...На рассвете 23 сентября сорок третьего меня долго будили.

- Вот черт, Горачий не просыпается! Наелся чего-то сонного, что ли, или пилюлю какую врач дал?.. - ворчал Женя Денисов, пытаясь поднять меня с постели, но я всякий раз падал обратно, сломленный крепким сном.

- Грицко, вставай! Лавицкий мотор запускает, на охоту тебя берет. Дуй побыстрей, а то сам полечу! - Эти слова Денисова подействовали на меня, и через пару минут я уже бежал к самолету.

На стоянке действительно ждал комэск.

- Продирай глаза пошире, Горачий, смотри па карту. Пойдем в район Мелитополя, может, с рассветом где эшелон с фашистами прихватим, а нет - так прогуляемся по траншеям, фрицам настроение поднимем.

Комэск разъяснял мне задачу, показывая па карте участок железнодорожного перегона, передовой линии фронта.

"Свободная охота" как способ боевых действий применялась в последнее время все чаще и чаще. Как правило, пара специально подготовленных летчиков скрытно и внезапно вылетела в заранее намеченный район. К таким объектам относились железнодорожные перегоны, узлы, полевые аэродромы и многое другое. Что же касается слов "прогуляемся по траншеям", то это было что-то повое в задумке Лавицкого.

Когда мы взлетали, солнце еще не появилось на горизонте, а на высоте 2000 метров его красно-белый диск уже был виден наполовину. У линии фронта снизились до бреющего. На железнодорожном перегоне к северу от Мелитополя оказалось пусто. Мы прошли в фашистский тыл вдоль шоссе на Асканию-Нову. На одном из участков заметили несколько автомашин, направлявшихся к фронту, и обстреляли их. Две машины сразу загорелись, и солдаты разбежались, прячась в кюветах.

Вернувшись к передовой, Лавицкий скомандовал:

- Будем работать здесь. Смотри за воздухом!

При первом заходе фашисты в траншеях еще, видимо, спали. Когда же прогремели наши пулеметы и пушки, паника у немцев поднялась невообразимая внезапность ошеломила противника. Похоже было, что мы попали на участок передовой, где сосредоточилось много вражеских войск и техники, готовящихся держать оборону.

Три захода вдоль траншей - и боеприпасы у нас иссякли, но Лавицкий продолжает штурмовку вхолостую. Я заметил, что у самолета ведущего выпущено шасси, хотя и не полностью. А мы все снижаемся на недопустимо малую высоту, и гитлеровцы разбегаются в разные стороны, падают, прижимаясь к земле.

- Николай, боеприпасы кончились, начинают обстреливать - пошли домой... попытался было я охладить боевой задор комэска.

- Погоди, Горачий! Еще заходик. Видишь, стервы окопались, вышибем их отсюда! Давай за мной...

Машина Лавицкого опускалась настолько низко, что за самолетом вздымалась пыль, и казалось, он вот-вот врежется в землю в азарте атаки. На мои предостережения Николай не реагирует. Тогда я решил слукавить:

- Что-то мотор чихает, а у тебя шасси выпало. Давай к аэродрому поближе...

Подействовало. Делаем небольшую горку, разворот на курс 90 градусов - и я вздыхаю облегченно.

Когда зарулили на стоянку, мотор моей машины действительно стал чихать и остановился. Бензина в баках уже не было. Я вылез из кабины на плоскость, и тут к моему мотористу подбежал механик Лавицкого:

- Иван, осмотри самолет внимательно - мой весь в грязи, а в колесах шасси трава и кустарник! Откуда бы?..

Так и осталось для меня загадкой, всерьез ли намеревался тогда наш комэск рубить головы фашистам шасси своей машины. Зная характер Николая, его азарт, ненависть к врагу, неугасимое желание мстить за родных и близких, думаю, что Лавицкий не шутил...

Да, я был уверен в мастерстве своего командира и допустить мысль о его гибели в бою никак не мог. Только нелепый случай, злой рок могли погубить Николая.

Так оно и случилось. В начале марта 1944 года группа летчиков во главе с капитаном Лавицким убыла в глубокий тыл, в Закавказье, откуда должна была перегнать для пополнения полков дивизии новую партию самолетов.

10 марта группа Николая, собравшись после взлета в боевой порядок, взяла курс на запад. Вот уже позади и справа остался Каспий. Слева - отроги Главного Кавказского хребта. Погода прекрасная. Ровно, монотонно, без перебоев гудели моторы новых машин. Казалось, что неоткуда прийти беде. И вдруг скорее чутьем пилота, чем по показаниям приборов, Николай догадался о неполадках в моторе. Аварийная обстановка быстро нарастала: упала тяга, самолет, теряя скорость, пошел на снижение. В кабине появился предательский едкий дым. А внизу Гудермес, небольшой кавказский городок. Взглянув на землю, Лавицкий увидел впереди крупную железнодорожную станцию и множество цистерн с бензином.

Значит, надо отвернуть, а то случится беда... Покинуть самолет, выбросившись на парашюте, уже невозможно - поздно. Плавный отворот - только бы не упасть на составы! В кабине огонь - жжет руки, лицо. Неимоверными усилиями воли и мускулов Лавицкий отвернул самолет от железнодорожных составов, выровнял его, но тут же без скорости упал на вспаханное поле, рядом с железной дорогой. Николай все-таки пытался вылезти из горящей факелом машины, но не успел - оглушительный взрыв потряс воздух...

Много было очевидцев героической смерти нашего комэска. И в тот апрельский вечер сорок четвертого, когда я слушал рассказы однополчан о гибели Лавицкого, и сейчас спустя многие годы, он все равно среди нас. Его знают и помнят, и не только боевые друзья.

В солнечном Гудермесе одна из улиц носит имя Николая Лавицкого. На его родине, в селе Шиловичи, средней школе присвоено его имя, и пионерская дружина также носит имя Лавицкого. Сейчас в Шиловичах создан музей героя. Уже после войны останки Николая Лавицкого перезахоронили в Мариуполе, ныне переименованном в Жданов. Там, в парке на берегу Азовского моря, воздвигнут памятник бесстрашному летчику-истребителю.

Забегу несколько вперед. Май 1978 года. Ветераны нашей 9-й гвардейской Мариупольской, Берлинской дивизии съехались в Жданов, который наша дивизия освобождала. Не описать радостной встречи с жителями города. В горкоме партии и в горисполкоме, на предприятиях и в школах тепло и сердечно встречали нас ждановцы.

И вот все мы в цветущем парке у могилы Николая Лавицкого. "Мы пришли к тебе. Здравствуй, Коля..." - мысленно говорил каждый из нас, его боевых однополчан.

Он совсем молодой, наш Николай, ему всего 24, а нам уже много. Мы прожили большую жизнь, морщины избороздили лица. Плотным кольцом окружили памятник герою те, кто хорошо знал его, воевал с ним вместе: Лукьянов, Бабак, Мачнев, Сапьян, Патрушев, Салынин, Жарин, Пыжиков, Ковальчук, Ратушный, Мальцев, Закалюк, Дрыгин, Голубев. Многие пришли сюда с сыновьями, дочерями и внуками. Совсем рядом я услышал рассудительный детский голос:

- Деда, что ты так смотришь на этого дядю из камня? Почему плачешь? Ты что, жалеешь дядю?

- Да, внучек, жалею... Смотри и ты. И запомни этот день...

Крепка, несокрушима, как и сам наш народ, память народная. Она хранит подвиги тех, кто отстоял свободу Родины, кто приумножил ее славу и доблесть.

* * *

Но вернемся в далекий сорок четвертый. Зима на юге Украины, в Приазовье, была, как всегда, мягкой и малоснежной, с пасмурной погодой и частыми туманами. Небольшие морозы нередко сменялись оттепелями. А весна пришла дружная, теплая - уже в апреле температура днем поднималась до 25-30 градусов, а в мае зазеленели поля, быстро побежали вверх травы, зацвели сады. Многие следы и шрамы войны прикрывал буйной зеленью ковер весны, но нет такого покрова, такой завесы, которые бы сокрыли страшные последствия боев, их невидимые, но незаживающие раны - раны человеческих сердец, судеб, жизней.

В ту зиму полки нашей дивизии после успешного завершения операции на реке Молочной некоторое время вели боевые действия по прикрытию наземных частей, успешно наступавших на юге Украины. Когда же немецко-фашистские войска оказались запертыми в Крыму и единственными путями их снабжения и связи оставались море и воздух, мы получили задачу уничтожить авиацию противника, обеспечивающую гитлеровцев, прикрыть переправу через Сиваш, Перекоп.