— Я сжился с окружающими, — сказал Стид. — Я люблю их, и они должны любить меня, иначе не разрешили бы мне бизнес, пересылки посылок между Кубой и США. Это, между прочим, строго конфиденциально, и кубинцы не хотят, чтобы об этом писали газеты. У меня несколько самолетов в Дакоте. В неделю два регулярных рейса.

— Разве американцы не пытаются что-либо предпринять в отношении этого?

— Ты можешь сделать, что хочешь, если знаешь как.

Он засмеялся высоким голосом, словно женщина, и сбил громадного черного жука, который упал на стол между стаканами, как уродливая пластмассовая игрушка.

— В старые добрые времена, — продолжал Стид, — как они говорят обычно, этот остров был раем для богатых и адом для бедных. Возьми, к примеру, этот дом. Он когда-то принадлежал сахарному магнату.

— …И здесь они устраивали оргии, — продолжал рассказ Стид, и его маленькие похотливые глаза заблестели. — После бегства миллионера здесь были найдены два-три скелета, закопанные в саду, как раз на том месте, где мы сидим, скелеты женщин. Так было в те дни, старые добрые дни. Девушка соглашалась прийти сюда заработать несколько песо, чтобы прокормить семью, и если дело заходило слишком далеко, то она исчезала, а кто будет искать ее.

Фейн почувствовал, что ему необходимо сказать несколько теплых слов в адрес социалистической Кубы. Он бросил несколько левых идей, и надеялся, что Стид не сразу обнаружит его неискренность.

— Лично я не могу говорить о прошлом, это мой первый приезд сюда. Я должен сказать, что трудно не проникнуться энтузиазмом и надеждой, которыми охвачены кубинцы, особенно молодежь. Стремление к образованию, самосовершенствованию. И я чувствую, что именно молодежь — будущее страны.

— Совершенно верно. Я согласен с тобой. Я испытываю то же самое чувство.

Ночная птица, усевшаяся на уродливую башню виллы-замка поблизости, закричала странно-печальным криком отчаяния.

— Кстати, — сказал Стид, — что касается поездки в Лагартеру, то я не возражал бы присоединиться к тебе. У меня там знакомый егерь. Он даст собаку. Без собаки там делать нечего. Между прочим, он большой знаток собак. У него есть собака отличных кровей, местной породы, чертовски ужасная, но безупречная. Поездка может быть удачной, я отдохну.

— Я скажу об этом товарищам из пресс-центра, — сказал Фейн. — Если мне разрешат, то почему бы нам не поехать вместе.

— Давай постараемся. Я был бы рад поехать с тобой. Может быть, смогу показать пару весьма интересных мест, которые ты не заметишь.

— Ты, очевидно, хорошо знаешь район.

— Знал когда-то хорошо, но не был там уже два года. Там должно быть сейчас лучше, после того как проложили дорогу. Раньше надо было миль пять ехать верхом. Сейчас от Ла-Вака до Верде можно доехать на машине.

— Это озеро у берега?

— Это одно и единственное озеро Лаго Верде — «зеленое озеро». Оно действительно зеленое. Живой, неземной зеленый цвет. Почему — знает один бог! Цвет болот вокруг обычный, как у всех болот. Я думаю, что от высокой радиоактивности воды, хотя, может быть, это и не так. Лаго Верде является лучшим местом для уток. Ты сможешь увидеть их тысячами, если попадем в удачный день. Десятки тысяч. Как повезет.

Фейн осторожно зондировал обстановку.

— Куда ведет дорога?

Стид ответил не колеблясь:

— Дорога, старина, — это такая же затея, как ферма для разведения лягушек или выращивания помидоров без почвы. Говорят, что в других странах строят стратегические дороги. Почему мы не можем построить несколько таких дорог? Никто не ест лягушек, помидоры не растут без удобрений, и дороги не идут в никуда. Но может ли это иметь значение? Кубинцы, как ты сможешь в этом убедиться, любят строить, как дети. Строят они с энтузиазмом.

— И, как все молодые социалистические государства, делают ошибки, — добавил Фейн.

— Ты не должен измерять нашими стандартами, — сказал Стид. — Идея постройки дороги могла быть связана с необходимостью перебрасывать войска в район возможного вторжения на остров. Но они могли проложить дорогу, где шанс на высадку десанта один к миллиону.

— Вроде Лагартеры.

— Это тому блестящий пример. Если будет вторжение, в чем я очень сомневаюсь, оно будет осуществляться с севера. Почему она должны поступать иначе? Почему они должны делать крюк в сотни миль, терять фактор внезапности, потому что, вникни в это, они не могут пройти это расстояние за одну ночь. В то время как от Флориды до места высадки на побережье несколько часов хода. И в любом случае можешь ли ты предполагать вторжение при сегодняшней обстановке?

— Пожалуй, нет. Я думаю, что нет. Два года назад, до того как правительство располагало временем сплотить вокруг себя массы. Но не сейчас… Сейчас поздно.

— Да, я полностью разделяю эти взгляды. Тем временем будем благодарны бесполезной дороге и поедем на охоту с комфортом.

С ним что-то происходило. Но что? В последние минуты Фейн дал волю интуиции, и привкус обмана сгущался и становился темнее. Ложь скрывать нелегко. А потом вспомнил, что он и сам относится к категории лгунов. Прощаясь, Фейн почувствовал отвращение к Стиду.

— Не пропадай. Звони мне, — сказал Стид.

Фейн ответил, что не будет пропадать, зная, что звонить он не будет. Стида, решил он, следует избегать во что бы то ни стало.

На шестой день пребывания на Кубе Фейна вызвали и задали несколько вопросов. Дело в том, что на следующий день после приезда ему надоел шум толпы фешенебельной гостиницы, и он решил укрыться в безобидном заштатном пансионе «Талисия».

Здесь в лабиринте улиц он почувствовал себя вне досягаемости всевидящего ока своих хозяев. Иллюзии рассеялись, когда во время завтрака на подносе ему принесли ненавистную открытку: «Очевидно, Вы решили сменить место жительства. Не могу сказать, что виню Вас в этом. Никогда не выносил адского шума фешенебельных гостиниц. Благословит Вас бог». Постскриптум: «Парни в картине действуют как всегда. Видел их сам только в прошлом году». Парни на открытке были танцоры 90-х годов, которые плясали на лугу.

В тот день Фейн и Кларита были на Пинар-дель-Рио. Обратно возвращались в дождь. Они были счастливы, и Фейн мечтал о ней. В гостинице его ждал вооруженный солдат.

— Вы должны следовать за ним, — сказала девушка-клерк, красивая метиска.

— Спросите его, могу ли я позвонить сначала по телефону, — спросил Фейн. Сейчас самое время позвонить Мола.

Девушка что-то сказала голосом, полным испуга, солдату, а тот отрицательно покачал головой.

— Он говорит, что не можете. Вы должны следовать за ним.

На улице стояла потрепанная американская автомашина. Солдат жестом указал Фейну на заднее сиденье и сел рядом с ним. Фейн обратил внимание на то, что на дверях машины не было внутренних ручек. Три или четыре парня остановились и наблюдали за ним. Он не был напуган. Нервы были спокойны. Он ни в чем не был замешан.

Машина остановилась у бетонного прямоугольного здания в нескольких кварталах от собора. Поток людей в униформе проходил в двери. Водитель вылез из машины и открыл дверцу. Первым вышел солдат и пригласил Фейна пройти. Они поднялись на пятый этаж, где его ждал сотрудник отдела. Фейна интересовало, был ли выписан ордер на его арест. Комната напоминала ему приемную зубного врача в бедном пригороде Лондона. Впечатление усиливалось находящимися людьми, которые сгрудились вокруг низких столов, заваленных старыми журналами. Они напоминали пациентов, ждущих свою очередь. На стене висел самодельно напечатанный плакат: «К свободе можно прийти только через культуру». Фейн понял, что находится в штабе контрразведки.

Так сидел он около получаса, просматривая старые журналы «Богемия». Через каждые несколько минут клерк входил с подносом чашечек черного кофе. «Кубинские контрразведчики. — подумал про себя Фейн, — любят кофе, как англичане чай». Временами молодой часовой, стриженный под ежик, дотрагивался до кого-нибудь шариковой ручкой и уводил того по коридору. Шаги гулко раздавались, затихали, и человек обратно не возвращался. Наконец очередь дошла до Фейна.