Ветер налетел неожиданно. С неимоверной быстротой вспенились волны. Объятое бурей пространство приближалось к пароходу, стоявшему в миле от берега. Между реями мачт, в надстройках капитанского мостика, слышался отрывистый и грозный визг.

Пароход закачался на волнах с боку на бок, поворачиваясь носом против ветра. Цепь якоря натянулась. Шторм разразился, словно гром среди ясного неба. Штурман Кар взбежал по широким ступенькам трапа на капитанский мостик и взглянул на горизонт.

С норд-веста шел бешеной силы шторм. Море клокотало, но сила волн еще отставала от силы ветра. Ветер рвал пароход с якоря, разодрал флаг на корме, снес с палубы пустые ящики, канаты, куски парусины. Штурман Кар дал свисток. Но это было излишне: возле него уже стояли боцман Лейтэ и оба вахтенных матроса.

- Боцман, ка брашпиль! Приготовься!-крикнул Кар в рупор.

- Есть на брашпиль! -долетело сквозь ветер.

Боцман с матросом Котоваем в одну минуту очутились на полубаке и присели на корточки, прячась от ветра.

На мостик вскочил в замасленной робе второй механик Торба.

- Отто Рудольфович, - взволнованно спросил он, - что это?

- Крикни в машину, чтобы приготовились… Срочная готовность! - прокричал ему штурман, наклоняясь против ветра.

- А капитан?

Кар в ответ, словно подтверждая что-то, тряхнул лохматой шапкой и поднял руку вверх, чтобы потянуть за бечевку.

Из тонкой трубки возле дымовой трубы с хрипом вырвался пар. Сперва было слышно лишь шипенье, а затем, преодолевая бурю, разлетаясь по ветру, заревел гудок. Это был долгий, тревожный сигнал.

Штурман не выпускал из руки бечевку. Далеко, на холмы острова, ветер уносил гудок. На палубу из кубриков и каю г выбегали люди.

Тем временем механик подул изо всей силы в свисток машинного телефона и закричал в трубку:

- Машину на срочную готовность!

Оставив телефон, он бросил взгляд на вспененные валы, которые уже достигали кормы, и, крикнув: «Полундра!» - опрометью скатился по трапу вниз.

Он спешил в глубь парохода, в машинное отделение.

Штурман задергал шкертик - гудок стал прерывистым:

- Гу-у-у, гу-у-у, гу-гу! Гу! Гу-у-у!

Наконец, штурман выпустил шкертик, и снова свист ветра между снастями покрыл все звуки на пароходе.

Кар обернулся к подвахтенному матросу Соломину:

- Немедленно объявите всем: готовиться к авралу. Всех на палубу!

Васька Соломин побежал по кубрикам и каютам.

Кар поднял большой морской бинокль и, облокотясь на фальшборт, впился глазами в стекла объектива. Он глядел на остров, отыскивая там людей.

Обрывистый берег ломался, словно перебитой хребет, и выбегал в море песчаной косой. От серых пустынных холмов веяло угрюмостью. Кое-где по овражкам белели остатки прошлогоднего снега. На косе, у самой воды, чернела шлюпка.

В шлюпке стояли два человека. Один из них прижимал ружье к плечу, прицеливаясь вверх.

«Наверно, стреляет, чтобы поспешили к лодке», - догадался Кар.

Его беспокоило, все ли на острове слышали гудок. Он сосчитал, сколько людей видно на острове. Штурман видел девятерых. Сколько их всего съехало на берег, он не знал, но был уверен - больше девяти. Глядя в бинокль, упорно разыскивал остальных… Его взгляд пробегал по кучам плавника на берегу, по извилистым щелям оврагов и возвращался к маленькой лагуне. Там, где берег поворачивал на запад, виднелось какое-то живое существо, направлявшееся в противоположную от шлюпки сторону. Кар внимательно следил за ним. От напряжения заслезились глаза. Вытер их согнутым пальцем и перевел бинокль в другую сторону. С холма, справа, спускались еще два человека. Из шлюпки их, вероятно, не видели, так как кучка людей, собравшихся там, готовилась покинуть остров.

А ветер бушевал. Волны поднимали свои гребни все выше и выше. Вспенившиеся, они мчались к берегу и разбивались вблизи шлюпки.

Люди, находившиеся у шлюпки, воспользовавшись набежавшей волной, столкнули свою посудину на воду. Забежав, кто по колени, кто по пояс в воду, цеплялись за борта. Волна откатилась, отбросив шлюпку в море. Гребцы изо всех сил ударили веслами, спасаясь от могучего прибоя.

Кар с тревогой взглянул на двух человек, вышедших из оврага и бежавших к берегу.

Подхваченная волнами, шлюпка вылетела в море. Сразу же ее подбросило на пенистый гребень огромного вала, а затем швырнуло в пропасть между двумя очень высокими волнами, скрыв от Кара. Штурман побледнел, следя за борьбой шлюпки с волнами. Вот ее опять вынесло на гребень водной горы, чтобы через миг снова бросить в пучину темно-зеленой воды полярного моря.

Видя, как волны бьют о борт парохода, Кар очень беспокоился об участи маленькой шлюпки. Его меньше волновало, что будет дальше с двумя людьми, подходившими уже к морю; на берегу они могли быть в большей безопасности. Штурман даже жалел, что дал тревожный гудок. Он должен был бы сняться с якоря и сразу же выходить в море. Пусть бы все оставались, пока минует шторм, на острове. Самое худшее, что было бы с ними,-это пришлось бы немного поголодать: день-два, пока пароход возвратится к острову.

Эти мысли только промелькнули в голове штурмана, так как все внимание его привлекала шлюпка, акробатически подпрыгивавшая на волнах.

У людей в шлюпке было шесть весел, и, хотя обычно она ходила под четырьмя, теперь гребцы налегали на все шесть.

Ветер заливал шлюпку дождем брызг, срывая их с гребней волн.

На фоне угрюмого острова, выступавшего из Полярного моря, девять человек состязались с разгневанными волнами за свою жизнь. Тот, кто сидел на корме, крепко ухватившись за руль, направлял шлюпку на пароход. Но едва ли нашлась бы такая железная рука, которая смогла бы править шлюпкой против бешеного ветра, поднявшего одиннадцатибальный шторм.

Тем временем двое оставшихся бедняг выбежали на берег. Их, очевидно, охватило отчаяние, когда они увидели шлюпку в открытом море. Прижимая приклады ружей к плечу, они стреляли в небо. С парохода можно было видеть, как сверкали выстрелы, но звуки их не долетали, - все терялось в оглушительном реве бури. Кто знает, чего хотели те двое оставшихся? Может быть, несмотря на разбушевавшееся море, они требовали, чтобы за ними выслали шлюпку. А возможно, хотели только напомнить о себе, чтобы после шторма им поскорее оказали помощь.

Кар уже не смотрел па них. Стиснув челюсти, он с неослабевающим вниманием следил за шлюпкой.

Шторм переходил в ураган. Пароход подбрасывало все сильнее, и каждую секунду можно было ожидать, что якорь сорвется и судно будет выброшено прямо на берег, где разобьется о прибрежные камни.

Лейтэ и Котовай лежали на полубаке, уцепившись руками за брашпиль. Они приготовились пустить пар, чтобы лебедка потянула цепь якоря. Волнами уже обливало полубак, но Кар не подавал знака подымать якорь. Штурман ждал шлюпку, где должны были находиться капитан и почти половина команды. Напрасно Торба свистел в свисток переговорной трубки. Механик хотел сказать, что пар поднят и машина наготове, но к телефону никто не подходил.

Лишь один раз оглянулся Кар, когда шлюпка прошла уже около двух третей тяжелого пути. Он обернулся к матросу Соломину и хриплым голосом прокричал сквозь ветер:

- Всех свободных к шлюпбалке! Принять шлюпку!

Волны все выше заливали нос парохода. Боцман и матрос, лежавшие на полубаке, вымокли до нитки, хотя и были в резиновых плащах. Они дрожали от холода и с опаской поглядывали на волны, то поднимавшие полубак вверх, то плескавшие вспененными гребнями на палубу. Оба бросали беспокойные взгляды на Кара и молча посматривали друг на друга.