— Ну и пожалуйста, — сказала Настя, не глядя на Митю, — если ты меня стесняешься, если ты считаешь, что связь со мной позорит тебя, иди один и строй из себя интеллектуала.

— Обиделась? — Дмитрий склонился над лежащей Настей.

— Обиделась! Не стой тут, иди, опоздаешь на свою дурацкую репетицию. Просто противно! Сексом заниматься — так пожалуйста, а в приличное общество, значит, меня стыдно привести? Хорошо, буду теперь знать, что мое место в койке.

— Прекрати, а то я себя начинаю чувствовать просто подлецом каким-то!

— Ну и чувствуй! Вот я, например, не представляю такой ситуации, чтобы я куда-нибудь постеснялась с тобой пойти.

И сразу же Настя подумала, что своему отцу представить Дмитрия она бы не решилась ни за что, и ей, в свою очередь, стало стыдно.

Дмитрий застыл перед входной дверью. В его сознании происходила мучительная, но упорная работа. Наконец, он принял решение.

— Да ну их на фиг! Пойдем со мной! Ничего с ними не станет. Наоборот, ты внесешь свежую струю в их общество. А то как ни придешь, одни и те же разговоры. Даже слушать тошно. Встречаемся в семь вечера на станции метро «Горьковская». В центре зала. Смотри не опоздай.

Настя не опоздала. Ровно в семь она стояла как раз в середине станции, и толпы спешащих людей плавно обтекали ее. Насте было немного страшно. Дело в том, что после ухода Дмитрия она немного подумала и приняла серьезное решение. Настя поняла, что ей надо расстаться с зелеными волосами. Ей до смерти надоели удивленные взгляды прохожих, а еще сильнее раздражали бесконечные Митины шуточки по поводу цвета ее шевелюры. Она больше не даст ему повода смеяться над ней. К тому же Насте действительно не хотелось сегодня вечером ставить Митю в дурацкое положение и выглядеть посмешищем в глазах его друзей.

Настя решительно толкнула дверь парикмахерской. Она недовольно оглядела девушек и женщин, скучающих в вестибюле на одинаковых стульях с одинаковыми газетами в руках. В мужской зал очереди не было. Облокотившись о пустое кресло, стоял молодой парень в белом халате и задумчиво почесывал себе ухо.

— Можно? — спросила Настя.

— Ошиблись дверью, — ответил парень.

— Мне не нужна женская стрижка.

— А какая?

— Состричь вот это, — Настя провела ладонью по волосам.

— Садись, — пожал плечами парикмахер. — Тут не стричь надо, а брить, — сообщил он Насте, — волосы под самый корень окрашены.

— Так что же, я лысой буду? — с ужасом спросила Настя.

— Надо было раньше думать, когда красилась. Не бойся, немного останется. Ежик, сантиметра два. Зато это самая дешевая стрижка, всего десять тысяч. Дешево и сердито. Ну что, резать?

— Давайте, — выдохнула Настя.

С ужасом она смотрела, как остатки ее когда-то роскошных волос падают на пол жалкими прядями.

«Ничего, — утешала она себя, — у меня быстро растут волосы, это все поправимо».

— Вот и все, — сказал парикмахер, и убрал с Настиных плеч простыню.

Из зеркала на Настю смотрел симпатичный коротко постриженный мальчик с испуганными глазами.

Именно такой и увидел ее Дмитрий. Настя изменилась настолько, что он не сразу ее узнал. Ее вид настолько ошеломил Дмитрия, что на несколько мгновений он потерял дар речи. Настя испуганно смотрела на него и ждала. Она знала, что если Дмитрий заговорит, то самое страшное уже будет позади.

— Пошли, — коротко сказал он и быстро направился к выходу из метро. Лишь на улице он нашел в себе силы произнести:

— Уважаю решительных девушек, но боюсь сумасшедших.

— Ты же сам без конца твердил, что стесняешься моих волос. Что твои знакомые не поймут ни тебя, ни меня.

— Отлично, теперь они решат, что у тебя в лучшем случае вши, а в худшем — стригущий лишай, — Дмитрий посмотрел на Настю, и она поняла, что он еле сдерживает смех. Наконец, он не выдержал и расхохотался. Настя за ним.

Перед дверью квартиры своего друга Дмитрий достал из сумки бутылку коньяка и толстую книгу в глянцевой суперобложке.

— Вот смотри, купил Леве роман Набокова «Ада». Мне в магазине сказали, что его только что перевели. Надеюсь, ему понравится. Я бы, честно говоря, такое никогда в жизни до конца бы не дочитал.

Именинник оказался мужчиной лет сорока с небольшим, с продолговатым лицом, с резкими складками вокруг губ и высокими залысинами. Насте он показался довольно милым. По крайней мере, он единственный из всех присутствующих не выразил никакого удивления ни по поводу самой Насти, ни по поводу ее прически. И, напротив, его жена, стареющая блондинка с морщинистой шеей, смотрела на девушку с плохо скрываемой опаской.

Их пригласили в комнату, все пространство которой занимал длинный стол, ломящийся от всевозможных яств. Настя несколько повеселела, предвкушая вкусный ужин. За дни совместной жизни с Дмитрием она несколько оголодала. Они уселись за стол, и Настя оказалось зажатой с двух сторон между Митей, что было довольно приятно, и толстой пожилой теткой в кружевной накидке. Точно такая же была когда-то у Настиной двоюродной бабушки, пренеприятной старухи, которая постоянно делала всем замечания и которую боялся даже Настин отец.

Настя с опаской поглядывала на свою соседку. Та пока что вела себя довольно миролюбиво.

— Деточка, положите мне оливье, — жеманно попросила она Настю.

Все было так, как и предсказывал Дмитрий. Тосты чередовались с обсуждением культурных новостей. Сначала поговорили о премьере оперы «Парсифаль» в Кировском театре, потом о новой пьесе, поставленной молодым режиссером в Театре имени Комиссаржевской, потом о новой выставке в Пушкинском музее. Настя испытывала угнетающую неловкость. Самое смешное, что она любила Вагнера, а «Парсифаля» особенно, да и в Пушкинский музей собиралась со дня на день. Но принять участие в общей беседе не представлялось никакой возможности. Ее просто не замечали.

Вдобавок ко всему очень скоро Митя удалился с виновником торжества и еще несколькими мужчинами на кухню. Вероятно, им там было веселее, не то что Насте среди этого снобистского общества. А он даже и не подумал о том, чтобы позвать ее с собой. Настя набралась смелости и вышла из-за стола. Она заглянула на кухню. Сквозь стекло закрытой двери она увидела мужскую компанию. Там было дымно, весело, но Настя присоединиться к мужчинам не решилась. Она подумала, что Митя в ее обществе сразу же почувствует себя скованным, и все его оживление развеется, как табачный дым от настежь открытого окна.

Возвращаться в столовую тоже не хотелось. Настя набрела на небольшую комнату, видимо, кабинет хозяина. Здесь было довольно уютно, стоял низкий диван, а вдоль стен до самого потолка тянулись стеллажи с книгами. Настя чувствовала себя такой неприкаянной, что совершенно потеряла бдительность, сняла с полки томик стихов Блейка в подлиннике и села на диван. Она не перечитывала эти строки, наверное, больше года. Теперь они так захватили ее, что Настя не слышала, как в комнату вошла Людмила, хозяйка квартиры.

— Скучаешь? — холодно спросила она Настю, потом бесцеремонно вырвала у нее из рук книгу. — Вряд ли тебя это развлечет. К тому же картинок тут нет, да и руки у тебя после еды, наверное, не слишком чистые.

От возмущения Настя потеряла дар речи. Она не знала, как дальше вести себя. Ни одной мысли не было в ее голове. Но, впрочем, мысли и не понадобились. Словно какая-то безмолвная, но мощная сила подхватила девушку и вынесла прочь из этой мерзкой квартиры. Настя, как яростный вихрь, пронеслась мимо Людмилы, едва не сбив ее с ног, по коридору, мимо ничего не понимающих гостей, несколько секунд заняла борьба с дверным замком, и вот уже дверь оглушительно хлопнула у Насти за спиной, а сама она, не дожидаясь лифта, понеслась вниз по лестнице.

«Черт побери! — в ярости думала Настя. Не разбирая дороги она мчалась по вечерним улицам. — Снобы проклятые. Да эти старые тетки все как с цепи посрывались. Стоит им увидеть, что их знакомые мужики отдают предпочтение не им, а молодым девушкам, как они начинают просто на стены лезть. Ненавижу! Неужели и я буду такой же?»