К а р а к а ш. Мы никому не скажем.
Входят Г а н я и Л и д и я В а с и л ь е в н а с чемоданом.
Л и д и я В а с и л ь е в н а. Вот, разыскала наконец! (Увидев чужую женщину, замолкает.)
Ганя останавливается в дверях.
К а р а к а ш. Ганя, ты видишь, кто приехал? Узнаёшь?
Г а н я. Мама…
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Я, Ганюшка… узнал, узнал все-таки…
Л и д и я В а с и л ь е в н а. Это…
К а р а к а ш. Это Муха Кузнецова — мать Гани. Ты помнишь ее?
Л и д и я В а с и л ь е в н а. Ну конечно…
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Здравствуйте, Лидия Васильевна.
К а р а к а ш. Ганя, твоя мама оказалась нашей старой знакомой — моей школьной подругой.
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Какой же ты стал большой, какой ты стал громадный…
К а р а к а ш. Пойдем, мама.
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Куда же вы?
К а р а к а ш. Тут был Оковин. Он очень просил нас зайти…
Л и д и я В а с и л ь е в н а. Побудьте здесь, поговорите… Вы так давно не виделись. Мы скоро вернемся.
Г а н я. Всеволод… Вы вызвали такси? Хотите, я сбегаю?
К а р а к а ш. Нет, я сам. Оставайся здесь. (Уходит с матерью.)
Ганя и Марья Владимировна вдвоем.
М а р ь я В л а д и м и р о в н а (ревниво посмотрев на дверь). Тебе нравится Всеволод? (Привлекает к себе сына.) А что я тебе привезла! (Раскрывает свой чемоданчик и вынимает оттуда продолговатую коробку.) Карликовая березка, лишайник-пепельник, кустик морошки, мохнатая ива… Это я собрала для тебя. Мы будем делать с тобой гербарий, хорошо?
Г а н я. Ничего.
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Ты не рад мне?
Г а н я. Нет. Я вам рад.
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Вам?
Г а н я (поправляется). Тебе.
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Мы совсем отвыкли друг от друга.
Г а н я. Мне папа много говорил о вас. Мой папа…
М а р ь я В л а д и м и р о в н а (поспешно перебивает его). За пять дней я пролетела тундру, тайгу, весну, лето… Сколько я пережила за эти дни…
Г а н я (тихо говорит). А один раз пала…
М а р ь я В л а д и м и р о в н а (снова перебивает). Мы поедем поездом, будем лететь на самолете, плыть по Енисею… Собирайся, Ганя.
Ганя с сожалением оглядывает комнату. Он неохотно берет с окна книги, тетради. На пол падает белый листок. Ганя нагибается, поспешно поднимает его и прячет в карман. Мать замечает.
Что это?
Г а н я (смущенно). Так…
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Сразу секреты? От родной матери? Что это за бумажка?!
Г а н я. Так, ничего…
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Покажи! Что за тайны?!
Г а н я. Это не тайны… Но я этого никому не показываю…
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Даже матери? Тебя, видно, здесь настроили против меня! (Решительно шагнула к Гане, требует.) Немедленно покажи! (Отводит руку Гани от кармана, вынимает оттуда бумажку. Недоумение, а потом смущение на ее лице.) Но это оке мой старый, очень старый портрет… Лет девять, десять назад… (Смущенно возвращает фотографию Гане.) Вот видишь, какой ты глупый… Но ты еще успеешь привыкнуть ко мне. Завтра мы уедем отсюда и…
Г а н я. Я не поеду с вами!
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Как не поедешь? Ты знаешь, в какое ты маня поставил положение перед людьми? Завтра же мы уедем отсюда. Ты неразумный мальчик, тебя восстановили против меня.
Входят К а р а к а ш и Л и д и я В а с и л ь е в н а.
К а р а к а ш. Мы не помешаем вам? Мне нужно собираться в дорогу.
Л и д и я В а с и л ь е в н а. Почему вы плачете, Марья Владимировна?
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Новоселов меня предупредил. Здесь все принимают большое участие в Гане, но все забыли, что у него есть мать.
Стук в дверь. Входят Басиловы: о т е ц, м а т ь и с ы н, дворник Ф и л и н, В а л я Н о в о с е л о в а.
Б а с и л о в а-м а т ь. Добрый вечер. Проститься с вашим сынам пришли, Лидия Васильевна.
К а р а к а ш. Заходите!
Б а с и л о в-о т е ц. Спасибо.
Вошедшие рассаживаются на стульях, на диване, на подоконнике.
Б а с и л о в а-м а т ь. Вы, конечно, извините, что мы, конечно, натоптали, ввалились все… Но поскольку вы, Всеволод Арсентьевич, уезжаете и принимали такое участие в мальчике…
Б а с и л о в-о т е ц. Хотелось бы вместе с вами о судьбе его поговорить.
Б а с и л о в а-м а т ь. Поскольку мальчик остался совсем один…
К а р а к а ш. Он не остался один. У него есть мать.
Ф и л и н. Нет, мать — это которая при ребенке находится. А эта далеко.
К а р а к а ш. Она занята, она работает, она не может быть все время с сыном…
Б а с и л о в-о т е ц. Тогда, знаете, она должна сердцем своим быть с сыном. А сердца-то ее и не видать. Пустая, должно быть, женщина.
Ф и л и н. Я его желаю к себе взять!
М а р ь я В л а д и м и р о в н а (в ужасе). Кого?
Ф и л и н. Ганьку Семушкина!
Л и д и я В а с и л ь е в н а. Это невозможно.
Ф и л и н (с ожесточением). А я желаю! Когда мне двенадцать лет было, я на кладбище ходил, могилы копал, а за каждую могилу мне пятнадцать копеек платили. Опосля я уж вырос. И дети. И внуки. И доктора, и в армии, и даже в ансамбле один поет… А могилы эти я все забыть не могу. Так зачем вот люди желают, чтоб Ганя, а он острый, очень сметливый малый, зачем желают, чтоб он о детстве своем такое же запомнил? А я не желаю, чтоб он о нашем времени такое помнил! Не желаю и не дозволю. Не дозволю! Как дворник этого дома! И желаю взять мальчишку к себе…
Б а с и л о в а-м а т ь. Ты подожди, ты не горячись, Филин. Уж очень много, Лидия Васильевна, мальчонка перестрадал. И вроде как на всех нас эта вина залегла. Мы, жильцы, соседи его, ничего не знали, как мальчонка живет, плохо интересовались. И надо нам эту вину выправить. Мальчонку этого некоторые даже усыновить захотели, уж очень он шустрый, живой человечек. И честно он так за стариком ухаживал и гордо так все перенес. Не растили его — сам вырос, и благородства полное сердце имеет. Такого сына, дай бог каждому. Ведь это друг тебе сейчас, под старость-помощь, родная кровь. И вот вопрос — кому родителями его быть.
Л и д и я В а с и л ь е в н а. К Гане приехала мать.
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Да. Я вам очень благодарна за ваше желание… Но мы с Ганей завтра уезжаем в Красноярск.
Б а с и л о в а-м а т ь. Тогда мы здесь вроде и ни к чему.
Г а н я (Марье Владимировне). Я не поеду с вами.
Л и д и я В а с и л ь е в н а. Ганя, что ты говоришь…
Г а н я (твердо). Я здесь останусь. Или с дворником Филиным. Я лучше в котлах буду спать, а с ней не поеду.
К а р а к а ш. Почему?
Г а н я. Так.
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Мальчика настроили против меня. Старик ненавидел меня за то, что мы разошлись. Он внушил ребенку, что я его враг…
Г а н я. Неправда! Папа не старик! Он только был очень болен и стеснялся… и просил не писать вам… А я писал… а вы не ответили…
Л и д и я В а с и л ь е в н а. Ганя, не надо так кричать. Не надо, Ганюшка.
Г а н я (прижимается к Лидии Васильевне). Зачем она так… Приехала как чужая… Не слушает совсем… Папа старик… А он всегда держал под подушкой ее карточку… Когда он умер, я нашел…
Л и д и я В а с и л ь е в н а. Вы не должны так говорить с ним об отце, Марья Владимировна.
В а л я. Значит, все это неправда, Ганя? И что карабин подарила, и что писала каждый день?.. Зачем ты все это выдумал?
Г а н я. Так.
Б а с и л о в-о т е ц. От стыда. От стыда за мать. Вы простите, что я вмешиваюсь, да ведь нельзя не вмешаться. Один раз не вмешались мы — плохо вышло…
М а р ь я В л а д и м и р о в н а (Гане). Ты поедешь со мной! Ты мой сын, мой, и, если понадобится, я тебя заберу силой.
Г а н я. Я все равно сбегу. Куда бы вы ни завезли меня, я сбегу.
Б а с и л о в а-м а т ь. Товарищи, давайте уйдем. Здесь нам делать нечего.
Л и д и я В а с и л ь е в н а. Подождите! Вот Мария Владимировна. Муся… Вы были моей ученицей и подругой моего сына. Я ее знаю двенадцать лет. Когда-то мечтала, что она выйдет замуж за моего Всеволода… Я вас очень любила. Меня нельзя обвинить, Муся, в том, что я ваш враг и настраиваю Ганю против вас. Но право быть матерью надо заслужить, заслужить бессонными ночами, мыслями, каждой жилочкой, каждой клеткой своего сердца. Нет слова священней слова «мать». Оно родится вместе с человеком. Никто не учит ребенка — он сам произносит это слово, первое слово, которое он говорит. А вы хотите силой… Эх, Марья Владимировна…
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Вы прекрасно знаете, в каких условиях я живу, где я работаю.
Л и д и я В а с и л ь е в н а. Знаю, Муся. Но ведь другие матери тоже работают. И за станками, и за штурвалом самолета, и на заводах, и в колхозах… И дети их гордятся ими. А вами ваш сын не гордится.
Входят О к о в и н и Л о с н и ц к и й.
О к о в и н. Вы простите… оказывается… (Марье Владимировне.) Я не хотел вас обидеть.
Л о с н и ц к и й. Опять вы, Сергей Николаевич, бестактность совершили. Сорок лет мы с вами знакомы…
О к о в и н. Поверьте… Я так много думал в эти дни о Гане Семушкине и о себе… Я так мечтал о нем…
Пауза. Ганя подходит к Каракашу.
Г а н я. Вы уже уезжаете?
К а р а к а ш. Да.
Г а н я. Я с вами поеду, можно? Я уж давно это обдумал. Возьмете меня? Я не буду мешать вам, я тихий буду.
К а р а к а ш (стараясь не кричать, чтобы, не выдать своей радости). Тихий? Не надо! Не надо мне тихих!
Г а н я. Я веселый буду. Я буду слушать вас.
К а р а к а ш. Я езжу часто. В районы, на суды…
Г а н я. И я с вами буду ездить. А если война — я с вами на фронт пойду. Я куда хотите с вами пойду.
К а р а к а ш. Не врешь?
Г а н я (глядя ему в глаза). Нет. (Подходит к Марье Владимировне.) Мама, ну разреши мне поехать с Всеволодом. Я переведусь в школу, в его город… Я ведь в эти дни все решил. Я знаю, что и он это решил. Но он хотел, чтоб я сам сказал. Отпусти меня, мама.
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Почему же ты выбрал Всеволода?
Г а н я. Потому что он смелый… Он верный… Он подходит быть мне матерью…
Затемнение.
Снова та же комната. Теперь тут только две женщины: Л и д и я В а с и л ь е в н а и М а р ь я В л а д и м и р о в н а.
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Как же мне быть теперь, Лидия Васильевна?
Л и д и я В а с и л ь е в н а. Ждать их. Или поехать туда, вслед за ними. Ведь у вас отпуск теперь, и отпуск надолго. Вот и поезжайте. И постепенно, шаг за шагом, завоюйте снова сердце Гани. Не будьте с ним резкой, не пользуйтесь вашим правом. Поймите, что это уже почти взрослый человек. У него есть свои привычки, привязанности, своя любовь, свой взгляд на жизнь. Этот взгляд на жизнь не всегда еще правилен, но он всегда наполнен стремлением к справедливости, к правоте… И если вы захотите, вы снова найдете его… Боль, гнев, обида пройдут. Останется то, что самое ценное в ребенке, — желание стать взрослым, творить жизнь справедливую, прекрасную… Воспользуйтесь же этим, Муся… А учиться… Что ж, и взрослым тоже приходится учиться.