Площадь. Ночь. Очертания недостроенной виселицы. Пустынно, Перекликаются часовые. Две женские фигуры крадутся по площади. Лица их закрыты вуалями. Это М а г д а и ее нянька В и к а.
В и к а (сторожевому на башне). Что в лагере у испанцев, мейнхеер? Не видно ли помощи? Не идут ли гёзы?
Г о л о с с т о р о ж е в о г о. Вокруг только враги.
М а г д а. Что он говорит?
В и к а. Вокруг только враги.
М а г д а. Не кричи, няня, так громко. Вдруг нас заметят…
В и к а. Ну зачем ты надумала ночью идти к каким-то висельникам? Узнает отец…
М а г д а. А он не узнает, юфроу. И это не простой висельник. Это знаменитый колдун. Когда ван Клееф вчера допрашивал его, он превращался то в птицу, то в паука, пел жаворонком, кричал петухом. Слуга у двери видел и мне сказал. Если такой колдун что-нибудь предскажет — обязательно сбудется. Ну прошу тебя, няня, пойдем со мной. Они заключены в башне Генжиста. Мы упросим часового, и колдун мне погадает. Это так важно, няня…
Они проходят. С другой стороны, неся огромную перекладину для виселицы, входят Т и л ь, Л а м м е, п а л а ч. Во время разговора они, как обезьяны, лазают по виселице, достраивая ее.
Л а м м е. Прекрасные порядки в этом городе! Приговоренный сам себе строит виселицу. А когда нас повесят, мы должны будем сами вести лошадей под уздцы на кладбище. И сами себе рыть могилы! Хорошо еще, что не придется снимать шляпы у своей могилы, потому что голов уже не будет.
П а л а ч (хохочет). Вот это шутники, ей-богу! Первый раз у меня такие веселые… гости!
Т и л ь (прилаживая перекладину). Это еще что! Вот когда мы подскочим до перекладины, задергаем ногами и высунем языки, ты просто умрешь со смеху. Эй, Ламме, что приуныл?
Л а м м е. Кажется, я начинаю понимать, что значит «юмор висельников». Тебе, конечно, не впервой, Тиль. Тебя уже столько раз хотели сжечь, повесить, отрубить тебе голову. А я еще новичок в этих делах!
Т и л ь. Сегодня, после того, как тебя повесят, и ты привыкнешь. Практика! Интересно знать, кого из нас повесят раньше?
Л а м м е. Вот уж неинтересно, совершенно неинтересно. Ох, Ламме, Ламме, зачем ты связался с этим бродягой Уленшпигелем! С его гёзами, с их песнями! Зачем ты прошел всю Фландрию, Брабант, пол-Голландии и теперь будешь повешен вдали от родного дома и любимой женушки. Тиль! Надо послать голубя принцу, сообщить, что мы в опасности.
Т и л ь (ходит по вершине виселицы и вместе с палачом осматривает ее). Ответ придет через два дня, а нас казнят на рассвете.
Л а м м е. Но надо же сообщить ему, что здешний бургомистр предатель или сумасшедший, если вешает друзей.
П а л а ч (спускается по веревке вниз). Не надо, мейнхеер, пользоваться тем, что вас повесят, и говорить так грубо о нашем бургомистре.
Л а м м е. Когда же говорить правду, как не перед смертной казнью? Нас лишают, Тиль, последнего удовольствия.
П а л а ч. Нет, мейнхеер, вы получите все, что я смогу дать. Веревка будет жирно намылена, перекладина чисто обстругана, это будет хорошая работа, и, клянусь костями, вы получите удовольствие.
Т и л ь (прыгает вниз с виселицы). Слушай, палач, слушай внимательно! Мы хотели бежать, но это невозможно. Вокруг враги, мы безоружны, и нас все равно убьют по дороге. Единственный человек в городе, у которого можно просить о помиловании, это бургомистр, но он-то и приговорил нас к казни. Нам надо написать принцу, но ответ придет после нашей смерти. Вот (расстегивает сорочку) мешочек с пеплом. Папские изуверы сожгли на костре моего отца Клааса. Пепел его я всегда ношу на сердце. И когда я слышу, как стонет моя земля и плачут на ней дети, когда под видом закона совершаются беззакония, пепел Клааса стучит в мое сердце. На юге, в прекрасной Фландрии, я оставил невесту. В странствиях, в битвах мы потеряли друг друга. Но я знаю, что слух о несправедливой казни обойдет все Нидерланды и дойдет до моей Неле. Она явится сюда узнать о моих последних днях и найдет палача. Отдай ей пепел Клааса и скажи, что я и Ламме умерли, защищая Нидерланды. А казнил нас ван Верф — бургомистр Лейдена.
П а л а ч (берет мешочек). Ладно, давай, я скажу. Уж очень вы веселые смертники.
Л а м м е. Прощай, Лейден, — высокие башни, черепичные крыши!.. Прощай мой дом и мягкая теплая перина! Прощай, моя толстенькая женушка и сплетники соседи. Прощай, мой конь, которого у меня никогда не было и которого заменял старый пес Барбара. Тебя, наверное, съели соседи, наделав колбас и студня. Прощайте мои сбережения, которых я не делал потому, что был глуп и легкомыслен. Когда в доме заводились деньжата, мы тратили их с друзьями на ярмарках. Разве думали мы, что война наступит так скоро, разорит и разбросает нас по всему свету, отделит жену от мужа, мать от сына, сестру от брата! Прощайте, бархатное черное пиво и горячие пирожки, форель в масле и взбитые сливки! Прощайте, расписные ставни и виноградники с сочными и мясистыми, как щеки монаха, гроздьями! Прощайте, друзья, неужели мы не свидимся больше?! Неужели мне не суждено дождаться часа, когда в большой клетке по широким улицам разоренных городов повезут главного палача?!
П а л а ч. Но, но, не трогайте палачей! Найдите себе другое сравнение.
Л а м м е. …Главного разорителя и убийцу. Ради этой минуты хочется, еще очень хочется жить на свете Ламме Гудзаку!
Т и л ь. Браво, Ламме Гудзак, по прозвищу Лев! Браво!
Входят М а г д а и В и к а.
М а г д а. Вот он! Постой здесь, няня, поговори с теми двумя. (Тилю.) Мейнхеер колдун, сегодня ваши слова должны решить мою участь. Погадайте мне, мейнхеер!
Т и л ь. Мне некогда, красавица, я собираюсь в далекое путешествие, а у меня еще не уложены вещи.
М а г д а. Ну, пожалуйста, мейнхеер! Мне это очень важно. (Умоляюще смотрит на Тиля.)
Тиль, не обращая на нее внимания, возится с виселицей.
П а л а ч. Отойдите от арестантов!
Вика подходит к палачу и Ламме. По другую сторону виселицы Тиль и Магда.
В и к а (дает палачу кошелек). Нам нужно поговорить с ними только пять минут. Возьмите.
П а л а ч. Заберите ваши деньги, крошка. Быть сразу взяточником и палачом слишком много для одного человека.
Л а м м е (кричит Тилю). Зачем ты подпускаешь к себе эту пьяную старуху, Тиль?
В и к а. Да вы ослепли, мейнхеер. Это Магда, моя воспитанница, красавица — пьяная старуха?! В восемнадцать-то лет старуха!
Л а м м е (подходит к Тилю и тихонько ему говорит). Зовут Магда. Восемнадцать лет. Девица. (Отходит снова к Вике.)
Т и л ь. Что вам нужно от меня, юфроу? (Смотрит на нее.) Звезды говорят, что они дали вам имя М… А… Г…
М а г д а. Да! Как вы прочли?
Т и л ь (глядя на звезды, таинственно). Восемнадцать весен вы прожили на свете… Нет, нет, вы еще не замужем.
М а г д а (в восторге). Но ведь вы никогда раньше меня не видели! Откуда же…
Т и л ь. Звезды, юфроу, звезды. У них нет от меня секретов.
М а г д а. Скажите же, мейнхеер, решиться мне на это или нет? От вашего предсказания все зависит.
Л а м м е (Вике). Зачем вы подпустили девочку к разбойнику?!
В и к а. Она хочет узнать, выходить ли ей замуж за одного молодца, ученого, любителя тюльпанов.
Л а м м е (громко). Эй, арестант! Как строишь?! Поправь-ка столб. (Подходит к Тилю и что-то шепчет, затем отходит к Вике.)
Т и л ь (Магде). Ох, юфроу! Звезды смотрят на вас и покачивают головами. Разве можно быть такой неуверенной в своих чувствах? Вас любит молодой ученый… Стойте… Его звезда похожа на тюльпан. Какое отношение он имеет к тюльпанам? Он их выращивает?
М а г д а (в ужасе). Да от вас ничего нельзя скрыть…
Т и л ь. Выходите за него замуж, выходите без колебаний. Вы молоды, он любит вас, давно, сильно. Так чего же вы ждете, девочка?! Смерти, старости?.. Разве можно жить нелюбимой и не любя? Зачем тогда нужна жизнь, юфроу? Вот посмотрите… Светает, меркнут звезды, и утренний туман закрывает вершину городской стены. Слышите, поют птицы на рассвете? Это любовь. А за стеной просыпаются испанцы, чистят оружие, точат лопаты… Навстречу им идут храбрецы, почти без оружия, они идут с отвагой в крови, идут на верную смерть, и ведет их любовь… В городе просыпаются люди. Первый взгляд их на окно, на небо, на облака… И в глазах их изумление перед жизнью и любовь. Жадно приникает ребенок к груди матери, она не ела два дня, но в груди еще осталось немного молока, и на лице матери счастливая улыбка, и это тоже любовь… Я не колдун, юфроу, я обыкновенный путешественник, бродяга, Тиль Уленшпигель, сын свободной Фландрии. Судьба разбросала передо мной паутину дорог, и я пошел по этим дорогам с песней и с куском хлеба — больше у меня ничего не было. По дороге я встретил гёзов — свободный народ — и пошел за ними. Война, конечно, гадость, юфроу, но она открыла мне пути, по которым я раньше не ходил, столкнула с людьми, которых я не знал, показала то, что было глубоко спрятано во мне самом. Как жаль, юфроу, что нас с Ламме завтра казнят, что война, и город осажден… Иначе мы взяли бы вас с собой в наш далекий путь. Мы бы спали под тенистыми деревьями, купались в прозрачных ручьях, собирали ягоды, расставляли силки для птиц и жарили на кострах пойманную нами рыбу… Как хорошо, юфроу, когда воздух, и свобода, и птицы, и много всяких тропинок, и светит солнце… Ламме! Неужели нам суждено с тобой видеть сегодня восход солнца и не видеть заката его?..
М а г д а. Но в чем вы виноваты?
Т и л ь. Мы сами не знаем.
М а г д а. Я увижу бургомистра, я умолю его простить вас. Тот, кто так говорит, как вы, не может быть преступником. Я спасу вас, клянусь звездами, по которым вы мне гадали!
Т и л ь. Звезды скрылись, юфроу, наступает утро…
П а л а ч. Время прошло. Пленникам надо удалиться.
Л а м м е (Вике). Прощай, мышка!
М а г д а (Тилю). До свидания, мейнхеер, до скорого свиданья!
Палач уводит Тиля и Ламме. На сцене только Магда и Вика.
Няня… Если бы ты слышала, няня, что он говорил, если бы ты видела, как горели его глаза, как сладко звучал его голос!.. Разве ты не видишь, что он невинен, что я должна его спасти…