- Он говорит, что вы можете зайти и взять рукопись, - сказала мисс Герри. - Ларри живет на противоположной стороне улицы в здании, именуемом "Чатам-хауз". Позвоните ему снизу от портье, и он спустится к вам с пьесой.

- Благодарю вас, мисс Герри, - промямлил Филип.

- Подойдите ко мне, - произнесла она. Слез в её глазах уже не было.

Филип медленно приблизился к актрисе, и та, прижав голову драматурга к своей груди, поцеловала его в лоб.

Затем, взяв его двумя руками за уши, мисс Герри сказала:

- Вы - славный, чистый и глупый мальчишка, - сказала она. - Я рада, что в театре появляется новая поросль. А теперь идите.

Филип, доковылял до дверей и оглянулся. Он хотел сказать мисс Герри что-нибудь приятное, но, увидев, как она уныло сидит в кресле, уставив взгляд в пол, увидев её покрытое черными подтеками, огорченное лицо, со следами прожитых лет, передумал. Он тихо открыл дверь и так же тихо закрыл, выйдя в коридор.

Переходя улицу, Филип полной грудью вдыхал прохладный воздух и, войдя в вестибюль, сразу же позвонил Лоуренсу Уилксу. Он узнал Уилкса сразу, едва тот с манускриптом "Обители страданий" под мышкой успел выйти из кабины лифта. Уилкс был одет дорого и со вкусом, его очередная постановка снова оказалось хитом сезона, и он, судя по всему, недавно побывал у парикмахера. Несмотря на это, лицо его казалось измученным и безрадостным. Такие лица, судя по кинохронике, бывают у людей, сумевших укрыться от вражеских бомб, но не верящих, что им удастся сделать это в следующий раз.

- Мистер Уилкс, - негромко позвал Филип.

Уилкс посмотрел не Филипа, улыбнулся и, видимо, прощая его, сказал, забавно склонив голову на бок:

- Молодой человек, поскольку вы имеете дело с театром, вам надо на всю жизнь запомнить одну истину. Никогда не говорите актрисе, какой, по вашему мнению, тип, ей следует играть.

С этими словами он вручил Филипу манускрипт "Обители страданий", повернулся и направился назад к лифту. Филип, дождавшись, как за спиной измученного человека в великолепно сшитом костюме закрылась дверь кабины, выскочил на улицу и побежал через проезжую часть на противоположную сторону, где располагалась Театральная гильдия.

ПРИЧУДЫ ЛЮБВИ

- Уйду в монастырь, - заявила Кэтрин, покрепче прижимая учебники к телу. - Оставлю мирскую жизнь.

Они шли по улице в направлении дома Харольда.

- Ты этого не сделаешь, - сказал Харольд, тревожно глядя на неё сквозь стекла очков. - Твои тебе этого не позволят.

- А вот и позволят, - ответила Кэтрин. Она шагала, напряженно глядя прямо перед собой и мечтая о том, чтобы до дома Харольда идти надо было бы не менее десятка кварталов. - Я католичка и могу поступить в монастырь.

- В этом нет никакой нужды, - сказал Харольд.

- Как ты думаешь, я красивая? Учти, комплименты мне не нужны. Я желаю услышать правду.

- Я думаю, что красивая, - сказал Харольд. - Думаю, что ты, почти что самая красивая девочка в школе.

- Так все говорят, - согласилась Кэтрин. Её несколько беспокоили слова "почти что", но своего беспокойства она ничем не выдала. - Я, конечно, так не думаю, но все остальные уверяют, что это - правда. Похоже, что ты тоже с этим не согласен.

- Согласен, - торопливо заявил Харольд. - И даже очень.

- По тому, как ты себя ведешь, этого не скажешь, - заметила Кэтрин.

- По поведению людей иногда бывает трудно сказать что-то определенное, - ответил Харольд.

- Я тебя люблю, - ледяным тоном произнесла Кэтрин.

Харольд снял очки и нервно протер линзы носовым платком.

- А как же Чарли Линч? - спросил он, обрабатывая стекла и не глядя на Кэтрин. - Все знают, что ты и Чарли Линч...

- А я тебе даже вовсе не нравлюсь, - продолжала Кэтрин, с каменным выражением лица.

- Нравишься. И даже очень. Но Чарли Линч...

- С ним покончено! - бросила Кэтрин настолько резко, что у неё клацнули зубы. - Я сыта им по горло.

- Но он же классный парень, - сказал Харольд, водружая очки на место. - Ведь он - капитан бейсбольной команды. Президент клуба восьмиклассников и...

- Он меня не интересует, - ответила Кэтрин и добавила, - с некоторых пор.

Они продолжили путь молча. По мере приближения к дому, Харольд слега ускорял шаги.

- У меня есть два билета в кино на вечерний сеанс, - сказала Кэтрин.

- Спасибо, - ответил Харольд, - но мне надо готовить уроки.

- В субботу вечером Элеанор Гринберг устраивает вечеринку, - сказала Кэтрин, слегка замедляя шаги, по мере приближения к дому Харольда. - Я могу привести с собой кого хочу. Тебя это интересует?

- Бабушка... - произнес Харольд. - В субботу мы едем к бабушке. Она живет в Пенсильвании, в Дойлстауне. У неё семь коров. Я живу там летом. Я знаю, как надо их доить, а они...

- Тогда в четверг вечером, - торопливо сказала Кэтрин. - Папа и мама по четвергам уходят играть в бридж и возвращаются не раньше час ночи. В доме остаются лишь я да малышка, которая спит в своей комнате. Одним словом, я бываю одна. Ты не хочешь составить мне компанию?

Харольд с несчастным видом сглотнул, чувствуя, как краска смущения выползает из-под воротника, разливается по щекам и забирается под очки. Он громко закашлял на тот случай, если Кэтрин заметила его смущение. Пусть думает, что лицо злилось краской от приступа кашля.

- Может быть, тебя поколотить по спине? - с надеждой спросила Кэтрин.

- Спасибо, не надо, - ответил Харольд. Приступ кашля как рукой сняло.

- Ну как, ты не хочешь прийти ко мне в четверг вечером?

- Мне очень хотелось бы, - ответил Харольд, - но мама все ещё не позволяет мне уходить по вечерам из дома. Говорит, что вот когда мне исполнится пятнадцать...

- А в среду я видела тебя в библиотеке в восемь часов вечера, заметно помрачнев, сказала Кэтрин.

- Библиотека - совсем другое дело, - устало ответил Харольд. - Для неё мама делает исключение.

- Но ты же можешь сказать ей, что идешь в библиотеку. Что тебе мешает?

- Каждый раз, когда я вру, - с безнадежным вздохом произнес Харольд, она об этом как-то догадывается. В любом случае, маме врать нехорошо.

Губки Кэтрин скривились в насмешливом удивлении.

- Мне просто смешно, - сказала она.

У входа в большой многоквартирный дом, где жил Харольд, они остановились.