Они стояли недалеко от меня. Сережа, спрятавшись за камнем, поместил свою камеру на плечо и снимал всю картину боя. Люся, придерживая микрофон, давала комментарий. Я подошел к ним.

- Все. Отбой. Пошли в блиндаж.

- А..., - очнулась она, - Сережа, все снял?

- 48 минут пленки.

- Ну материал, вот это силища, - восторгается Люся.

- Не радуйся. Цензура нас все равно не пропустит, - отрезвляет ее Сережа.

- Но нам же надо что то передать...

- Вот и передашь. В таком то местечке шел бой, азербайджанцы отбиты с большими потерями. Покажешь четыре горящих танка, и вся прелесть на 2-3 минуты, - скептически рассуждает Сережа.

- Вас кажется Юра звать? - спрашивает она меня.

- Да.

- Можно мне у вас взять интервью?

- Нет.

- Это почему же? - она даже подпрыгивает от неожиданности.

- Я наемник, меня тем более нельзя показывать.

- А вы от куда родом?

- Наверно из Москвы.

- Что значит, наверно?

- Я не знаю где я родился, говорили, что там.

- Ну хорошо, тогда будем считать, что мы с вами земляки.

К нам подходит старлей Манукян. Он кивает Люсе и обращается ко мне.

- Юра, принимай взвод.

- Лейтенант...?

- Он ранен, его уже унесли. Я тоже, забираю своих и ухожу.

- Передай начальнику штаба, чтобы подбросил что-нибудь от воздушного пирата. Вон сколько пакости натворил.

- Вижу. Не пуха тебе, через три дня сменяемся.

- Иди к черту.

В блиндаже, Люся все сокрушается по поводу пленки.

- Сережа, нельзя как-нибудь самим отделить первую часть пленки и показать только последние минуты боя. Жалко, такой материалище уничтожат.

- У меня нет подходящей аппаратуры.

- Вот незадача. Всегда так, - жалуется она, - только что-нибудь стоящее снимем, как в управлении нам все вырежут.

- Вы сегодня идете в тыл? - спрашиваю я.

- Да. Надо сегодня успеть передать материал в эфир. В Лачу необходимо срочно ехать, только там передающая станция. Юра, вы нам не поможете с транспортом.

- Сейчас поедут в Лачу машины с ранеными. Вы быстренько собирайтесь, я вам сейчас организую проводника до медицинского пункта.

В окопах нахожу Левона и прошу его прогуляться с репортерами.

- Это я с удовольствием.

Они быстро собираются. Люся подходит ко мне.

- Мы еще увидимся Юра. В наших кадрах есть момент, когда вы лупите своих солдат, пытаясь их заставить обороняться. А потом... это убийство обезумевшего труса... Пожалуй, это самая сильная часть пленки. Пока.

Они уходят.

Мы на отдыхе. Теперь в окопах взвод Манукяна, а наши ребята отсыпаются в деревушке без местных жителей. Фронт все равно в двух километрах и дыхание перестрелок достигает нас. Нет-нет, да жиганет у ног шальная пуля или разорвется недалеко, заблудившийся снаряд.

- К вам можно, - звенит у двери знакомый голос.

- Люся?

- Я. Здравствуйте. Вот приехала опять. Не погоните.

- Чего же не на передовую, а к нам?

- Начальство обиделось и все из-за вас. Как увидело по видаку, что вы морды корежите своим солдатам, так и взбеленилось. Мне запретили ездить на передовую. Еле-еле уговорила их, что поеду в тыловые части. А тут узнала, что вы отдыхаете и напросилась к вам.

- А где Сережа?

- Здесь, где же ему еще быть. Сидит на ступеньках дома, бедняга, ногу натер.

- Размещайся, мы сейчас пообедаем, Левон с кухни принесет чего-нибудь пожрать, только вот опять задержался, мерзавец.

Словно услышав мои проклятья, стукнула дверь и появился мерзавец с котелками.

- Прапор... А..., Люсенька, вот так встреча.

Левон ставит котелки на стол и начинает с ней обниматься.

- Люсенька так хорошо, что ты к нам пришла. У командира без войны кафар...

- Это что еще такое?

- Кафар... Это черная тоска. Под снарядами и пулями он молодеет, а как попадает в тыл, так звереет как дьявол.

- Левон, хватит лизаться. Гостей кормить надо, а ты пол котелка приволок.

- Во, видишь. Опять не так. Люсенька, я сейчас. Ты не куда не уйдешь?

- Нет.

- Тогда побежал.

- Сережу сюда позови, он где то там...

- Хорошо.

Ливон умчался. Входит прихрамывая Сережа, он приволок аппаратуру и сапоги. Одна нога в драном синем носке, другая- без носка с огромным волдырем на пятке.

- Здравствуйте, прапорщик. Здесь такие дурные дороги, что без машины ходить невозможно. Люська как ненормальная, пошли быстрей, да пошли. Ей то легко, она без аппаратуры, а мне и пришлось хромать...

- Сейчас отдохнешь, садись за стол, а потом я вызову санитара, он тебе чем-нибудь поможет.

Уже вечер. Левон и Сережа храпят на полу. Мы с Люсей сидим за столом.

- Правда, говорят, что у тебя нет руки?

- Этот вопрос интересует всех, кто со мной встречается. Действительно руки нет, есть оригинальный протез.

- И ты можешь стрелять?

- Нормально.

- Ты знаешь, тебя кличут "культяпым".

- Я знаю, но не обижаюсь. Меня даже так азербайджанцы за линией фронта зовут.

- Когда ты потерял руку?

- В Афгане.

- И с такой рукой воюешь?

- А что тут такого? Война это мое призвание. Мне кажется я в другом мире просто сдохну от тоски.

Этот вечер был воспоминаний, она все рассказывала о своих похождениях по фронтам Карабаха, а я, как меня угораздило попасть под огонь моджахедов и как врачи в институте ортопедии нашли оригинальный протез, для руки.

- И не страшно тебе шататься по окопам среди смерти и мужиков? - под конец разговора спрашиваю я.

- Среди мужиков, нет. Правда всякие есть и приставучие, и насильники, и обаятельные, но с ними еще можно ладить, а вот когда пули свистят, страшно только сначала, а потом появляется азарт, успеть снять это, снять то, здесь уже не думаешь о смерти. Мне еще везет, а моим операторам нет, уже меняю второго.

- Ты похожа чем то на меня. Знаешь, Люся, на сегодня хватит, уже поздно, давай спать. Мне еще надо обойти посты, а ты пока ложись в ту комнату.

- Ты там спишь?

- Там шикарная командирская кровать на двоих.

Я брожу по околицам деревни, проверяя посты и наконец, возвращаюсь в дом. Свет погашен и приходиться ощупью пробираться в спальню. Только сел на кровать, как голые руки опустились мне на плечи и Люсины губы прикоснулись к моему уху.

- Иди сюда... Я хочу почувствовать, как ты можешь обнимать женщину своей стальной рукой...

Я схватил ее двумя руками и подтащил к себе.

- Ты чувствуешь?

- Да, медведь, мне больно.

- Сейчас почувствуешь другое...

Люся пробыла с нами два дня. На третий день взвод подняли по тревоге. Азербайджанцы усилили нажим на высоты. Два километра мы пробежали за 25 минут и ворвались в полупустые и разрушенные окопы, еще не занятые противником. Раненый лейтенант Манукян, орал мне в ухо.

- Не могли раньше придти? Что твориться здесь, ужас.

Я понял все. Эти, сволочи, подтащили несколько установок "град" и, удачным попаданием, смешали окопы с землей.

- Нам поздно сообщили, - оправдываюсь я.

Два часа мы отстаивали высоту и все же сумели выдержать. Мне пришлось применить драконовы меры, чтобы сдержать невыдержанных солдат. Опять кого то я пристрелил, а еще нескольких избил. После боя, более половины взвода осталось в живых. Люсю я нашел здесь же на передовой в воронке. Она сидела и плакала перед, неестественно вытянувшимся на земле, Сережей.

- Все насмарку, - всхлипывала она, - и Сережи нет и репортажа. Телекамеру разнесло. Зачем он только понесся в эту сторону. Ты там восстанавливал порядки и ему очень нужно было это заснять, тут и... снаряд.

- Зачем ты пришла сюда. Тебе же сказали, чтобы ты сидела в деревне. Теперь попадет и мне и тебе. Уходи от сюда.

- Посмотри камеру, может можно спасти пленку.

Я матерюсь, но подбираю камеру. Несколько осколков разнесли внутренности, один даже застрял и вызывающе торчит из корпуса. С одного боку все обрызгано кровью.