метнулся к выходу, но мне удалось схватить его за пиджак и повалить на нары. Тот отчаянно сопротивлялся. Я ударил еще раз, целясь в то место, где должные были быть ребра незнакомца. Прижатый животом к нарам незнакомец взвыл нечеловеческим голосом:

– Лучше убей, гад!

Стараясь говорить спокойно, я спросил:

– Здесь должна быть женщина. Где она?

– Я не женщина.

– Ты не ответил на вопрос.

– Не знаю!.. Я здесь совсем один.

Голос показался мне знакомым, и я спросил:

– Ты кто?

– А ты кто?.. И вообще не дави мне на шею, позвоночник сломаешь.

Я чуть ослабил захват. Задать следующего вопроса я не успел – за дверью захохотали и в камере вспыхнул яркий свет. Несколько секунд я с удивлением рассматривал своего противника, а потом плюнул с досады и отпустил его. На нарах лежал всклоченный и одичавший Гриша.

Пару минут мы приводили себя в порядок, искоса посматривая друг на друга. Гриша сердито сопел и никак не мог зашнуровать дрожащими пальцами шнурки потерянного в пылу схватки ботинка. Я поднял с пола рукав его пиджака и положил рядом с Гришей. Он благодарно кивнул.

– Давно ты здесь? – спросил я.

– Второй день, – голос Гриши трагически дрогнул.

– Ты сильно изменился, – заметил я. – У тебя такой робинзоновский вид, словно ты прожил тут лет пять.

– Меня допрашивала Шарковская.

– Та или другая?

Гриша не понял шутки и выругался.

– Конечно та.

– Сочувствую. Что же она хотела?

Гриша пожал плечами.

– Черт ее знает. Сначала она расспрашивала меня, о чем мы болтали на вечеринке после твоего освобождения. Потом рассматривала списки по распределению участков, – их отобрали у меня при обыске, – а затем целых полчаса молча курила у окна.

Новость о списках насторожила меня. Я почти забыл об их существовании.

– Зачем Светке списки? – спросил я.

Гриша немного успокоился. Он сел и вытащил сигареты.

– Ты знаешь, – прикурив измятую сигарету, заговорил он. – У меня сложилось такое впечатление, что она и сама толком не знает, зачем они ей нужны. Кирпич-то уже свистнули и это все знают.

– Значит, ты так и не понял, чего она хотела от тебя?

– Нет… – Гриша обиженно хлюпнул носом. – Этот следователь не женщина, а змея подколодная. Она хотела меня завербовать в осведомители.

Я улыбнулся.

– Понимаю. Ты не согласился. Тогда Светка сказала, что подсадит на ночь к тебе в камеру какого-нибудь типа со строго определенными сексуальными наклонностями. Такая провокация в ее стиле. Ты, конечно, занервничал. Когда охотник вдруг превращается в добычу, он поневоле начинает нервничать. Но зачем Светке вдруг потребовался доносчик?