На третий день вечером он пригласил Клариту поехать куда-нибудь с ним и был поражен, что она приняла его предложение.

— Скажите куда, — спросил Фейн, — я не знаю местных ночных клубов.

Она выбрала ресторан Мокамба, место полупотушенных огней, позолоты, алой драпировки и легкой стонущей музыки. Косметика, которая, по признанию Клариты, была криком моды черного рынка, совершенно преобразила ее внешность. На ней было плотно облегающее фигуру платье. Такую женственную одежду Фейн видел только на Кубе. Фейн увидел Клариту помолодевшей, очаровательной андалузской красавицей с большими глазами и улыбкой, затаенной в нежных линиях уголков рта.

Ресторан был заполнен молодыми людьми с суровыми, мрачными лицами утомленных игроков из телевизионных детективных многосерийных кинокартин. Разукрашенная, как райская птичка, прошла мимо них сверкающая в золоте и украшениях женщина, которая в сопровождении щегольски разодетого кавалера направилась к танцевальной площадке.

Кларита проводила ее взглядом и сказала:

— Бездельники и тунеядцы. Они торгуют на черном рынке, а здесь тратят свои деньги. Ресторан принадлежит государству, и правительство смотрит на это сквозь пальцы.

— Но ведь это настоящий вертеп, — сказал Фейн.

— Именно поэтому я просила вас привести меня сюда,

— Неужели?

— Я вижу, что вы удивлены.

— И даже очень.

— Почему?

— Мне говорили о вас столько хорошего.

— Но разве это исключает желание повеселиться?

— Нет, конечно, нет. По крайней мере, я так считаю. Однако существуют и другие точки зрения.

— Все это не так. Я просто честно выполняю свои обязанности. Вот и все. Я вам говорю это, потому что я уверена, что вы не фанатик.

— Конечно, нет.

— Но вы левый. Вы, должно быть, очень левый, если вас к нам пригласили. Вы не получили бы так оформленное разрешение, если бы вас не ценили столь высоко. Обычно только руководители коммунистической партии получают такое разрешение.

— Я не коммунист, и даже не считаю себя левым.

— Мне важно одно: вы не фанатик, а это для меня имеет большое значение.

— Я уверяю вас, что я не фанатик.

— Однако вы получили такое разрешение.

— Это скорее относится к газете, которую я представляю. Наша газета считается крайне левой. Я же больше либерал.

Кларита говорила взволнованно. За столиком они выпили бутылку сладкого вина, которая в пересчете на английскую валюту стоила примерно 10 фунтов стерлингов. Он поражался изменению в поведении Клариты, на которую подействовал алкоголь, к которому она не привыкла.

— Все эти люди — контрреволюционеры. Правительство мирится с этим положением. Оно просто не обращает на них внимания.

— А вы случаем не контрреволюционерка? — спросил Фейн, который решил вести себя осторожно.

— Я хочу оставаться нейтральной. Революции разбивают семьи, они восстанавливают отцов против сыновей, а мужей против жен.

— Однако ваш муж отдал жизнь за революцию, не так ли?

— Мой муж хотел быть героем, — сказала Кларита и нехорошо улыбнулась. — Они все такие. Все хотят быть героями. Да, он был героем и убил самого себя. Беда в том, что он должен был распоряжаться героически жизнями других людей, как и своей собственной. Вы, вероятно, знаете, что у нас был ребенок. Мой муж был героем, и мы должны были жить в горах, где не было врачей. Ребенок умер. Вот что случается, когда выходишь замуж за героя. Мои жертвы не забыты. Меня избрали председателем местного СДР. Единогласно.

— Что такое СДР? — спросил Фейн.

— Комитет защиты революции. Такие комитеты создаются в каждом квартале. Я полагаю, что я сама виновата во всем, что случилось. Не надо было притворяться. Я притворялась, что меня интересует политика. Я это делала, чтобы понравиться Карлосу. Сейчас я устала от всего этого и хочу быть просто женщиной. Я хочу домой, к маме.

— Так вы намерены покинуть страну?

— Нет, — сказала она, — я не думаю о выезде, так как это совсем безнадежное дело. Больше всего на свете я хочу домой. Но это исключено, и я пытаюсь не думать об этом.

Она всхлипнула. Затем нашла платок и быстро провела им по глазам, чтобы вытереть слезы.

— Беда в том, что я наполовину кубинка, а наполовину канадка. Канадская половина говорит во мне сильнее, чем кубинская. Это происходит по той причине, что в раннем детстве я жила в Канаде, и мне было хорошо. Я не переношу тропиков. К тому же мой отец болен, и я хочу увидеть его.

Она положила свою руку на его руку.

— Извините меня. Я испортила вам вечер.

— Ничего подобного. Говорите, пожалуйста. Вам от этого будет легче.

— Я день и ночь мечтаю о Канаде. Как я хочу поехать туда!

— Это прекрасная страна.

— И люди там замечательные. Мои живут в Монреале. Я бы не пожалела ничего на свете, абсолютно ничего, только бы мне снова увидеть их.

— Что вам мешает поехать туда?

— Все. Я же председатель комитета защиты революции. Я переводчица. На Кубе переводчиков не хватает.

— Однако по закону вас отпустят, если вы попадите заявление. Вам только нужно подать заявление с просьбой о выезде.

— Я приношу здесь слишком большую пользу. Мне просто не разрешат выехать. Они придумают, как меня задержать.

— Но почему не попытаться?

— Это будет безумным шагом. После этого я стану контрреволюционеркой на подозрении. Мне кто-то должен помочь выехать из страны.

— О какой помощи вы говорите?

— Помощь из-за границы. От организации или кого-нибудь в этом роде. Кто-то с возможностями.

— Организация? — подумал вслух Фейн. В этот момент он был готов всей душой помочь Кларите.

— Я начинаю думать, что вы можете как-то помочь хне. Я понимаю, что глупо и неразумно рассчитывать на это. В самом деле, с какой стати вы будете помогать мне или кому-то, с кем вы знакомы только три дня?

— Я сделаю все, что смогу, — горячо сказал он. — Я сделаю все, что можно сделать. Вы понимаете это, не правда ли? Три дня или три года не имеет никакого значения.

Несколько позже они танцевали, и Кларита прижималась к Фейну.

— Прекрасно, — шептала она. — Я уверена, что все будет хорошо.

Фейн вернулся в гостиницу далеко за полночь. Он заказал разговор с Папци Сауерби на его домашний номер, и был поражен, когда его соединили через несколько минут.

— Она была бы нам полезна, — объяснял Фейн. — Она пару лет работала в агентстве «Пресса Латина». Кроме того, она свободно говорит на двух языках.

— Конечно, конечно. Мы сделаем все, что в наших силах.

— Нужно писать Моле. Мола возглавляет пресс-центр в Гаване.

— Я завтра же отправлю письмо.

Голос Оауербн был усталым и бесстрастным, без обычного трескучего энтузиазма.

— Тогда мы встречаемся третьего, — оказал Фейн.

— Подождите. Завтра вы получите телеграмму. Я срочно вызываю вас в Канаду. Выезжайте немедленно.

— Я вас нс понимаю. Выезжать немедленно? Что-то случилось?

— Фридландер. Довольно неприятное дело развернулось о тех пор, как вы уехали. Я не могу много говорить по телефону. Дело в том, что полиция эксгумировала его тело.

— Эксгумировали? Что же это все означает?

— Его жена пошла к ним и сказала, что его жизни угрожала опасность. Она знала, что он умер не от сердечного приступа. Во всяком случае, они эксгумировали и обнаружили яд.

— Вот так штука!

— Это случилось в день вашего отъезда. Полиция полагает, что кто-то бросил капсулу яда в его кофе.

— Невероятно! — воскликнул Фейн. — И в таком городе, как Торонто! Неправдоподобно!

— Довольно нехорошее дело со всех точек зрения. Некоторые обстоятельства меня просто пугают. Все это заставило меня дослать телеграмму. Вам нужно срочно возвращаться домой.

— Могу ли я чем-нибудь помочь в таком случае?

— Меня беспокоит вопрос вашей безопасности. Ведь с вами может случиться то же, что произошло с Фридландером.

— Что думает де Хавиланд о моем возвращении?