Приближающаяся встреча радовала и тревожила: как встретят друзья? Не отвернутся ли? Поверят ли пережитому?..

И вот солнечным весенним утром 20 апреля 1944 года на попутной машине я приехал в село Черниговку, где размещался наш 100-й гвардейский авиаполк. Надо же такому случиться - первым встретился мне Василий Сапьян, мой верный ведущий. Я узнал его еще издали. Был он в какой-то неформенной фуражке, в кожаной куртке, из-под которой виднелась гимнастерка, в широких бриджах и хороших сапогах.

Я подошел уже совсем близко к товарищу-сердце стучит так, словно вырывается из груди, ноги почти онемели. Вот мы уже поравнялись, хочется крикнуть от радости, обнять Сапьяна, как родного, но ведущий не узнает меня, проходит мимо.

Сделал еще два шага и, решительно обернувшись, окликаю его:

- Василий, не узнаешь, что ли?

Не по внешнему виду, скорее по голосу да, наверное, еще по каким-то необъяснимым приметам узнал меня Сапьян. Мы крепко обнялись.

- Не может быть! Живой... ты ли? Мы ведь похоронили тебя, а ты с того света! - взволнованно говорил ведущий, не отпуская меня и словно опасаясь, что какая-то сила может разлучить нас. - Что же мы стоим? Скорее к пилотягам... Вот новость-то будет!

Пока мы шли в штаб, неизвестно каким образом, но слух о моем возвращении уже распространился, и толпа однополчан вокруг нас росла с каждым шагом. Меня обнимали, хлопали по плечу, жали руки - в общем, стояла взволнованная атмосфера встречи, какой я даже не представлял себе. Вдруг прозвучал резкий сигнал автомашины. Все расступились, и из подъехавшей эмки вышел наш Батя комдив Дзусов.

- Что происходит? Что за митинг? Или поймали кого? - ни к кому конкретно не обращаясь, спросил комдив.

Все присутствующие, перебивая друг друга, пытались доложить Дзусову о происшедшем и подталкивали меня вперед, но комдив так и не мог разобрать, в чем дело. Тогда наш ББ зычным голосом и властным взмахом руки прекратил шум.

- Пропажа нашлась давняя, товарищ полковник, - доложил деловито, - вот и радуемся, не знаем, как отметить.

Комдив подошел ближе, внимательно всмотрелся сквозь массивные очки в мое лицо и узнал меня.

- Эх, дундук ты этакий! Где бродил так долго? - Слова его звучали вроде сурово, но и тепло, по-отечески. - Ладно, соловья баснями не кормят! Берите, Сергей Иванович, сокола. Примите, оденьте. Как обхарчуете - в дело.

- Примем наилучшим образом: в свой ведь дом вернулся, - ответил стоявший рядом с Дзусовым коренастый, крепкого телосложения майор с Золотой Звездой Героя на груди.

Это был новый командир нашего 100-го истребительного авиационного полка Сергей Иванович Лукьянов, о котором я много слышал как о храбром воздушном бойце и опытном командире эскадрильи братского 16-го гвардейского авиаполка.

- А теперь, товарищи, расходитесь по местам. Готовьтесь к большой работе! - загадочно улыбаясь, сказал полковник Дзусов и, садясь в машину, добавил: Вот по этому случаю спешу на вызов к командующему.

Но не за получением боевой задачи, как оказалось, спешил наш комдив к командующему. Через несколько дней Дзусов получил назначение на должность командира истребительного авиационного корпуса, ему присвоили звание генерала. Войну он закончил Героем Советского Союза. А командиром дивизии назначили полковника Александра Ивановича Покрышкина. Это была достойная замена ушедшему на повышение Дзусову.

У вас же в полку тоже произошли изменения. Помощником командира полка по воздушно-стрелковой службе был назначен Иван Бабак. Несмотря на свое новое должностное положение, Иван по-прежнему оставался скромным, даже застенчивым человеком. Как и большинство друзей, он встретил меня с искренней радостью. А я смотрел на Ивана и глазам не верил: это же сам Бабак, который там, в Николаеве, смотрел на меня добрыми глазами со страниц журнала так же доверчиво, как и теперь. Словом, весь тот памятный день встречи я был во власти друзей, ряды которых заметно поредели. А у оставшихся на груди появились боевые ордена.

Опытными воздушными бойцами зарекомендовали себя Кондратьев, Синюта, Антоньев, Лихонос. Это были уже зрелые летчики, асы. Получил звание лейтенанта и орден Красного Знамени Петр Гучек, мой земляк и однокашник. Был он до крайности стеснителен и робок на слово, но не на дело. В те суровые годы многие из нас не научились еще бурно и красноречиво выражать свои чувства и мысли. Поэтому при встрече Петя лишь неуклюже обнял меня сильными руками и тихо, как бы только мне одному сказал:

- Отомстим, браток! Дерево сильно корнями, пилоты - друзьями.

Я искал глазами своего командира эскадрильи Николая Лавицкого, но почему-то не находил.

- Командиру эскадрильи доложить бы, - обратился я к Сапьяну и увидел, как тот опустил глаза и, отвернувшись в сторону, с болью в голосе ответил:

- Не доложишь... Никогда уж не будет принимать докладов наш дорогой Николай Ефимович...

- Когда, как, где?.. - только и сумел произнести я.

- Совсем недавно погиб Николай. Не все еще в полку и верят, что нет его среди нас. Как случилось - расскажу попозже, вечером, - ответил Сапьян.

После ужина я узнал подробности гибели Николая и многое из его недолгой, но яркой жизни.

Родился Николай на Смоленщине. Отец его Ефим Егорович и мать Анастасия Федоровна, потомственные крестьяне, воспитали в сыне большое трудолюбие, честность, любовь к родной земле и природе.

Учителем светлоголового худенького Коли в его родной деревеньке Слободы был Вениамин Петрович Гриценко, у которого двое сыновей стали летчиками. Об этом знали все деревенские мальчишки, и все до одного хотели, как братья Гриценко, летать в небе. Когда же мужественные пилоты, сыновья старого учителя, погибли в небе Испании, решение Николая, окончившего тогда седьмой класс, утвердилось окончательно - только в небо.

Отец с матерью решили по-другому и отправили сына к тетке в Москву работать в торговле. Но узнав о наборе в аэроклуб, Николай немедля записался туда.

Так начался его путь в авиацию: аэроклуб, Борисоглебская школа пилотов... Боевое крещение младший лейтенант Лавицкий принял осенью сорок первого в небе под Одессой. А к первой военной весне Николай был уже одним из лучших воздушных бойцов полка.

Как-то в апреле 1942 года, увлекшись воздушным боем, Лавицкий почти без бензина произвел вынужденную посадку на аэродром, где базировался наш полк. На войне это не было редкостью. И пока техники заправляли его самолет, Николай познакомился со многими нашими летчиками, с большой радостью встретил лейтенанта Павла Берестнева, которого знал годом раньше.

Но вот с КП полка взвилась красная ракета - сигнал группе капитана Забоштана, которая вылетела на выполнение боевого задания. Пристроился к этой группе и Николай Лавицкий. Правда, без разрешения командования. Где там было искать кого-то!

Вскоре после взлета группа Забоштана завязала бой с фашистскими бомбардировщиками, прикрытыми "мессерами", и прибывшие на КП генералы Белецкий и Климов никак не могли понять, откуда в наших боевых порядках лишний самолет. К тому же чужак вызывал у них немалое восхищение дерзостью своих атак, грамотным маневром, метким огнем. В этом бою наши летчики одержали крупную победу, весомый вклад в которую внес Николай.

Через несколько дней лейтенант Лавицкий был переведен в наш 45-й истребительный авиационный полк. С каждым вылетом зрело боевое мастерство летчика. В небе Кубани он - уже командир звена - был в числе лучших бойцов, о которых писали в газетах, передавали по радио. Там, над знаменитой Голубой линией и встретился я со своим будущим ведущим, командиром эскадрильи.

Несмотря на громкую славу, мой комэск ничем не выделялся среди других разве что лентой боевых орденов. К концу, 1943 года к этому ряду добавились еще ордена Ленина, Александра Невского, а сверху - Золотая Звезда. Тогда на боевом счету Николая было 22 сбитых фашистских самолета, около 300 боевых вылетов, десятки штурмовок, об одной из которых я помню и по сей день.