Допрос вела полнеющая женщина лет тридцати.

— Я сожалею, что мне пришлось вас вызвать сюда. Я хотела поговорить с вами в гостинице. К сожалению, у нас не хватает сотрудников. Вы не возражаете, если я задам вам несколько вопросов? — спросила Риос.

— Пожалуйста.

— Ваше имя Чарльз. Что означает инициал П.?

— Понсонби.

— Вы родились второго мая 1919 года в Биркинхеде?

— Точно так.

— Вы профессиональный журналист и работаете в «Новой границе»?

— Да.

— Ваше социальное происхождение ?

— Социальное происхождение? Никогда но задумывался об этом.

— Рабочий класс, буржуазия, интеллигенция, — подсказала Риос.

— Нет. Это не подходит. У моего отца был газетный киоск.

— Газетный киоск? — удивленно переспросила Риос.

— Он продавал газеты.

— Понятно. Тогда, очевидно, он был разорившимся мелким буржуа?

— Едва ли. Мой дед был металлистом. Пролетарием-оппортунистом.

— Но сейчас вы интеллигент. Как вы объясняете тот факт, что вышли из своей классовой среды?

— Я презирал все, что было с ней связано, — сказал Фейн. И это было действительно так. — Мне удалось получить стипендию для обучения в начальной школе.

— И после нее университет?

— Нет. У родителей не было средств, чтобы я мог бездельничать. В шестнадцать лет мне пришлось зарабатывать на хлеб.

— Понимаю. А почему вы приехали на Кубу, мистер Фейн?

— Я приехал по приглашению вашего правительства.

Обаятельная девушка с пепельными волосами села за маленький столик спиной к Фейну и начала печатать на машинке. На стене над ее головой висела в рамке картина с изображением убитого человека. Половина лица была закрыта листом календаря. На картине можно было прочитать только одно слово надписи: «Помни».

— Могу ли я просить вас сейчас позвонить товарищу Мола в пресс-центр?

— Если вы желаете говорить с товарищем Мола, я вас свяжу с ним.

Риос сняла трубку и назвала номер. Время тянулось мучительно долго, пока на другом конце провода не ответили, что товарища Мола нет, но он позвонит, как только придет к себе. Риос взяла в руку карандаш и серьезно углубилась в чтение бумаг.

— Вы никогда не были на Кубе?

— Никогда.

— Вы в этом абсолютно уверены?

— Безусловно. Я никогда не был в Америке, Северной и Южной, кроме нескольких последних недель.

— До тех пор, пока вы не посетили Канаду?

— Да.

— Вы были когда-нибудь в Испании, мистер Фейи?

Фейн почувствовал, что у него сжалось сердце. У него было сейчас ощущение, которое он испытал однажды, сидя за рулем, когда машину внезапно занесло на обледеневшей дороге.

— Да, был.

— Когда?

— В прошлом году.

— Но вы не указали этого в анкете для получения виз. В анкете совершенно ясно стоял вопрос с просьбой указать то страны, в которых вы были. Когда при въезде на Кубу проверяли ваш паспорт, то было обнаружено, что вы посещали Испанию.

— Я не придавал этому посещению особого значения, — сказал Фейн с облегчением. — Я провожу двухнедельный отпуск за границей каждый год. Прошлый год я был в Касабланке. Перед этим в Доломитах, а еще годом раньше в Греции. Я просто не учел, что вас интересуют детали о каждом отпуске, проведенном за границей в течение всей моей жизни. В любом случае в анкете не было просто места. Я, должно быть, был во Франции, по крайней мере, двадцать раз. Я провожу уикэнд в Париже раз или два раза каждый год. Было бы просто невозможно вспомнить все даты и страны.

Она сложила губы трубочкой и нахмурилась. Инстинкт и жизненный опыт подсказывали Фейну, что главное еще впереди. Рано или поздно — основной вопрос, который у нее был в запасе и который она выстрелит в него. Он сосредоточил внимание на левой щеке Риос.

— И вы предпочитаете гостиницу «Талисия»?

— И даже очень.

— Несмотря на то, что гостиница «Талисия» — гостиница четвертого разряда.

— Я предпочитаю тишину, покой и отсутствие лифтов.

— Но «Талисия» находится в районе доков, которые работают всю ночь, и этот район действительно очень шумный.

— Как вам сказать… Я нахожу промышленный шум даже успокаивающим. Что я не могу выносить, так это «ча-ча-ча», запущенную на всю мощь по радио в соседнем номере.

— Я понимаю. А сейчас не могли бы вы назвать людей, с которыми вы поддерживаете контакт с того момента как вы приехали на Кубу?

— Вы задали исключительно трудный вопрос. Прежде всего, что вы имеете в виду, говоря «поддерживаете контакт»? Например, я поддерживаю контакт каждый вечер с барменом в гостинице «Талисия». Он говорит немного по-английски, его научили бывшие гости из Америки. Мы говорим о киноактрисах. Я разговариваю со всеми, с кем удается. Это часть моей работы. Если вы имеете в виду официальные контакты, а никого не могу указать, кроме товарища Мола и девушки, которая показывает мне город. Ее фамилия Вест.

— Я имею в виду членов иностранной колонии.

— Иностранная колония? О да. Я могу назвать некоторые фамилии, которые я запомнил. У меня плохая память на фамилии. Очевидно, я не очень внимательно вслушивался, когда меня им представляли. Если бы я знал, что меня спросят об этом, то я бы обратил внимание.

— Вы, конечно, встречали мистера Стида?

— Да, действительно встречал.

— И вы знали его до приезда на Кубу?

— Нет, не знал.

— Вы писали ему или как-то были связаны с ним?

— Я с ним встретился однажды и до этого не знал о его существовании.

«Так вот в чем дело, — сообразил Фейн. — Причиной вызова был Стид. В чем же замешан Стид?»

— Вы не звонили ему, когда приехали в Гавану?

— Он звонил мне и приглашал провести вечер с некоторыми друзьями.

— Но вы утверждаете, что абсолютно не знаете его.

— Я его действительно не знаю. Он узнал о том, что я на Кубе. Мы с ним соотечественники. Это дань вежливости. К тому же, если кто-нибудь приглашает меня провести вечер, я обычно соглашаюсь. Я встречаюсь со всеми, с кем могу. Как я уже сказал, все люди моей профессии делают именно так. Я должен сказать, что меня несколько удивило, что это расценивается на Кубе как подозрительная деятельность.

— Прошу вас понять нас правильно. Это не подозрительная деятельность, мистер Фейн. Мы знаем, что журналист должен собирать информацию. И мы уважаем его права. Если же мы иногда вынуждены задавать вопросы, то только потому, что были времена в прошлом, когда журналисты злоупотребляли нашим гостеприимством и были на самом деле шпионами. Мы ни на минуту не сомневаемся в том, что ваша деятельность вне подозрений. — Она улыбнулась неубедительно. Ее толстая верхняя губа вдруг стала тонкой, чем-то напоминающей восточную саблю. — Мы в этом нисколько не сомневаемся. Но вполне вероятно, не зная того, вы вступили в контакт с лицами, которых мы обязаны рассматривать как подозрительных.

— Если это так, то я вас могу искренне заверить, что я действовал в полном неведении. Наконец, на Кубе я менее недели. Я никого не знаю. Я уверен, что вы согласитесь со мной в том, что у меня возникает вполне естественное желание отдохнуть, проведя час или два в обществе людей, говорящих на английском языке. Вполне вероятно, что в таком случае человек может стать орудием империализма, у меня не было оснований предполагать, что я им являюсь.

— Мистер Фейн, вы действительно с симпатией относитесь к социалистическому режиму?

— С исключительной симпатией. Я полагаю, что это может полностью подтвердить сообщение в газету, которое я послал вчера. Вы, очевидно, с ним знакомы.

— В таком случае я уверена, что вы поможете нам в расследовании. Не могли бы вы рассказать мне о содержания беседы с мистером Стидом в тот вечер? Можете быть уверены, что все это останется между нами.

— Кроме всего прочего, мы говорили о погоде.

Она снова сложила губы трубочкой, лицо выражало крайнее недовольство.

— Вы с друзьями, мистер Фейн, всегда говорите о погоде?

— Нет, не всегда, но довольно часто. Погода — тема для разговора у англичан. В тот вечер у Стида было несколько англичан. Если в компании появляется незнакомец, то он начинает говорить о таких вещах, как погода.