- Куда ты, парень? - окликнул его врач.

- Пойду я, дядя Евгений, сам как-нибудь справлюсь со своей болезнью, - сказал Бачана хмуро.

- Погоди! Зайди в аптеку, купи гематоген, пей по чайной ложке три раза в день. Полезно это... - Врач достал из кармана червонец, протянул Бачане. - На вот, возьми...

Бачана взял деньги и положил рядом с направлением.

- Деньги даст дедушка... А вам большое спасибо, дядя Евгений! Бачана открыл дверь.

- Скажи деду, пусть заглянет ко мне.

- Болеет он, дядя Евгений, трудно ему ходить, - солгал Бачана.

- Тогда передай ему... - Слова застряли в горле у врача.

- Что передать?

- Передай, чтобы... - Голос у врача прервался. - Да ты не бойся, сынок! Еще не поздно! Ты парень крепкий, куда там болезни до тебя!

- Что передать деду, дядя Евгений?

- А вот что! - взорвался вдруг врач. - Пусть он, несчастный, немедленно распродаст все - дом, двор, душу и плоть свою и купит тебе пенициллин! Слышишь меня?! Немедленно!

Врач кинулся к столу, схватил направление и деньги, изорвал их в клочья и подбросил к потолку, потом повернулся с изменившимся лицом к Бачане и крикнул:

- И я после этого называюсь человеком?! Я называюсь врачом?!

Не выдержав взгляда врача, Бачана вышел из комнаты.

- Тетя Аграфена, дай мне две бутылки гематогена. В воскресенье продам в Чохатаури персики и рассчитаюсь с тобой, - попросил Бачана провизора, когда они остались в аптеке одни.

- Для чего тебе, парень, гематоген? Его пьют чахоточные.

Бачану пробрала дрожь, ладони у него вспотели, ноги ослабли. Так прямо и громко никто еще при нем не упоминал названия этой страшной болезни.

- Для дедушки... Евгений ему посоветовал... Помогает, говорит, при слабости...

- Бери, сынок, бери... Да только... Сомневаюсь я насчет твоих персиков...

- А что, дорогое лекарство?

- Девять шестьдесят бутылка...

- Тогда дай одну бутылку. Деньги отдам в воскресенье.

- Что с тобой, сынок? Отчего ты побледнел? - спросила участливо Аграфена.

- Да нет, ничего, я вообще бледный. - Бачана взял бутылку, вышел из аптеки и, чтобы не упасть, присел на прогнившие ступеньки лестницы.

- Здравствуй, дядя Глахуна!

- Здорово! Да только не признал я тебя... - сощурил глаза заведующий фермой.

- Бачана я, внук Ломкацы Рамишвили.

- Ну и вымахал, парень! - удивился Глахуна. - Как поживает дед?

- Да так...

- Мда-а... Потерять таких сыновей... Как еще душа в нем держится... Ты которого?

- Старшего.

- Акакия?

- Да.

- Эх и отец был у тебя! В твои годы один, с голыми руками ходил на медведя!.. Так что нужно Ломкаце? Без дела ты не пришел бы ко мне.

- Дядя Глахуна, возьми меня на ферму пастухом...

- Мал ты еще, сынок, не угнаться тебе за козами да телятами.

- А отец, говоришь, в мои годы на медведя ходил?

- Так твой отец был здоров как бык, а ты? Дунь на тебя - полетишь вверх тормашками. Сколько тебе лет?

- Пятнадцать!

- А дед? Отпустит он тебя?

- Если будет твое согласие, отпустит!

- Да как же мне согласиться! Дед ведь знает лучше меня, каков труд пастуха в горах!

- Прошу тебя, дядя Глахуна!

- Не могу, сынок!

Губы у Бачаны скривились, глаза наполнились слезами.

- Не отказывай мне, дядя Глахуна!

- Да что это тебе так приспичило?!

- Чахотка у меня, дядя Глахуна! - Бачана проглотил слезу.

- Молчи, дурачок! Разве можно так шутить?! - рассердился Глахуна.

- Дядя Евгений сказал... Будешь, говорит, есть много масла, пить много молока, дышать горным воздухом, сумеешь, говорит, осилить свою болезнь...

- Убей меня бог! - застонал Глахуна Керкадзе, обнимая Бачану.

- А вдруг простудишься в горах под дождем да снегом? А вдруг умрешь? Что мне тогда делать? Как взглянуть в глаза несчастному твоему деду? Мальчик мой дорогой! Тебе не горы да леса, а перины нужны да пуховики!

- Не отказывай мне, дядя Глахуна! - Бачана обнял Глахуну и заплакал.

- Хорошо, хорошо, дорогой! Возьму тебя с собой, птичьим молоком буду поить тебя, не то что козьим! Буду беречь как зеницу ока! За два месяца откормлю тебя так, что будешь одной рукой валить трехлетнего бугая! Молчи, молчи, дорогой мой, не плачь! Что нам болезнь! Чихать нам на болезнь! Да перестань же, сукин ты сын!

Бачана давно уже перестал плакать, но теперь плакал, как маленький, Глахуна Керкадзе, и некому было унять его...

Двадцать три коровы, два бычка, двадцать семь коз, три лошади и один кабан - вот и все поголовье скота, молочного и мясного, которым располагал Кведобанский колхоз летом 1943 года. Ферма стояла на горном пастбище, на склоне Чхакоуры, в окрестностях Бахмаро. Летом колхозники вместе с общественным стадом гоняли на пастбище и собственный скот - больше негелей и телок, ибо поступиться дойной коровой на три-четыре месяца в те голодные военные годы люди, конечно, не могли.

Жалкое богатство ста двадцати дворов охраняли две овчарки и трое мужчин - заведующий фермой Глахуна Керкадзе, Сипито Гудавадзе и Иона Оранвелидзе. Бачана был четвертым, но его никто всерьез не принимал.

Единственный кабан в стаде принадлежал Глахуне. И этому кабану сегодня предстояло разделить горькую судьбу своих охолощенных сородичей. Двухлетний породистый здоровяк, разумеется, ни о чем не догадывался. Он с наслаждением конался в мусоре, и сильное короткое рыло его вспарывало землю, словно лемех тракторного плуга. Пока кабан беззаботно занимался своим делом, Глахуна стоял под навесом и правил бритву на свисавшей с гвоздя уздечке.

- Жалко кабана, дядя Глахуна! Не надо холостить его! - попросил Бачана.

- Нечего ему одному рыскать по лесу этаким женихом! Здесь хоть семь дней скачи, ни одной свиньи не сыщешь! Вот охолостим его, тогда забот у него, кроме как о пище, не будет! Остепенится, мяса нагуляет, вот увидишь! - успокоил Глахуна Бачану.

- Ну, знаешь, наш Сипито тоже один бродит по лесу, однако не холостим же мы его! - вступился за кабана Иона Орагвелидзе.

- Эй ты, дармоед, если б тебя самого вовремя охолостили, не было бы теперь на свете твоего гениального наследника! Семнадцать лет болвану, а грушу от яблока не отличит! - выпалил вышедший из-под навеса Сипито.

- От болвана слышу! Мой мальчик в детстве с дерева упал, что известно каждому! А ты? В жизни своей ни разу даже не поскользнулся, а девять лет сидел в первом классе! Забыл?

- Глахуна, - обратился Сипито к заведующему фермой, - давай приступим к делу, иначе этот сукин сын со свету нас сживет! Знаешь ведь, язык у него вывалян в коровьем навозе!

- Глахуна, скажи по совести, кто из нас прав? - призвал Иона в свидетели Глахуну.

- Обоим вам следует вырвать языки, и я займусь этим, как только покончу с кабаном! - пообещал Глахуна, потом провел по ногтю большого пальца лезвием бритвы и продолжал: - Хватит вам дурака валять, ловите кабана!

- Куда нам тягаться с ним! Видишь, он скоро землю насквозь протрет! заявил Иона.

- Почеши-ка ему живот! - посоветовал Глахуна Бачане.

Бачана вынес из сарайчика горсть желтой кукурузы и направился к кабану.

- Хрю-хрю-хрю!..

Кабан поднял вверх рыло и, увидев кукурузу, помчался к Бачане, смешно шевеля ушами.

- Вот дурак, сам бежит к эшафоту! - пожалел Иона кабана.

Сипито приготовил подогретую воду и золу, Иона принес веревку. Глахуна сложил бритву, засунул ее за пояс, вытащил из подседельного войлока огромное сапожное шило с продетой шелковой нитью и стал закручивать рукава.

- Чеши, чеши! - крикнул он Бачане.

Бачана присел перед кабаном на корточки и стал чесать ему живот. Кабан похрустывал кукурузой и не обращал на Бачану внимания. Покончив с едой, он вдруг замер, закрыл глаза и захрюкал от удовольствия. С минуту он предавался наслаждению стоя, потом припал на передние ноги, завалился на бок и застыл.

- Эх, глупое создание, не ведаешь ты, чего лишаешься ради двух зернышек кукурузы! - проговорил Иона, набрасывая петлю на заднюю ногу кабана. Тот даже не шевельнулся: лежал с закрытыми глазами и похрюкивал. Бачана чесал ему живот обеими руками.