— Дозволено ли будет обратиться к сеньору Ла Крусу? "А, так дошло до сеньора!" — подумал я и ответил:

— О, разумеется, сеньорита Моралес.

— Как вы намерены вознестись на небо, когда мы доберемся до Амарильо-Кучильо?

— Воспользовавшись тамошним космопортом, — сообщил я ей.

— Если не будет на месте циркумлунного корабля, мне придется подождать.

— Ах, космопорт, — произнесла она, с сомнением покачав головой. — Но где вы собираетесь ожидать в Амарильо-Кучильо? Ведь это всего лишь техасский рабочий поселок.

— В этом я рассчитывал на помощь Революции, — с тревогой ответил я. — Такое убеждение я вынес из наших бесед в Далласе.

— Да-да! — отозвалась Роза. — Но Даллас это Даллас, и что говорилось там, говорилось там. А Амарильо-Кучильо — совсем другое дело. Карлос, какие у вас в тех краях контакты?

— С индейцами кри, — ответил Мендоса. — Они ведут бродячую жизнь, хотя некоторые и обосновались в лагерях под городом. Ну и, естественно, с киборгизированными, но у этих нет ни положения, ни влияния. Есть ли симпатизирующие нам среди горожан, мне неизвестно. Может быть… — Он умолк, помотав головой.

Я догадался, что он хотел сказать. "Может быть, Эль Торо знал, но со мной он про это не говорил". Мне в голову пришла новая мысль.

— Есть еще Пропавший Уранинитовый Шурф Чокнутого Русского, — сказал я. — Конечно, некоторые из вас считают его мифом, — добавил я, поглядев на Рейчел. — Тем не менее на Землю я прилетел с единственной целью отыскать его и предъявить на него права, если удастся. Чтобы добиться последнего, я надеялся заручиться посредничеством местных революционеров, занимающих достаточно важные посты. Но если таких нет, я все равно приложу максимум усилий. Может быть, для предъявления заявки я смогу воспользоваться моим техасским костюмом, который так хорошо маскировал меня на пласа де Торос в Канзас-Сити.

Тут меня перебила Рейчел.

— Но, сеньор Ла Крус, как вообще вы сможете предъявить заявку, если при вас нет даже карты? Нам ведь это хорошо известно!

А, так и она меня сеньорит!

— Карта у меня здесь! — сказал я ледяным тоном и прикоснулся ко лбу. — Эти сведения о Терре я досконально изучил еще в Мешке. Если шурф существует, я его найду.

— Да и, возможно, заявка тоже у вас в голове, и вы помните ее дословно, — подхватила Рейчел. — Но заявка в голове — не документ. На ней нет ни подписей, ни печатей.

— А заявка у меня вот здесь, — сказал я, прикладывая ладонь к сердцу. — Ну, а как я намерен заявку подать… Это мое дело, сеньорита Ламар!

Она чуть-чуть отодвинулась, приподняв плечо и делая вид, будто сокрушена. С каким наслаждением я дал бы ей пинка! Я перехватил злоехидную улыбочку Розы. Нашлось бы дело и для другой моей ноги!

Мендоса мягко возразил:

— Но если заявка действительно при вас, так зачем карта, зачем искать шурф? В заявке обязательно указывается точное местоположение.

— Но не в этой, — заверил я его. Затем, прежде чем кто-нибудь успел обвинить меня в помешательстве, я продолжал: — Однако исходный чокнутый русский, который продал заявку индейцу кри, который продал ее алеуту, который продал ее моему деду, — этот чокнутый русский, которого, между прочим, звали Николай Нимцович Низард, перед тем как исчезнуть, принес в тогдашнее йеллоунайфское бюро в конверте со своей подписью образчики уникального сочетания уранинита, сиенита, ретинита и гранита. На основании этих образчиков его заявка получила предварительное утверждение. Если кто-то предъявит точно такие же образчики, плюс уточненные данные о местоположении шурфа и плюс предварительно утвержденную заявку, тогда она будет утверждена окончательно.

— Русский был чокнутым, как хитрый лис, — заметил Мендоса, многозначительно кивнув. — Он боялся, что Бюро, орудие капиталистического правительства, присвоит его открытие.

— Следовательно, — сказал я, — мне теперь требуется ваша помощь, чтобы отыскать шурф. Я знаю, у вас в вашей стандартной аппаратуре обеспечения безопасности есть детекторы радиоактивности, а веенвеп идеально приспособлен для поиска известных мне ориентиров: три выхода скальных пород, образующих вершины равностороннего треугольника со сторонами длиной в километр. Южный и северный выходы — бледный гранит. Западный — более темных оттенков, там-то и находятся залежи уранинита.

Мендоса огорченно мотнул головой.

— Боюсь, я не имею права использовать революционный летательный аппарат для такого индивидуалистического предприятия.

— Совершенно верно! — поддержала его Роза. — Революция превыше всего.

— По-моему, — заявила Рейчел, — не нужно укреплять сеньора Ла Круса в его иллюзорных надеждах на несуществующие залежи, — хотя бы из милосердия.

"Нет, — подумал я, — эти адские мерзавки заслуживают чего-то повесомее пинков!" Однако усталость и безвыходное отчаяние помешали мне искать утешения хотя бы в садистских фантазиях.

"Сам виноват! — билось у меня в голове. — Доверился шайке абсолютно бессовестных эгоистических предателей, из которых всегда состоят все революционные комитеты!"

Сардонический смешок Фанниновича явился последней каплей, и истончившийся мыльный пузырь моей гордости лопнул.

Однако язвительный смешок потонул в добродушном хохоте. Гучу, который, как мне казалось, крепко спал, вдруг открыл глаза и приподнялся на локте.

— Да ну вас! Рассчитаемся с этим юродивым по-юродски честно. Вначале я соглашался с вами всеми: мы использовали его сполна, и пришел момент избавиться от него вместе с профессором Фанниновичем. Но я выслушал его историю, такую идиотскую, что во мне волей-неволей заговорило сочувствие! Чокнутый русский — индейцу кри, индеец кри — алеуту, алеут — его пришлепнутому бомбой дедушке… Это ж надо! — Вновь раздался его добродушный хохот. — Конечно, как сеньору Ла Крусу с небес мы ему ничего не должны. Первый принцип черного: ни одному беломазому он ничем обязан быть не может. Беломазые — вымирающая порода, и простая гуманность требует содействовать их вымиранию. Это относится и к вам, сеньорита Ламар. Но если смотреть на Ла Круса только как на актера — скверненького, но бойкого и очень старательного, так, по-моему, мы обязаны немножко поспособствовать ему в поисках его дурацкого шурфа.

Эль Тасито слегка отвернулся от рычагов управления и кивнул.

Мендоса посмотрел по сторонам, пожал плечами и тоже кивнул, хотя и неохотно.

Я уставился на Гучу и открыл рот, чтобы поблагодарить его, но вырвались у меня совсем другие слова:

— Нет уж, ты "спасибо" не дождешься, черный кровопийца, ошалевший от расовых предрассудков еще почище Фанниновича! Выходит, твоя так называемая Тихоокеанская Республика начала с того, что перерезала в Калифорнии всех белых горемык до последнего, а женщин и детей в первую очередь!

Смешок Гучу был таким же добродушным и веселым. Я ничуть не уязвил его, даже на световой год к нему не подобрался.

— Врешь, Черепуша, — заявил он. — Порядочное их число мы сделали почетными черными.

Не рискуя ответить ему и хотя бы посмотреть на девочек, я подполз к Эль Тасито и сказал угрюмо:

— Ты слышал? Так, пожалуйста, зайди на Амарильо-Кучильо в направлении юг-север на десять километров восточнее. То есть на шесть миль с небольшим.

Он снова кивнул.

Остальную часть этого долгого дня я провел на том же месте в горизонтальной позе, приподнявшись только, чтобы сменить батарейки в моем экзо, да иногда вглядываясь в северный горизонт. Голоден я не был, хотя и испытывал легкое желание перекусить. Четкое, но слабое.

После миниатюрной вечности в мое поле зрения с неохотой вползла плоская голубизна Большого Невольничьего озера. На западе я различал высокий лес, а на востоке простиралась тундра.

Затем на время суша исчезла со всех сторон. У меня возникло ощущение, что мы пересекаем один из невообразимых земных океанов. Когда вновь впереди возникла тундра, солнце висело уже совсем низко. В кресло пилота сел Гучу.