ОДИН МОЙ ХОРОШИЙ ПРИЯТЕЛЬ проживал в доме творчества Комарове. Бурно и страстно проживал. И не с женой. А тут жена приехала навестить. Один мой хороший приятель заметил ее поздно - с балкона. Безвыходная ситуация! С того же балкона даму сердца (не жену) спустить затруднительно - третий этаж плюс масса любопытствующих собратьев по перу на соседних балконах. В дверь тоже не вытолкать - жена уже в нее стучится. Открыть как ни в чем не бывало и выдать даму сердца за платоническую поклонницу - тоже никак, ибо на ней из одежды - полный ноль, а на нем лишь презерватив. - Жанна! - командует он. - Собери свои шмотки в кучку, прижми к груди, притаись за дверью! Как только я открываю - пулей вылетай, вниз по лестнице, оденешься где-нибудь там... в коридоре, что ли. Открывает. На пороге - жена. Мимо нее пулей вылетает, вниз по лестнице, - Жанна. - Здравствуй, милая-дорогая-любимая-единственная! - радуется он жене и норовит обнять. - Вот так сюрприз! - Кто это был?! - уклоняется жена от объятий. - Где? Когда? - Здесь И сейчас. Которая пулей и вниз по лестнице. Голая. - Это... м-м. . Голявкин был. Витя Голявкин. - Ка-а-акой Голявкин?! - Нормальный Голявкин. Друг и собрат по перу. Ты что, Голявкина не знаешь? - Голявкина-то я знаю. Но кто это был? - Голявкин! Надо сказать, прекрасный писатель Виктор Голявкин, бывший боксер, к тому времени сильно погрузнел и вообще безвылазно сидел дома в Купчино, будучи полупарализован. - Ну а все-таки? - Голявкин! - Ладно. - (Сто лет прошло.) - Кто все-таки там был? - Голявкин! ...И правильно. Жена в конце концов уверилась, что там был действительно Голявкин.

ОДИН МОЙ ХОРОШИЙ ПРИЯТЕЛЬ пришел поздней ночью в гости к одним своим хорошим приятелям, которые почти семья (он и она!), но недооформленная юридически. Квартира коммунальная - и одного моего хорошего приятеля впустили соседи по признаку более-менее знакомой физиономии. А семьи (ни его, ни ее) нет. Лишь две записки на готическом столике. Она: "Буду вечером". Он: "Уже не вечер" И - ни его, ни ее.

ОДИН МОЙ ХОРОШИЙ ПРИЯТЕЛЬ имел тривиальную фамилию - не Иванов, но, скажем, П... етров. И по этому поводу очень сетовал. Отнюдь не из-за того, что писательская слава размывается. Он очередной раз по уши втрескался в замужнюю даму. И она - в него. А муж дамы, почти застав их в момент соития, после этого и слышать не хотел тривиальной фамилии "П... етров". И сидит П... етров за столиком в богемном заведении, тоскует, любовью мается: даже не позвонить даме сердца - вдруг муж трубку снимет и спросит: кто ее спрашивает? Ну, не врать же! Подсаживается к П... етрову некто случайный-незнакомый. Выпили, разговорились. - Такая вот петрушка, - горестно заключает love-story П... етров. - А давай я ЕЙ позвоню! - проникается некто случайный-незнакомый. - Меня же муж не знает. Потом тебе трубку передам. - Давай! - А что сказать, если муж спросит, кто звонит? - Ну, назови ему свою фамилию. Какая разница! Звонит некто случайный-незнакомый. ЕЙ. Трубку снимает муж: - А кто ее спрашивает? - П... етров! - правдиво называет себя ранее некто случайный-незнакомый. - У-у-у, б-б-б!!! А-а-а, б-б-б!!! Ё-о-о, б-б-б!!! Вот такая... приключилась.

ОДИН МОЙ ХОРОШИЙ ПРИЯТЕЛЬ загулял с другим моим хорошим приятелем. С ними была и девчушка-цветик. У обоих отношение к девчушке нежное, но дистантное. Тем более, что ссориться из-за такого пустяка приятелям не хотелось и не моглось. Кончился загул где-то на Васильевском острове у приятельницы той девчушки-цветика, которая (приятельница) всячески дала понять, что она (приятельница) - пас. И оставила она всю троицу ночевать в одной комнате, а сама куда-то делась. Положили молодых и оставили одних. Тахта. На пол никто, естественно, не хочет. Ну и ладно. Слева на тахте - один мой хороший приятель, справа ДРУГОЙ, посередке - девчушка. О групповухе не то что речи, но и мысли нет - иначе воспитаны (увы?). Так и промаялись оба приятеля до утра, чутко прислушиваясь к дыханию друг друга: вдруг да заснет кто-либо из них! тут-то и... Никто не хотел засыпать. Дождались, когда по времени метро открылось. Встали, умылись, напоследок кинули эдакий покровительственный-снисходительный взор на спящий цветик (продрыхла ведь, блин, всю маету!). И пошли. По домам. - М-да-а... - протянул один мой хороший приятель, - давно не было такой идиотской ночи. Главное, бессмысленной! - Сам виноват! - скрашивает идиотизм другой мой хороший приятель, играя гея. - Проти-и-вный! Я все ждал-ждал, когда ты придешь! - Я бы пришел, - подхватывает один мой хороший приятель, - но между нами лежал "кинжал"... - И каждый из нас всю ночь то и дело за него хватался... - уточнил педантичный другой мой хороший приятель.

ОДИН МОЙ ХОРОШИЙ ПРИЯТЕЛЬ в угарный период прогуливал очередную даму сердца по Летнему саду (а более вести ее было некуда - денег ни шиша!). Солнце, травка, статуи, ветерок с Невы, идиллия! Но... чего-то не хватает. И он возвел очи горе и выплеснул вслух абсолютно искренне, доверительно: - Оч-чень хочется денег! Дама сердца резко прильнула и - глаза в глаза - абсолютно искренне, доверительно: - Какой-то ты не такой, как все!.

ОДИН МОЙ ХОРОШИЙ ПРИЯТЕЛЬ имел счастливый талант не ссориться с дамами сердца по прошествии угарного периода, но превращать их (постфактум) в близких платонических подруг. Само собой, все дамы сердца так или иначе (постфактум) становились персонажами его книг и никоим образом против этого не возражали. Лишь одна дама сердца возразила. Но не постфактум, а еще в угарный период. Прочитала она книжки одного моего хорошего писателя и так, между прочим, so-so, la-la, вдруг сказала с неподдельной угрозой: - Только попробуй меня в своей писанине когда-нибудь вывести! Только попробуй. Он и не стал пробовать. Ни в угарный период, ни потом. Дюжина романов у него вышла потом, и - ни-ни. А с той дамой сердца, как водится, сохранились близкие-платонические... Единственное что - разонравилось ей творчество одного моего хорошего приятеля: - Абсолютно, - говорит, - не могу читать твоих последних книг! Не то чтобы не интересно... Понимаешь, ты какой-то другой стал. Чего-то в них не хватает. Очень не хватает!..

УМНАЯ ЖЕНА референта посмотрела "8 1/2" Феллини в Доме писателя. Долго молчала. Потом сказала: - Творчество писателя - это предательство своих близких...

ОНА ЖЕ, умная жена референта, сказала про Витю Пелевина еще в период его произрастания: - Он хронически умеет писать... - Долго молчала. Потом сказала: - Но это совсем не значит, что из него получится хороший писатель...

ДАВНЫМ-ДАВНО, еще на заре Застоя, поэт Дмитрий Толстоба столкнулся с прозой. Жизни. Суровой. Он впервые и ненадолго женился. И родился у него цикл про себя и жену от первого брака. Так и назвал - "Я и моя жена". "Идем в гости. - Какую куртку мне надеть? - спрашиваю. - Синюю, - говорит жена. Надеваю синюю... Идем в гости через неделю. - Какую куртку мне надеть? - спрашиваю. - Зеленую, - говорит жена. Надеваю зеленую... У меня две куртки - синяя и зеленая. ...................... - Жена, - кричу в телефонную трубку, - я выиграл "Москвич"! Не верит. Называю номер билета. Не верит. Приезжаю к ней на машине. Не верит. Строим гараж. Не верит. Едем на юг. Не верит. Возвращаемся. Не верит. Она мне не всегда верит. ............... - Жена, - говорю, - ухожу в турпоход. Она молчит. Влезаю в джинсы. Молчит. Собираю рюкзак. Молчит. Обуваюсь. Молчит. Вытряхиваю из пепельниц окурки. Молчит. Проверяю газ. Беру рюкзак. Выхожу в коридор. - Может быть, ты все-таки останешься? - говорит она. Я остаюсь. ................. - Что-то у нас не так, - говорит жена. - Не так, - соглашаюсь я. - Плохо как-то. Пусто. - Пусто, - соглашаюсь я. - Понимаешь, о чем я? - Понимаю, - говорю я. - Дальше так нельзя. - Нельзя, - соглашаюсь я. - Надо решать! - Решай, - говорю я. - Я давно решила, - говорит она. - Да? - говорю я. - Передвинем шкаф и... купим телефонный столик. Двигаю шкаф. Покупаю столик". ...Измайлов, тогда еще не референт, а журналист, тиснул эту вот часть цикла Толстобы в районной газете. И получил нагоняй от партийного столоначальника - за моральное разложение и разрушение здоровой советской семьи.