ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
Через шесть дней. Комната Каракаша. Вечер. На столе увядающий букет белой сирени и плакат: «Здравствуйте, друзья детства!» Зеленая лампа освещает согнувшуюся над ученическими тетрадями Л и д и ю В а с и л ь е в н у. На полу сидит К а р а к а ш и укладывает вещи в чемодан, потом вынимает и раскладывает все на полу, потом снова укладывает, потом снова выкладывает.
На подоконнике сидит Г а н я, он смотрит в окно.
Г а н я. Совсем темно стало… Филин ворота открывает… Новоселов приехал… Выходит из машины… С какой-то женщиной… в дом зашли…
Л и д и я В а с и л ь е в н а. Ты бы гулять пошел, Танюшка.
Г а н я. Нет, не хочется. Скоро Полтавский и Басилов вернутся из школы. Там пионерский сбор.
Л и д и я В а с и л ь е в н а (правит тетрадь). Какие ошибки! Что-то ужасное!
Г а н я. Завтра я в школу пойду… Шесть дней не был… Шесть дней… Я ведь совсем поправился, доктор сказал, что теперь уже можно…
Л и д и я В а с и л ь е в н а. Конечно! Мы завтра вместе пойдем.
К а р а к а ш. Не влезает. (Выкладывает все из чемодана на пол.)
Л и д и я В а с и л ь е в н а. У тебя не влезет все в один чемодан, Сева!
К а р а к а ш. Влезет! Вле-зет! Сейчас я все уложу в шашечном порядке. И придавлю коленом… Тогда все влезет.
Л и д и я В а с и л ь е в н а (исправляет). Не Спорта, а Спарта.
Г а н я. А вот Оковин вышел из парадного. Встретился с Лосницким. О чем-то говорят, на наши окна показывают…
К а р а к а ш. Да, мама, тебе двадцать раз вчера звонил этот Лосницкий. Обещал вечером зайти.
Л и д и я В а с и л ь е в н а. Я уже с ним виделась. Кофе убежал! Ах-ах… (Разливает кофе в чашки, подает Гане и Каракашу.) А потом сами себе наливайте — у меня еще сорок пять тетрадей. Ганя, хлеба с маслом хочешь?
Г а н я. Нет.
Л и д и я В а с и л ь е в н а. А тебе, Сева, я дам в дорогу жареную утку.
К а р а к а ш (вываливая все из чемодана). Опять ничего не влезло! К чему мне эта утка! В скором поезде всегда есть вагон-ресторан со свежими утками. Правда, Ганя?
Г а н я. Не знаю. Я никогда не ездил в скором поезде.
Л и д и я В а с и л ь е в н а (исправляет ошибку в тетради). Не Пелопонос, а Пелопоннес!.. Я не знаю человека, который бы не испортил себе желудка в вагоне-ресторане.
К а р а к а ш. Сейчас я все уложу по диагонали. Так, наверное, влезет. По диагонали тоже не лезет!
Л и д и я В а с и л ь е в н а. И все-таки я не согласна, Сева, что ты уже уезжаешь. Отпуск на месяц, а ты и семи дней не прожил…
К а р а к а ш. Я отдохнул? Прекрасно… Дел там много? Есть дела. Телеграммы мне посылают, просят поскорей вернуться? А как же! Тебе ведь есть о ком теперь заботиться, вместо одного сына у тебя сразу семьсот детей стало, плюс Ганя Семушкин.
Л и д и я В а с и л ь е в н а. Я еще не дала согласия быть директором.
К а р а к а ш. А Берендеев, бывший директор, сказал, что он уже сдал тебе… Что? Дела. (Гане.) Хлопец, ты чего нос повесил?
Г а н я. Так…
К а р а к а ш. Распустят вас на каникулы, приедешь с Лидией Васильевной ко мне в гости. Захочешь — я тебя в лагерь устрою. Будешь жить на самой вершине сопки. Цветы, ягоды, леса… Горы как на Кавказе. Ты на Кавказе был?
Г а н я. Нет.
К а р а к а ш. Эти красивее… Внизу озера, речки… А воздух такой, что на тридцать километров вперед все видно… А в выходной день мы с тобой будем на машине охотиться… У меня свой «газик», растрепанный такой, всюду ездит, любую гору берет. Ты бывал на охоте?
Г а н я. Нет.
К а р а к а ш. Там богатая охота. На зайца, на бакланов, на глухарей… Вот и тебя возьмем. Будем жить вместе. Да как еще хорошо будем жить!
Г а н я (подходит к нему, влюбленно смотрит на Каракаша). Верно, дядя Всеволод?
К а р а к а ш. Верно!
Г а н я. Можно я вас буду просто Всеволодом звать?
К а р а к а ш. Конечно, можно. Ничего не лезет! Ничего!
Л и д и я В а с и л ь е в н а. Возьми мой большой желтый чемодан. Он валяется на чердаке без дела. Туда все влезет. Я тебе принесу.
К а р а к а ш. Я сам принесу.
Л и д и я В а с и л ь е в н а. Ты не найдешь. Еще чужой возьмешь, Только там, да чердаке, мышей много…
Г а н я. Я провожу вас, Лидия Васильевна!
К а р а к а ш. Возьми свечку! Или вот! (Достает из чемодана.) Электрический фонарик! (Вручает Гане.)
Л и д и я В а с и л ь е в н а. Вперед!
Уходит вместе с Ганей. Каракаш снова все вытряхивает на пол. Встает, шагает по комнате, смотрит в окно, снимает плакат «Здравствуйте, друзья детства!», разрывает его и бросает в корзину.
Стук в дверь. Входит О к о в и н.
О к о в и н. Простите, мы не знакомы…
К а р а к а ш. Нет, мы знакомы.
О к о в и н. Да, да, тогда, шесть дней назад, у Гани… Вот о Гане я и хотел поговорить с вами и с вашей матушкой…
К а р а к а ш. Они скоро вернутся, Ганя и мама.
О к о в и н. Нет, я не хотел бы, чтоб при нашем разговоре присутствовал Ганя. Я буду говорить о нем. О нем и о себе.
К а р а к а ш. Да вы присаживайтесь.
О к о в и н. Мерси. Шесть суток прошло, как этот мальчик потерял отца… И шесть суток я не имею покоя. Я совершенно перестал спать. У меня голова разламывается от бессонницы… Конечно, смерть есть смерть и ее нельзя избежать, но в том, что произошло с мальчиком, в том, что мы, его соседи, ничего не знали… Нет, нет, мы не смеем не знать того, что происходит у нас под баком, рядом… Каждый вечер мы сидим с инженерам Лосницким, знаете, этот, которому я сорок лет мешаю сосредоточиться… Мы все время говорим о Гане…
К а р а к а ш. О нем?
О к о в и н. Да, только о нем. И мне кажется… Я ведь, товарищ Каракаш, сорок лет пел на сцене. У меня есть сбережения, у меня прекрасная квартира. И я совсем одинок. Жены уже нету, детей тоже… Как вы думаете, если я взял бы к себе, усыновил бы Ганю Семушкина? Клянусь вам, ему жилось бы неплохо. Я сделаю так, что он полюбит искусство, театр, музыку. Я передам ему все, что знаю и люблю. А я много знаю и многое люблю, товарищ Каракаш. Как вы думаете?
К а р а к а ш. Трудно сразу ответить на ваш вопрос, Сергей Николаевич…
О к о в и н. Да, да, это большой разговор, пожалуй, самый главный для меня сейчас… Это разговор о наследнике…
Стук в дверь. Входит М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Она в пальто. Толстая коса вокруг лба. Между бровями залегла маленькая озабоченная морщинка, похожая на перевернутую запятую.
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Можно войти?
К а р а к а ш. Разумеется.
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Скажите, здесь…
К а р а к а ш. Муха?! Муха Кузнецова!
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Да, Муха… Значит, тут живешь все-таки ты… Всеволод Каракаш…
О к о в и н. Я позднее зайду к вам, товарищ Каракаш, и мы продолжим нашу беседу…
К а р а к а ш (провожая его до двери). Хорошо, Сергей Николаевич…
Оковин уходит.
(Марии Владимировне.) Здравствуй, Муха, Мушка… Вот ты и приехала! Я знал, в глубине души, честное слово, был уверен, что ты приедешь. Ну, раздевайся. Ты приехала на встречу друзей детства… Но никто, кроме нас, не явился. Только Васюков… И я с ним страшно поругался. Помнишь Васюкова, пасмурный такой?.. Ну, раздевайся, чего же ты стоишь?
М а р ь я В л а д и м и р о в н а (осматривая комнату). А где?..
К а р а к а ш. Мама? Она сейчас придет. Вот будет удивлена! Она тебя очень хорошо помнит.
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. А ты?
К а р а к а ш (опустив голову). Я помню тебя чересчур хорошо. Надо бы поменьше.
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Но ты мне не писал. Последние годы мы совсем потеряли друг друга.
К а р а к а ш. Откуда же ты узнала про встречу друзей? Тебе Виктор написал? Он взялся разыскать тебя.
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Никакого Виктора я не знаю.
К а р а к а ш. Ты была где-то на Севере, но где — я так и не мог добиться. Последнее письмо я получил от тебя давно… Ты писала, что замужем, счастлива, у тебя ребенок. Я тебе тоже писал, просил прислать карточку, ты не ответила. Потом я снова писал, и снова ничего. А потом вдруг Виктор… Он слышал, что ты живешь в Красноярске…
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Это правда.
К а р а к а ш. Ты не смотри на меня так строго. Муха, Мушка, я тебя все равно не боюсь. Хотя ты и стала совеем другая…
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Я очень постарела?
К а р а к а ш. Нет… Не то чтобы… Ну конечно, ты совсем другая…
М а р ь я В л а д и м и р о в н а (устало). А ты такой же… лохматый…
К а р а к а ш. Нет, я не ошибся. Прилетела Муха, длинная Мушка, с ямочкой на щеке и с морщинкой между бровями, с каштановыми волосами… Ты знаешь, я ведь сегодня уезжаю.
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. С кем ты едешь?
К а р а к а ш (удивлен ее резким тоном). Один. Я ведь не женат. Был, но неудачно. А теперь — нет. Она мне не могла простить тебя. Я даже ночью сквозь сон иногда произносил твое имя… Я… я ведь всегда любил тебя.
М а р ь я В л а д и м и р о в н а (берет его руку). Меня не надо любить, дурак, не надо.
К а р а к а ш (целует ее руку). Я и сам знаю, что не надо.
М а р ь я В л а д и м и р о в н а (встает, встряхивает головой). Ну, где Ганя?
К а р а к а ш (растерянно). Какой Ганя?
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Мой сын Ганя Семушкин.
К а р а к а ш. Твой сын? Он здесь… Он сейчас придет… Позволь. Как твоя фамилия?
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Семушкина.
К а р а к а ш. Ты? Ты Муха Кузнецова…
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Я Марья Владимировна Семушкина.
К а р а к а ш. Ну да… Тогда он на чердаке с мамой. Вот почему он так похож… Но Ганя… Я ведь у него спрашивал про Муху Кузнецову.
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Он не знал моей девичьей фамилии. Неужели ты сам не подумал, что Муха Кузнецова и мать Гани…
К а р а к а ш. Одно лицо? Мне в голову даже не пришло. Как странно…
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Я получила телеграмму от Героя Советского Союза Новоселова. Пять дней назад… Новоселов по всей линии разослал радиограммы о моем несчастье и необходимости помочь. А его знают — он ведь пять лет был рейсовым пилотом на Севере… Я никогда не думала, что у человека может быть такое громадное количество друзей…
К а р а к а ш. А самого Новоселова ты видела?
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Да, он встретил меня в аэропорту, усадил в свою машину и привез сюда. Он мне все рассказал… Это так ужасно, Сева… И самое ужасное, что я оказалась в таком ложном положении…
К а р а к а ш. Это еще не самое ужасное.
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Что тебе рассказывал обо мне Ганя?
К а р а к а ш. Он очень мало и всегда с неохотой говорит о своей матери.
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Конечно. Его отец все сделал, чтобы исказить мой образ. Я пойду за ним.
К а р а к а ш. Зачем? Вот они сами, кажется…
М а р ь я В л а д и м и р о в н а. Я так рада тебе, Всеволод… Но мы не скажем Гане о том, что у нас было?