– Молчать! – рявкнул инспектор. – Руки за голову.

Лежать на животе, положив руки на голову, было довольно неприятно. Инспектор ощупал наши карманы и теперь был занят обыском ящичков с рыболовными снастями.

– Бывают же идиоты на свете, – вздохнул Женька.

– А ты весь из себя такой крутой, – огрызнулся Серега. – «Ложись, Серый, не связывайся». Надо было накостылять ему как следует, и смыться.

– Ну, прямо, накостылять, – Шурик лежал слева от меня. – Себе дороже выйдет. И потом, у него наши рыболовные лицензии.

– Лицензии заберем.

– Ты думаешь, он наш номер не записал? – Не далее, как в прошлом месяце я обновил регистрацию машины, сообщив органам власти новый домашний адрес и телефон.

– Чего он там ищет, сука? – Сергей приподнял голову.

– Кто же его разберет? Просто власть свою выказывает.

– Ничего не поделаешь, – Женька занял примирительную позицию. – Раз попались, надо терпеть, нести свой крест, так сказать.

– Интеллигенты хреновы, – Серега закипал на глазах. – Говно вы, а не люди, и толку от вас никакого, вред один. Вас во все дырки имеют, а вы скулите. Крест нести, крест нести! По одной щеке дадут, а вы другую подставите. Надо ему врезать!

– Наконец-то, – хмыкнул Шурик. – Ветхий завет и здравый смысл побеждают. Среди нас объявился воинствующий древний иудей.

– Эй ты, с бородой, полегче на поворотах, – возмутился Серега. – Ты православных к своей нации не примазывай.

– Прекратить разговоры! – раздраженно рявкнул инспектор.

– Ребята, не нарывайтесь, – разволновался Лариосик. – Кто знает, что этому придурку в голову взбредет.

Отец Уфука неожиданно начал причитать что-то ужасно жалобное. Он приподнялся, глаза его начали слезиться.

– Не двигаться! – рэйнджер, казалось, вот-вот лопнет от злости.

Папа распростер руки и пополз на коленях к рэйнджеру, продолжая издавать жалобные звуки.

– Я сказал, лежать! Что, непонятно?

Папа совсем растерялся, он попытался лечь, но вместо этого сел на землю.

– Лечь! Вниз! – Инспектор нацелил пистолет на пожилого турка.

– Он не понимает по-английски! – в ужасе закричал Уфук. – Он иностранец! Не стреляйте! Ата, эмирле ят! – объяснял что-то Уфук.

Отец Уфука покорно лег на живот. Он дрожал и глухо всхлипывал, как обиженный ребенок.

– Вы не имеете права издеваться над человеком, – возмутился я. – Вы же видите, он испуган.

– Я выполняю инструкцию.

– Вы превышаете свои полномочия. Учтите, я обращусь к своему адвокату!

– Вот как?

Рэйнджер отвлекся от турецкого папы. Он подошел ко мне и присел на корточки, так, что я почувствовал его дыхание. Теплые струйки воздуха вызывали озноб и физическую брезгливость, будто на шее перебирало лапками мохнатое насекомое.

Страж порядка щелкнул предохранителем. Мне стало страшно. Рассудком я понимал, что инспектор не выстрелит, если он только не псих, а вероятность этого была ничтожной, но тело не слушалось. Вначале руки, а потом и спина начали дрожать. Я презирал сам себя, но примитивный, звериный ужас прятался где-то в позвоночнике и покрывал кожу ледяными пупырышками.

– О кей, – голубоглазый довольно хмыкнул. – Валяй, подавай на меня в суд, – негромко сказал он. – Хотя, сдается мне, никакого адвоката у тебя нет.

Он был прав, никакого адвоката у меня не было.

Турецкий папа продолжал время от времени всхлипывать.

– Почему ты все время скулишь? – миролюбиво удивился рэйнджер. Он деловито заполнял протокол, состоящий из толстенной пачки разноцветных бумажек. – Порядок есть порядок. Все лежат, значит и тебе надо лежать. Ты ведь теперь понимаешь, что значит «лежать»? – он подошел к отцу Уфука, поигрывая пистолетом.

– Уфук! – в отчаянии закричал папа, встав на колени.

– Он вас не понимает, мистер, – испугался Уфук.

– Ерунда. Даже моя собака знает, что такое «лежать». Лечь! – Рэйнджер занялся дрессировкой старика, которая, казалось, доставляла ему наслаждение. – Лечь, я сказал, – он жестикулировал, нацелив пистолет на турка.

– Хайыр, – заголосил папа, вжав голову в плечи.

– Вниз! – инспектор наклонился над отцом и решительно толкнул его в спину.

Папа ткнулся лицом в землю. Он разбил губу, из уголка рта потекла тоненькая струйка крови.

– Ата! – Уфук бросился к отцу, в точности воссоздав композицию картины «Иван Грозный убивает своего сына».

– Назад! – взревел рэйнджер.

Того, что случилось в следующее мгновение, никто из нас впоследствии объяснить не смог. Будто повинуясь неожиданному импульсу, мы одновременно поднялись с земли и загородили турецких подданных от инспектора.

Возможно, способность к групповой синхронизации досталась людям от далеких предков. Так серебристая лента рыбок в аквариуме в одно неуловимое мгновение разворачивается, будто получает команду свыше, и судорожно удирает от хищника, притаившегося на дне. А в стае жить легче, и умирать тоже легче, и совсем не так страшно, как по одиночке.

– Всем лечь! – рявкнул рэйнджер, размахивая пистолетом. – Считаю до трех.

– Мы не ляжем, – с вызовом заявил Лариосик.

– Какого дьявола! По инструкции, я имею право открыть огонь.

– Ты сейчас извинишься перед стариком, – огрызнулся Серега. – По-хорошему советую.

– Что? – возмутился инспектор. – Что ты сказал?

– Спрячь свой пистолет, и повторяй за мной «Я очень сожалею, мистер. Этого больше не повторится».

– Я имею право вас арестовать, – пригрозил рэйнджер.

– Йокаламэнэ, – сжал кулаки Серега, опять перейдя на русский. – Я тебе русским языком говорю: Убери пушку, скотина. Иначе звездану тебе по тыкве, и гуд бай Америка. Ферштейн?

– Серый, только без рук, – посоветовал Шурик. Он деловито пытался счистить с куртки грязь. – И ради бога, говори с ним по-английски. Не надо этих излишних германизмов, ни к чему они.

– Вы оказываете сопротивление представителю федеральной власти. Это серьезное уголовное преступление.

– А ты папе губу разбил, – я судорожно обдумывал, что делать дальше.

– Это неправда! Задержанный не выполнил команду.

– А ты вообще-то знаешь, кому ты губу разбил? Папе! Ты понимаешь, что такое для нас ПАПА? Ты всех нас смертельно оскорбил! – на меня снизошло злобное вдохновение. – Почему ты к нему привязался? Хочешь нашего Папу? Скажи, хочешь?

– Черт возьми, – растерялся рэйнджер. – О чем идет речь?

– Тебе разве на совещаниях не объясняли, что сексуальные меньшинства надо уважать? – я почувствовал, что застал инспектора врасплох, и продолжал импровизировать.

– Что здесь происходит? – оторопел страж порядка.

– Нет, это ты нам сейчас ответишь. У вас в службе национальных парков в этом году уже проводили обязательную переподготовку по сексуальной терпимости? Не проводили? Оно и видно! А как же федеральные инструкции?

– При чем здесь? – рэйнджер в недоумении посмотрел на меня, потом на турецкого папу, взгляд его упал на Лариосика, кокетливо состроившего бесстыдную морду. – Боже всемогущий! – инспектор проникся страшной догадкой и закашлялся, подавившись слюной.

– Да, именно, – подтвердил я. – Надо было думать, когда говоришь нашему папе «ложись»! Мы этого так не оставим. Не завидую я тебе. Считай, что карьера инспектора перечеркнута. Вся жизнь насмарку, форму отберут, пистолет тоже, и будешь ты в супермаркете рыбу расфасовывать. Знаешь же, что бывает за некорректное отношение к нашему брату…

– Оh, Shit! – Выругался инспектор. – Откуда же я мог…

– Послушай, давай договоримся: уезжай-ка подобру-поздорову, – ловко перехватил Шурик инициативу. – Ты свою квитанцию выписал? Мы признаем. Удили лишним удилищем. Так что давай квитанцию, и уматывай.

– Такой ты голубоглазенький, чистенький, посмотреть приятно! – вступил в игру Серега, сделав шаг вперед.

– Вылитый креол, – подтвердил Лариосик.