В Актерской лаборатории Мэрилин впервые столкнулась с политическими взглядами левого крыла. В пятидесятые годы во время расследования «антиамериканской деятельности», предпринятой конгрессом, ее преподаватели Карновски подвергнутся гонениям как коммунисты. Мэрилин никогда не увлекалась политикой, но она всегда относила себя к рабочему классу и отдавала дань уважения простым людям. В последнем интервью в 1962 году актриса подчеркнула: «Я хочу сказать, что звездой — если я звезда — меня сделал народ, не студия, не кто-то конкретно, а народ».

Тем временем, продолжая фотографироваться для обложек журналов, Мэрилин старалась и тут поднять планку. Уже в 1947 году фотограф Эрл Тейсен заметил, что у нее была книга под названием «De Humani Corporis Fabrica», научный трактат, посвященный анатомии человеческого тела, написанный ученым шестнадцатого века Андреасом Везалием. Он был испещрен многочисленными пометками, по поводу которых Мэрилин сказала, что изучает скелетную систему тела. Картинки из этой книги, выполненные Жаном Стефаном ван Калкаром, художником тициановской школы, еще долго украшали стены ее скромно обставленных комнат. Незадолго до ухода из жизни Мэрилин, уже пристрастившаяся к наркотикам, будет делиться с молодыми друзьями своими энциклопедическими познаниями в области анатомического строения человеческого тела. Атлетически сложенный Томми Зан всегда восхищался тем, как Мэрилин поддерживала себя в хорошей форме. Она поднимала тяжести, бегала по утрам, на тридцать лет предвосхитив охватившую людей эпидемию, когда тысячи побежали трусцой, замаячив в утреннем смоге вдоль зеленых обочин Лос-Анджелеса.

В житейском смысле жизнь Мэрилин тогда была незавидной, а если точнее, то она просто нищенствовала: отказывала себе даже в еде. Но продолжала все-таки оплачивать учебу. Часами сидела она за чашкой кофе в аптечном магазине Шваба на бульваре Сансет, который был рабочей штаб-квартирой ее друга — журналиста Сиднея Сколски. Сколски же помог Мэрилин открыть в книжном магазине счет и покупать книги в рассрочку, что облегчило выполнение культурной программы.

Роман с Биллом Бернсайдом заглох, потому что он укатил в длительный вояж по Латинской Америке. Когда он вернулся, она подарила ему стихотворение:

Я могла бы полюбить тебя однажды

и даже сказать об этом,

Но ты уехал,

далеко уехал.

Когда вернулся, было уже слишком поздно,

И любовь стала забытым словом.

Помнишь?

Вероятно, у Шваба Мэрилин встретила какого-то молодого человека, появление которого и скрасило разлуку с Биллом Бернсайдом. В аптечном магазине всегда толпились актеры, оставшиеся не у дел. Одного из них звали Чарли Чаплин. И ему тоже Мэрилин дарила частицу себя.

Примечания

1. По словам Наташи Лайтес, педагога, которая натаскивала Мэрилин по актерскому мастерству, ученица однажды упомянула, что у нее с Хьюзом был мимолетный роман. Актриса Терри Мур, ставшая женой Хьюза, вспоминает, что он подарил Мэрилин украшение — булавку. Учитывая, что дарителем был Говард Хьюз, Мэрилин удивилась, когда узнала, что стоимость драгоценности «всего» 500 долларов, в ценах пятидесятых годов.

2. «Не отставай! Поднажми!»

Глава 5

В двадцатые годы известный Чарли Чаплин соблазнил пятнадцатилетнюю девушку по имени Лита Грей, с которой короткое время состоял в браке. Она родила ему двух сыновей. Один мальчик на первом году жизни не получил никакого имени, второй, родившийся через год, был назван Сиднеем. Как говорили, Лита своего первенца хотела назвать Чарли, но великий Чарльз неодобрительно относился к идее иметь сына с таким же, как у него, именем. Однако после развода родителей мальчик все-таки стал Чарльзом. В 1947 году ему был двадцать один год от роду, как и Мэрилин. Он собирался стать актером, чего и боялся его отец, а пока еле-еле сводил концы с концами.

Несмотря на огромное состояние отца, молодому Чарли почти ничего не перепадало, и он кое-как перебивался на крошечное пособие, которое приходилось делить с бабушкой, а мать-певица гастролировала по ночным клубам страны. Когда она в тот год вернулась из поездки, Чарли привел на обед свою тогдашнюю подружку. Этой девушкой была Мэрилин Монро. Лите она показалась «откровенно наивной, без признаков изысканности, похожей на маленькую девочку из провинции. Тогда она была гораздо полнее; она еще была не обстругана и не окружена ореолом очарования. Но Чарли был от нее без ума».

В состоянии влюбленности Чарли пребывал многие месяцы. На Рождество он даже нашел кое-какие деньги, чтобы купить Мэрилин несколько модных платьев. По словам Артура Джеймса, давнишнего друга Чаплина, Мэрилин оставалась у Чарли на ночь. Она забиралась к нему в односпальную постель, в то время как его брат Сидней спал на другой кровати в той же комнате. Эта любовная история закончилась в тот час, когда Чарли, вернувшись домой, увидел Мэрилин в постели Сиднея. Но, несмотря на разрыв, они остались добрыми друзьями. Пятнадцать лет спустя, находясь на грани отчаяния, Мэрилин будет звонить Чаплину и Джеймсу. Чаплин не надолго переживет ее. Как актер он не состоялся и всю жизнь много пил. В 1968 году его обнаружили умирающим в ванной комнате.

Любовная связь с Чаплиным не прошла бесследно. По словам Артура Джеймса, зимой 1947 года Мэрилин забеременела и сделала один из своих многочисленных абортов.

Находясь в состоянии профессионального вакуума, актриса время от времени продолжала видеться с Робертом Слэтцером, молодым журналистом из Огайо. У Слэтцера в городе был приятель Уилл Фаулер, писатель, сын Джина Фаулера, газетчика, биографа Джона Барримора. Согласно рассказу Фаулера о вечере, проведенном в комнате Мэрилин, несмотря на всю свою застенчивость, проявляемую в других случаях, теперь она, как флаг, несла свое тело, развлекая приятелей.

«Оставаясь холодной, как камень, — вспоминает Фаулер. — Она просто сняла одежду. Она любила демонстрировать тело мужчинам. Она привыкла делать все, о чем бы мужчины ее ни попросили, причем так, как будто оказывала услугу. Она просто ходила по комнате, каменная и голая. Инициатива исходила от нее в такой же степени, как и от нас. О сексе речи не было, во всяком случае, в тот вечер».

Вряд ли рассказ случайного знакомого Мэрилин является хвастовством, поскольку есть довольно много воспоминаний такого рода. Годы спустя, живя в Нью-Йорке, она в обнаженном виде будет давать интервью публицисту Джо Воландеру. Свидетельством тому может быть утверждение миссис Бен Бодн, жены хозяина отеля «Алгонквин», которая как-то встретила Мэрилин на Пятой авеню в норковом манто. Когда она поинтересовалась у актрисы, с чем она его носит, то в ответ прозвучало: «Ни с чем». Подкрепляя свои слова, Мэрилин распахнула полы. Слух о том, что Мэрилин не любила носить нижнее белье и терпеть не могла надевать трусики, подтверждается ее бывшим мужем Джимом Дахерти и многими другими людьми, знавшими ее.

Говоря о своем детстве, Мэрилин сама сказала репортеру: «Желание завоевать внимание, на мой взгляд, имело какое-то отношение к моим проблемам с посещением церкви по воскресеньям. Стоило мне оказаться на церковной скамье и услышать звуки органа и пения прихожан, как у меня возникало импульсивное желание сбросить с себя всю одежду. Мне неодолимо хотелось стоять обнаженной перед Богом и чтобы все это видели. Мне приходилось стискивать зубы и запихивать под себя руки, чтобы удержаться от раздевания... Об этом мне даже снились сны. Во сне я входила в церковь в юбке с кринолином, под которой ничего не было. Люди лежали в проходе навзничь, и мне приходилось перешагивать через них, и они снизу вверх смотрели на меня».