— Иначе говоря, во время его обычной прогулки в конце дня?

— Да. Прошу вас также учесть, что нам абсолютно нечего скрывать. Если бы не характер Гийома, все бы выяснилось еще вчера. Заметьте, мадам Серр, что вы пришли сюда по собственному желанию.

— Конечно.

— И вы сами просите, чтобы я задавал вам вопросы.

Она утвердительно качнула головой.

— Итак, вернемся к событиям, начиная с последней трапезы, которую вы провели вместе: вы, ваш сын и ваша невестка. Багаж вашей невестки уже был упакован. Где он находился?

— В коридоре.

— Кто снес его вниз?

— Эжени снесла чемоданы, а мой сын взял сундук, который для нее был слишком тяжел.

— Сундук очень большой?

— Дорожный сундук. До замужества Мария много путешествовала, жила в Италии, в Египте.

— Что вы ели на ужин?

Казалось, вопрос ее позабавил и удивил.

— Постойте! Поскольку кухней занимаюсь я сама, я сейчас вспомню. Сначала овощной суп. Мы всегда едим овощной суп, это полезно. Потом жареную рыбу с картофельным пюре.

— А на десерт?

— Шоколадный крем. Да. Мой сын с детства обожает шоколадный крем.

— Никакой ссоры за столом не произошло? В котором часу закончился ужин?

— Около половины восьмого. Я сложила посуду в раковину и поднялась наверх.

— Значит, вы не присутствовали при отъезде вашей невестки?

— Я и не хотела. Такие минуты весьма неприятны, а я стараюсь оградить себя от волнений. Я попрощалась с ней внизу, в гостиной. Я на нее совсем не в обиде. У каждого свой характер и…

— Где в это время был ваш сын?

— Думаю, что в своем кабинете.

— Вы не знаете, разговаривал ли он с женой перед ее отъездом?

— Вряд ли. Она снова поднялась наверх. Я слышала, как она ходила по комнате, готовилась к отъезду.

— Ваш дом, как и большинство старых домов, построен из прочных материалов. Вряд ли со второго этажа можно слышать шум на первом.

— Это ко мне не относится, — ответила она, недовольно поморщившись.

— Что вы этим хотите сказать?

— Что у меня тонкий слух. Я слышу малейший скрип паркета.

— Кто пошел за такси?

— Мария. Я вам уже вчера говорила.

— Долго она отсутствовала?

— Довольно долго. Поблизости от нас нет стоянки, и приходится ловить попутную машину.

— Вы подошли к окну?

Она едва заметно поколебалась.

— Да.

— Кто донес сундук до такси?

— Шофер.

— Вы не знаете, какой компании принадлежала эта машина?

— Откуда мне это знать!

— Какого она была цвета?

— Красновато-коричневого, с гербом на дверце.

— Вы не запомнили внешность шофера?

— Точно не помню. Кажется, он был небольшого роста, скорее толстый.

— Как была одета ваша невестка?

— На ней было сиреневое платье.

— Без пальто?

— Пальто она держала на руке.

— Ваш сын по-прежнему оставался в своем кабинете?

— Да.

— Что же произошло потом? Вы спустились вниз?

— Нет.

— Вы не заходили в кабинет сына?

— Нет. Он поднялся ко мне.

— Сразу?

— Вскоре после отъезда такси.

— Он был взволнован?

— Примерно такой, каким вы его видели. Характер у него скорее угрюмый, но я вам уже объясняла, что на самом деле человек он очень чувствительный и малейшее происшествие глубоко его трогает.

— Он знал, что жена больше к нему не вернется?

— Догадывался.

— Она ему говорила?

— Точно не утверждала. Но дала это понять. Она говорила, что ей необходимо изменить обстановку, снова увидеть родину. Коль уже об этом зашел разговор, вы сами понимаете…

— Что вы делали потом?

— Привела в порядок волосы ко сну.

— Сын был в вашей комнате?

— Да.

— Он не выходил из дому?

— Нет. А зачем?

— Где он держит свою машину?

— В ста метрах от нас есть старые конюшни, переделанные в гаражи для частных машин. Гийом снимает один из этих гаражей.

— Таким образом, он может взять или поставить машину незаметно?

— А зачем ему прятаться?

— Он спускался еще раз вниз?

— Не знаю. Думаю, что да. Я ложусь спать рано, а У него привычка читать до одиннадцати или даже до двенадцати.

— В кабинете?

— Да. Или у себя в спальне.

— А она возле вашей?

— Да. Рядом. Нас разделяет только ванная.

— Вы слышали, как он ложился спать?

— Конечно.

— В котором часу это было?

— Я не зажигала свет.

— Больше никакого шума вы не слышали?

— Нет.

— Наверное, утром вы спускаетесь вниз первая?

— Летом я всегда спускаюсь уже в половине седьмого.

— Вы заходили в комнаты?

— Сначала зашла в кухню, чтобы согреть воду. Потом открыла окна. В такое время воздух еще свежий.

— Значит, вы заходили и в кабинет?

— Вероятно.

— А точно не помните?

— Как же, скорее всего, заходила.

— Выбитое стекло было уже вставлено?

— Кажется, да… Конечно…

— Вы не заметили в комнате никакого беспорядка?

— Никакого… Ну, конечно, как всегда, в пепельницах окурки сигар, валяются две-три книги. Не понимаю, что происходит, месье Мегрэ? Как вы видите, я честно отвечаю на ваши вопросы. Я и пришла для того, чтобы на них ответить.

— Потому что вы встревожены?

— Нет. Потому что меня смутил прием, который мой сын оказал вам. А еще потому, что я угадываю: за вашим визитом скрывается какая-то тайна. Женщины больше принимают все к сердцу, чем мужчины. При жизни мужа, когда в доме раздавался какой-нибудь шум, он как ни в чем не бывало лежал себе в кровати, а я вскакивала и бежала узнать, что произошло. Вы меня понимаете? Наверное, ваша жена такая же. В сущности, по этой причине я и пришла к вам. Вы что-то говорили насчет ограбления. Вы, кажется, беспокоитесь за Марию.

— Вы от нее ничего не получили?

— А я и не рассчитываю получить. Вы что-то скрываете, и это меня тревожит. Для меня даже в ночных шорохах нет ничего таинственного. Мне кажется, достаточно посмотреть на вещи трезвыми глазами — и все становится ясно.

Она уверенно глядела на него, и у Мегрэ даже создалось впечатление, что она считает его ребенком, вторым Гийомом. Она словно хотела сказать: «Расскажите все, что у вас на душе. Не бойтесь! Вы увидите, все прояснится».

Мегрэ тоже посмотрел ей прямо в лицо.

— В ту ночь в ваш дом влез один человек.

Глаза старой дамы выражали недоверие, с оттенком сочувствия, словно она жалела комиссара за то, что он все еще верит в оборотней.

— Зачем?

— Чтобы ограбить сейф.

— И он это сделал?

— Он залез в дом, предварительно вырезав стекло, чтобы открыть задвижку.

— Стекло, которое уже разбилось во время бури?

Видимо, он потом его снова вставил?

Она по-прежнему решительно отказывалась принимать его слова всерьез.

— Что же он унес?

— Он ничего не унес, потому что его электрический фонарик вдруг осветил предмет, который он никак не рассчитывал увидеть в этой комнате.

Она по-прежнему улыбалась.

— Что же это за предмет?

— Труп пожилой женщины, который, вполне возможно, мог быть трупом вашей невестки.

— Он вам это сказал?

Мегрэ посмотрел на руки в белых перчатках, которые совсем не дрожали.

— Почему вы не попросите этого человека, чтобы он явился и сам высказал мне эти обвинения?

— Потому что его нет в Париже.

— А вы не можете его вызвать?

Мегрэ предпочел не ответить. Он был не слишком доволен собой. Он даже подумал, не поддался ли и он сам влиянию этой женщины, своей снисходительной невозмутимостью напоминавшей настоятельницу монастыря.

— Я не знаю, о ком идет речь, и у вас об этом не спрашиваю. У вас, конечно, есть основания верить этому человеку. Как же, ведь это взломщик, не так ли? А я всего лишь восьмидесятилетняя старуха, которая никому в жизни не причинила зла. Позвольте же мне, коль я уже об этом узнала, настоятельно просить вас прийти к нам. Я открою вам все двери и покажу все, что вы пожелаете. А мой сын, когда он будет в курсе дела, со своей стороны не станет уклоняться от ответов на ваши вопросы. Когда же вы придете, месье Мегрэ?