Дети резвились в зале, но я слышал, как они замерли еще до того, как вошла няня. Несомненно, их внимание было поглощено зрелищем, открывавшимся из моего окна. У мальчика был проказливый и решительный вид, его волосы колыхались и даже растрепались. Девочка была спокойней и нежнее, она носила берет.

-- Нет,... нет, нет, вам не следует находиться здесь, -сказала няня.

Она говорила настолько тихо, что ее слова походили на шепот. Но для меня это не имело особого значения. Я приобрел особый талант в подслушивании любого разговора, который находил интересным. Мне удалось предотвратить благодаря этому умению, по крайней мере, два покушения на мою жизнь. Я порылся в памяти, чтобы узнать, смогу ли я вспомнить ее имя. Сента, не так ли? Нет, нет, Сенна. Теперь я вспомнил. Служанка, которая дольше всех работала в их доме. Жила в семье очень долгое время. Да, скорее всего, с детьми сейчас Сенна.

-- Вы не можете играть здесь, -- продолжила она.

Смех прекратился. Я сожалел о том, что его больше не слышно. Я услышал, как мальчик -- Люк -- заговорил с благоговейным ужасом:

-- Что случилось со зданиями?

Значит, я был прав -- они затихли, выглянув в окно.

Могу сказать, что Сенна пыталась найти наилучший способ ответить на этот прямой вопрос. Пока она старалась сформулировать его, я вышел из моего кабинета. Они стояли спинами к трону и потому не могли видеть, как я выскользнул из-за занавесей и скрылся в дружеской тени балдахина. Я позволил своим старческим пальцам скользнуть по холодному трону. Так долго я стремился узнать, каково занимать это кресло. Теперь... теперь я хотел бы знать, каково освободиться от него. Ну что ж, если судьба будет благосклонна, мне не придется ждать слишком долго, чтобы выяснить этого.

Сенна придумала объяснение, однако оно было самым неудовлетворительным даже для ребенка.

-- Они... падают, -- сказала она. -- Плохие разбойники делают так, чтобы они падали. Вот почему, -- она махнула рукой без всякой цели, -- все окна во дворце плотно занавешены, чтобы вы не могли видеть...

Я мог разглядеть, как она воспользовалась возможностью выглянуть в окно. Она содрогнулась от увиденного, и я не могу винить ее. Что до меня, много лет прошло с тех пор, как я перестал поддаваться дрожи. Я видел и сотворил сам слишком много ужасных вещей, чтобы потворствовать бессмысленному желанию продемонстрировать тревогу физическим образом.

Но у нее оставалось еще много причин для содрогнания -кажется, женщины обладают бездонным источником для слез и волнений. Она взглянула вновь -- ее лицо было таким, словно она пристально смотрит на разлагающийся труп. Это ужасающее зрелище, и вы знаете, что вам не стоит смотреть, но продолжаете смотреть, как зачарованный.

-- Если они узнают, что вы смотрели..., -- сказала она, ее голос упал. Кто знает, что за мерзкое наказание предусмотрено за ужасное преступление -- видеть то, что вам не следует?

Мальчик -- Люк -- пошевелился первым, он выглядел нетерпеливым. Дети не переносят дураков -- именно поэтому так мало детей-политиков.

-- Тогда почему же здесь есть окно, если нам не разрешено видеть?

-- Это окно императора, Люк, -- сказала Сенна, ее голос вновь понизился до шепота, но она не знала, что каждое ее слово достигает моих ушей. -- Он единственный, кто может смотреть на то, что происходит вне дворца. Вот почему мы не может остаться. Мы должны уйти до того, как...

Уйти. Они собираются уйти -- неожиданно бремя одиночества показалось мне настолько невыносимым, что я не выдержал.

-- Нет, -- сказал я резко, -- все в порядке.

И я вышел на свет.

Осознание случившегося произошло у Сенны в два этапа. Вначале, стоя ко мне спиной, она застыла, мой голос как громом поразил ее, пока она, должно быть, отчаянно пыталась убедить себя в том, что мои слова ей просто почудились. Она медленно повернулась, надеясь, без всяких сомнений, что она не увидит того, с кем, как она уже знала, должна встретиться взглядом. Она уставилась на меня, вся просто застыла. По иронии судьбы, это задело меня, я, должно быть, представлял собой более чем выразительную фигуру. Я был облачен белые одежды, согласно традиции. Белый цвет символизирует свет и добродетель. По правде говоря, ирония ситуации была довольно болезненной. Я ощутил в груди приступ надвигающегося кашля, но подавил его. Он не подходил для этого момента.

Да, эта Сенна -- очень привлекательная женщина. Не знатная -- она просто няня. Но одевается она очень хорошо. Будь я молод, я бы сделал ей кое-какое предложение. Конечно же, я мог бы сделать это же предложение в качестве императора, и мой самый слабый намек был бы немедленно интерпретирован как императорский указ. Она бы заскрежетала зубами и подчинилась с приклеенной к лицу улыбкой. Я ненавижу себя даже за подобное предположение, и ненавижу свое тело за то, во что оно превратилось. Но тело -- самая незначительная из всех моих проблем.

Она слегка поклонилась, ее тело закоченело.

-- Ваше величество... я... я виновата, -- пробормотала она.

Она махнула рукой в направлении детей, но так и не посмотрела на них. Ее взгляд был прикован ко мне, хотя теперь она не смотрела мне в глаза. Вероятно, она была слишком напугана. Вместо этого она, не отрываясь, смотрела на мерцающий золотой нагрудник -- символ императорской власти. Надеюсь, она нашла его глянцевую чистоту более привлекательной, нежели иссохший, умирающий труп на двух ногах, который носил на себе эту сверкающую вещь.

-- Они не хотели причинить вреда, они лишь дети...

Как мило с ее стороны сообщить мне об этом. Я подумал, что, возможно, они -- лишь разумные овощи. Я рассмеялся про себя от дикого веселья. Это не самая лучшая шутка, но она моя, и она очаровала меня -- на секунду или две.

-- Знаю, -- сказал я мягко.

Я сделал паузу, пытаясь припомнить последний случай, когда в тронной зале раздавались раскаты смеха. Полагаю, это произошло тогда, когда моя последняя жена Тимов нанесла мне визит. Она лишь взглянула на меня -- поддерживаемого троном, имперского фигляра, дурачившего всех, но не ее. Никогда. Она расхохоталась, не произнесла ни слова, повернулась и вышла, ее смех и ее жесты были полны презрения. Я так и не узнал, какова была цель ее визита. Возможно, именно это она и хотела сделать: увидеть меня, засмеяться и уйти. Очаровательная женщина. Мне следовало казнить ее, когда была возможность.

Воспоминания мгновенно улетучились.

-- Прошло много времени с тех пор, как я слышал смех в этой зале, -- продолжил я горестно. -- Очень много времени.

Дети спрятались за Сенной, на их лицах можно было увидеть ту странную смесь страха и вызова, на которую способны лишь дети. Я указал на них легким наклоном головы.

-- Дай-ка я взгляну на них.

Дрожь Сенны усилилась. Возможно, она полагала, что определенный вид наказания неминуем. Я сам внушил всем неверное представление о безопасности. Возможно, она думала, что я схвачу детей и проглочу их живьем. Кто знает, что за ужасные истории рассказывают обо мне?

Действительно, надо бы подумать об этом. Вир Котто, мой помощник во все времена и неминуемый наследник трона, продолжает информировать меня о происходящем. Не знаю, что расстраивает меня сильнее: сплетни, которые абсолютно лживы, или же рассказы о том, что является правдой.

Она начала подталкивать детей к двери. Она выглядывали из-за ее юбок, когда она говорила:

-- Нам в самом деле следует...

Самым спокойным голосом, на какой я только был способен, я сказал ей:

-- Все в порядке. Останьтесь.

Приятно знать, что я все еще способен успокоить чужие страхи, когда мне действительно захочется сделать это. Ее дрожь прекратилась, она перестала подталкивать детей к двери. Свои следующие слова я адресовал детям:

-- Дайте-ка я взгляну на вас.

Они медленно подошли ко мне. Девочка казалась угрюмой и рассерженной, мальчик пытался продемонстрировать свою храбрость. У него было чувство собственного достоинства, у этого мальчишки. Как и у его дяди. Пусть это чувство сослужит ему хорошую службу, и пусть ему не придется умереть, чтобы сохранить его. Конечно же, я знаю их имена. Я слышал, как Сенна называла их по именам. Но давайте посмотрим, как они поведут себя в беседе с самим императором Центаврианской республики.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: