Эта книжка – про Америку.

Но в книжке ничего не говорится о больших американских городах, где дома в двадцать этажей, а на улицах столько автомобилей, что без сигналов полисмена они бы непременно наскочили друг на друга.

О золотых приисках, о ковбоях, которые скачут в прериях на неоседланных лошадях и дерутся в харчевнях, – в книжке тоже ничего не говорится.

В ней рассказывается о маленьком городке и об учениках «Храма Грамматики».

В городке – одноэтажные дома и вместо автомобилей старые коляски. Стук колес слышен за три квартала. Все высовываются из окон и смотрят, кто едет и куда повернула коляска.

В десять часов вечера тушат огни, закрывают ставни и ложатся спать. В семь часов утра город будит молочница. Она погоняет осла и кричит «соw» («соw» {кау} значит «корова». Так молочницы вызывают служанок с кувшинами). В три часа в городке обедают, и тогда на улицах совсем пусто.

Все знают друг друга. На улице то и дело слышишь:

– Добрый день, миссис Гаррис!

– Как поживаете, мистер Гарленд?

Но кланяются не всем одинаково.

Толстая миссис Конвей, хозяйка колониальной лавки, приседает перед женой пастора и старым нотариусом, но своему счетоводу она едва кивает головой и вовсе не замечает жены переплетчика и жены столяра.

По воскресеньям в городке слушают проповеди пастора, за чайным столом разговаривают про войну, которая была двадцать пять лет назад, и про то, какое платье было в церкви на миссис Смит в день конфирмации ее шестой дочери.

Четвертого июля в городке торжество – празднуют отделение североамериканских колоний от Англии.

Дамы наряжаются, мужчины завязывают пышные галстуки, и все собираются на площади слушать речь секретаря муниципалитета. Секретарь муниципалитета каждый год произносит одну и ту же речь, каждый год одинаково прижимает к груди руку и после слов «да здравствует свободная Америка» размахивает шляпой. Публика заранее знает, когда нужно прослезиться и когда нужно хлопать, и всем очень приятно.

На все в городке есть свои правила. Если кто-нибудь вздумает жить не так, как другие, весь городок приходит в негодование. Капитана Нёттера называют опасным чудаком за то, что он дружит с грубыми, простыми матросами и устроил у себя в комнате каюту. Тетушку Эбигейль жалеют.

Мальчики учатся в «Храме Грамматики». «Храм Грамматики» вовсе не похож на нашу школу. Мальчики зубрят латинские глаголы и списывают с доски прописи. По воскресеньям мальчиков одевают в парадные курточки и отводят в воскресную школу. Пастор в черном облачении вдалбливает им в головы, как надо вести себя, чтобы попасть в рай.

Что делать мальчикам в таком городке и в такой школе? У себя дома, в комнатах, завешенных салфеточками и заставленных куколками, нельзя передвинуть стул – рассердится тетушка; на улице нельзя бегать и играть в снежки — увидит какой-нибудь ворчливый старикашка и нажалуется; в школе не услышишь ничего интереснее plusquamperfectum*ов.

И вот мальчики объявляют войну всем тетушкам и учителям чистописания. Они устраивают «Общество Ривермутских Сороконожек» и придумывают разные штуки. В уставе «Общества» так и сказано: «Цель ОРС приводить в трепет весь город и дразнить пастора Гаукинса и полицейского Снолли».

«Воспоминания американского школьника» – приключения Томаса Белли и его друзей – учеников «Храма Грамматики». То, что он рассказывает, было давно.

Книжка Олдрича переведена на русский язык много лет назад. Ее любили и много читали наши бабушки и дедушки.

Теперь «Воспоминания американского школьника» выходят снова, и несомненно, их с удовольствием прочтут взрослые и дети.

- Том, - сказал за обедом папа, - через неделю мы едем к дедушке, на север. В Ривермуте ты поступишь в школу.

Я положил вилку.

- Через неделю?.. На север?..

Как же это я уеду через неделю, когда я только что начал строить в нашем саду, за старым колодцем, шалаш из веток?

Позавчера я нашел в кустах гнездо с пятью пестрыми яичками: птенцы ни за что не вылупятся раньше, чем через две недели.

И зачем на север? Соседские мальчики, Джек и Боб, рассказывали мне, что там всегда ужасно холодно и с утра до вечера с неба сыплется снег. Снег - это что-то вроде хлопка, но очень холодного. На севере нет ни цветов, ни зелени, деревьев мало, и они стоят ободранные. Солнце не показывается ни на минуточку, и люди ходят закутанные с ног до головы в мохнатые шкуры - одни носы торчат из-под шапок.

- Я совсем не хочу ехать на север, - сказал я.

- Почему же ты не хочешь? - спросил папа.

Я рассказал все, что я знал о севере.

Папины брови поднялись, как две запятые, и на лбу собрались морщинки.

- Кто набил твою голову такими глупостями?

- Это не глупости. Джек и Боб очень умные мальчики, и они знают это наверное.

После обеда папа повел меня к себе в кабинет.

- Сядь, Том, и не болтай ногами, - сказал он. - Я расскажу тебе про север.

Вот что рассказал мне папа.

На севере бывает холодно только зимой. Тогда там вправду падает снег, но это очень весело: из него можно лепить мячики-снежки, а со снежных гор можно кататься на санках (это такие тележки без колес). Летом там бывает так же, как у нас: тепло, растет трава, и все ходят без пальто.

Ривермут очень хороший город. Он почти на самом берегу моря; посередине города протекает река. Все ривермутские мальчики умеют грести и управлять лодкой. Мама и папа родились и выросли в Ривермуте. Дедушка живет там постоянно. Он написал папе, что очень хочет познакомиться со своим внуком, - это со мной. Я буду жить у дедушки и учиться в той самой школе, где учился папа.

Дедушка раньше был капитаном на корабле. Он объехал весь свет. Во время кораблекрушения ему повредило ногу сломанной мачтой. С тех пор он немного хромает и всегда ходит с тростью.

- Теперь я тебе покажу, как мы поедем в Ривермут, - сказал папа. Он выдвинул ящик стола и вытащил большую карту.

- Смотри, Том, вот этот кружок - Новый Орлеан, вот - Бостон. До Бостона мы поплывем на корабле.

Папа красными черточками нарисовал, как будет плыть корабль.

- А вот эта черная точка около Бостона - Ривермут. Из Бостона в Ривермут нас довезет поезд.

Я еще никогда не ездил ни на корабле, ни на поезде.

«А ведь, пожалуй, это хорошо, что мы едем в Ривермут», - подумал я.

Когда же папа сказал мне, что дедушка купил для меня пони, и пони уже стоит в конюшне, я запрыгал на одной ноге.

Папа засмеялся.

- Ну, решай, Том, - сказал папа, - если ты уж так не хочешь ехать, мы можем остаться в Новом Орлеане.

- Ну, нет, - закричал я, - непременно поедем в Ривермут!

В газете было напечатано объявление:

Папа купил три билета: для мамы, для себя и для меня. И в назначенный день в 12 часов мы стояли на палубе «Тайфуна» среди корзин, сундучков и сундуков.

Вокруг суетились загорелые люди в фуфайках и шапочках с помпонами. С верхнего мостика гудел сквозь рупор чей-то голос. Я задрал голову и посмотрел вверх. Там стоял, наклонившись над перилами мостика, капитан. Его медный рупор блестел на солнце. Щеки капитана раздувались, точно пузыри для плаванья.

Уже к часу на пакетботе все было в порядке. Последние ящики и бочонки скатились в трюм, исчезли длинные, перемазанные дегтем сходни, грузчики остались на берегу, матросы стали по местам.

За бортом раздался пронзительный свисток. К «Тайфуну» подходил, взбивая воду, как сливки, пузатенький буксирный пароходик. На черной корме блестела золотыми буквами надпись: «Альбатрос».